Мне потребовалось мгновение затаившегося дыхания и страха, чтобы понять, а потом я вернулась к осушению вампира в моих руках. Не имело значения, что было в основе ее энергии; я выпью все, каждую частичку того, что она предложит. Она хотела поместить в меня свою энергию, я позволила ей.

Она вливала глубочайшую тьму в меня, в мое горло так, что я давилась вкусом жасмина и дождя, но глотала ее. Я знала, что если не буду паниковать, если буду просто глотать и дышать в перерывах между дрожащими потоками энергии, льющимися в горло, я смогу это сделать. Она пыталась утопить меня; я старалась выпить черноту средь звезд. Это было словно неподвижное вещество и неостанавливаемая сила — она хотела влиться в меня, а я позволила энергии меня заполнить, и я поглощала ее, а она хотела поглотить меня.

В отдалении, как будто во сне, я услышала выстрелы, но была вынуждена положиться на остальных. Моя битва была здесь, в темноте, борьба за то, чтобы не утонуть в море жасмина. Мир стал тьмой, и я стояла в древней ночи с густым ароматом жасмина в воздухе и отдаленным запахом дождя. — Ты моя, некромантка, — выдохнула она.

Я опустилась на колени и это было именно ее тело, изначальное тело, темнокожая женщина держала меня, когда мы опустились на колени в песок, вокруг росли пальмы с кишащими насекомыми, о которых я никогда не слышала за пределами ее воспоминаний. — Ты не можешь выпить ночь, ее слишком много.

Затем из темноты возникла рука и в видении появился Домино, прижимаясь ко мне сзади, не пытаясь убрать ее от меня, но добавляя к моей силе свою.

Она засмеялась, — Белого и черного тигра не достаточно, некроманкта.

И тогда еще одна рука появилась в ночи, еще одна фигура обняла нас с Домино. Итан, со сломанной после драки рукой, был в этом сне, и именно это, именно это было ключевым моментом. Он обладал тиграми именно тех цветов, которых не было у Домино. У меня была собственная тигриная радуга. Чего я никогда не понимала, так это почему Мастер Тигров был ее заклятым врагом, но именно сейчас я поняла. Золотые тигры, и все остальные цвета представляли собой силу света и земли, и всего живого, а она представляло все мертвое, и не важно что она начала свое существование в облике пещерного льва, теперь она была холодной, мертвой так долго, что уже не понимала каково это — быть живой. Может, она никогда не понимала.

Я касалась мужчин, а они прикасались ко мне, теплая плоть к теплой плоти, и просто ощущение их рук на мне вызывало во мне желание заняться с ними любовью. Перед глазами мелькали картинки с Итаном, обернутым простыней, его лицо повернуто ко мне, пока он облизывал меня; Домино, прижимающим меня к кровати, и я заглядываю за плечо, наблюдаю, как его тело изгибается с последним толчком. Она пыталась вспомнить о сексе, и у нее были воспоминания, но прошло очень много времени и она не до конца понимала его. Она была как секс-символ, которой сказали что значит быть сексуальной и как это — заниматься сексом, но которая не верит в собственную сексуальную привлекательность, и не так уж любит заниматься сексом; это была пустая раковина, притворство. А во мне никакого притворства не было. Дело не только в том, чтобы быть самой красивой или самой лучшей, дело в наслаждении сексом. Нужно любить тех людей, которые рядом с тобой, пока они с тобой, и нужно любить каждого их них. В конце концов, все дело было в любви. Любви к любовникам, друзьям, партнерам, людям, которых я никогда не хотела бы потерять, и с которыми я хотела бы просыпаться каждое чертово утро. Дело было в доме. Доме не в смысле места, или здания, или тропической ночи, полной цветов и дождей. Любовь создает дом не из крыши, стен и мебели, а из рук, которые можно подержать, улыбок, которыми можно поделиться, и из тепла тел, прижимающихся к тебе во тьме. Я плыла во тьме океана на плоте из рук, тел, и мне было плевать что случилось со всеми ними.

Мы позволили ей влить в нас свою страшную, одинокую, безумную тьму, и выпили ее до дна своими успокаивающими руками, своими телами, которые и были для нас домом, и сумасшествием было иметь столько людей, столько событий, но что мы теряли, кого мы теряли, а ответом было, в конце концов — ничего и никого. Золотые тигры были той силой солнца, что вдыхали жизнь в земную плоть. Они были созданы, чтобы прогнать тьму и напомнить нам, что иногда красота и жизнь побеждает даже ночную тьму.

