— Почта пришла, и весьма обильная, Алексей Петрович, — сказал, входя, Вельяминов, — и из Петербурга, и из Ставрополя, и с Терека.
Ермолов стал разбирать кучу бумаг и писем.
— А-а, жив курилка! Умен, прозорлив и хитер… Я был спокоен за него.
— О ком вы, Алексей Петрович? — спросил Вельяминов.
— О Слепце, об Александре Сергеевиче, далеко пойдет, дай ему бог здоровья!
— Грибоедов? А что? Есть какие-нибудь новости?
— Освобожден с очистительным аттестатом, признан невиновным и вскоре возвращается к нам на прежнюю должность. Вот бумага от Нессельрода.
Генерал взял еще одну бумагу и стал про себя читать.
— Ба! Вот это новость! Ты читал, Алексей Александрович, донесение начальника Коби-Мохевского участка охраны дороги?
— Нет. А что случилось?
Вместо ответа Ермолов громко и раздельно прочел:
— «Доношу вашему высокопревосходительству о том, что на участке дороги между постами 59-м и 60-м в трех верстах от укрепления Ларса, в том месте, где дорога поворачивает к выходу из ущелья Дарьял к Ларскому урочищу, на следовавшую на Владикавказ оказию было совершено нападение шайкой осетинских хищников под предводительством известного своими злодейскими набегами дигорского наездника Хаджи-Бекира Машукова. Шайка сия, засев в скалах и прячась меж камней, подпустила к себе бричку самовольно ехавшего впереди оказии статского советника Чекалова и, дав по ней залп, захватила ее. Следовавшая поодаль охрана оказии поспешила к месту нападения и ружейным огнем и штыками отогнала злодеев в горы. На месте нападения остался убитый статский советник Чекалов. У солдат, охранявших оказию, равно как и в самой оказии, потерь нет. Смерть статского советника Чекалова могла бы и не быть, ибо все охраняемые солдатами лица не отрывались от оказии, чего, как донес мне начальник охраны оказии поручик Стрельцов, статским советником Чекаловым соблюдаемо не было. На неоднократные указания поручика Стрельцова соблюдать положенные при следовании оказии порядки статский советник Чекалов грубо оборвал господина поручика, сказав, что по своему чину и по своему положению он не подчинен ему. Сие подтверждено актом, подписанным помимо поручика Стрельцова и лицами, следовавшими с оказией: господином майором Грачевым, провиантским чиновником губернским секретарем Павловым и его супругой, а также купцом Галустянцем, священником Гегелашвили, ехавшими во Владикавказ, и прочими находившимися в оказии лицами.
Хищниками были уведены обе лошади из брички покойного господина Чекалова и похищены два чемодана, находившиеся в экипаже. Дорожный сундук, привинченный к задку брички, за отсутствием времени остался хищниками нетронутым.
При осмотре тела покойного и составлении акта на убитом статском советнике господине Чекалове найдено денег: российскими ассигнациями 98 500 рублей, золотыми монетами — империалами и полуимпериалами — 20 000, персидской и турецкой монетой в золоте на 9800 рублей, а всего в сумме 98 500 рублей ассигнациями и золотом 29 800 рублей.
Деньги сии, а равно и документы покойного при акте направляю на вашего высокопревосходительства усмотрение.
Тело покойного для предания земле направлено в г. Владикавказ в гошпитальную церковь казенного владикавказского гошпиталя.
Вельяминов посмотрел на Ермолова.
— А вольнодумцы еще уверяют, будто нет бога и высшей справедливости, — сказал Ермолов. — На поверку же оказывается — есть! И хотя не подобает мне, генералу от инфантерии русской службы и главнокомандующему, благодарить хищников за пролитие русской крови, а ей-ей же хвалю этого бездельника Машукова, отомстившего, своей пулей за слезы обобранных господином статским советником. Каков гусь! Мне писал слезливое письмо, будто жалованьем да наградными еле собрал 4500 рублей, а вез с собою мало не 130 000 рублей. Вор и мздоимец! Э-эй! — отворяя дверь в коридор, крикнул Ермолов. — Позвать капитана Бебутова.
Адъютант вошел.
— Слушай, князь, достань-ка из шкатулки письмо Чекалова, то, в коем он плачется на мое с ним самоуправство.
Адъютант принес письмо.
— Так… так… — пробегая его глазами, повторял генерал. — А-а, вот он сам пишет, что имеет только 4500 рублей серебром и ни копейки более.
Ермолов внимательно и долго читал поданное ему