Когда она поняла, что не сможет победить, то постаралась выйти из тела вампира. Она пыталась оставить его умирать в одиночестве, но не смогла покинуть его, мы не позволили ей. Она хотела заполнить нас своей силой, и мы дали ей такую возможность.

Ее голос в моей голове дрожал от первых ноток паники, когда она сказала. — Если ты заберешь себе мою силу, станешь такой же, как я.

— Я не такая как ты, — подумала я.

— Станешь.

Сила ощущалась очень хорошо, и еще я знала, что черпала жизнь из двух людей, злых вампиров, но все же людей. Я молилась, не о помощи это сделать, но о том, чтобы ее сила не развратила меня. И чтобы от того, что я выпью ее тьму, я не стану злой.

Используя самую злую силу в моей жизни, я молилась, и я не сгорела в пламени, и ни один из освященных предметов не засиял. Я поедала тьму, которая существовала еще до того, как Бог подумал, что не плохо бы добавить в мир немного света; но тьму создал тоже он. И тьма, и свет ему нравились одинаково.

Глава 41

Переводчики: Sunriel, dekorf

Вычитка: Sunriel

Эдуард и другие маршалы пришли на помощь вовремя, чтобы освободить Итана, чтобы помочь мне и привели Домино мне на подмогу. Что бы произошло, если бы они не появились вовремя? Это не имеет значения, они были там, и это сработало. Иногда это все, что у тебя есть — наслаждаться победой, не беспокоясь о том, что было бы.

Арлекины бросили Олафа и Никки умирать, но они услышали что Эдуард и другие были на подходе, поэтому у них не было времени, чтобы убедиться в их смерти. Никки исцелился и вернулся ко мне. Олаф тоже исцелился, но он, как и Карлтон, которая помогла Эдуарду прийти к нам на помощь, не прошел тест крови. Жаль, что они не убили его, потому что в полнолунье Олаф станет верльвом. Он исчез из больницы. Никто, кажется, не знает, где он и что делает. Он слишком опасен, чтобы провести свое первое полнолуние в одиночку. Эдуард ищет его, как и многие люди, что связаны с определенными государственными учреждениями. Я думаю, что мы все согласны, военные, правительство, маршалы, что Олаф был достаточно опасен и прежде, и не было необходимости добавлять сверхчеловеческие способности, силу и жажду настоящей плоти и крови к его патологии.

Олаф оставил записку для меня. Эта была гораздо короче, чем предыдущая.

«Анита, я не буду твоим домашним питомцем, поэтому я буду держаться подальше от тебя, пока не устрою свою жизнь, как лев. Я не позволю тебе сделать со мной тоже, что ты сделала с Ником. Я все еще хочу тебя, но на моих условиях». Он не подписался, но этого и не нужно было.

Медсестра с которой он флиртовал была в хирургии, когда он ушел, но врач с каштановыми волосами, доктор Пейшенс, которой очень понравился он и Бернардо — она пропала. Эдуард и я думаем, что Олаф забрал ее, но мы не можем этого доказать. Он все еще не сделал ничего противозаконного в этой стране. Технически, он все еще маршал с хорошей репутацией, и благодаря другому маршалу, которая выиграла судебное дело стоящее миллионы, потому что словила ликантропию при исполнении служебных обязанностей и была уволена из-за этого, ну Карлтон все еще маршал тоже. Мика пристроил ее к стаи вервольфов в ее родном городе. Он также порекомендовал семейного консультанта, который специализируется на оказании помощи тем, кто стал жертвами ликантропии.

Итан поехал домой с нами — плюс еще один тигр к остальным, Я спросила других своих возлюбленных по поводу того, чтобы отправить Цинрика домой, т. к. у нас появился другой голубой тигр, но Жан-Клод не понимает почему возраст Цинрика беспокоит меня. Он чувствует обязательства к нему, и к вампирам, и к белым тиграм из Вегаса. Натаниель думает, что Цинрик слишком привязан ко мне метафизически, чтобы хорошо воспринять разлуку. — Он влюблен в тебя, Анита. Не отправляй его обратно.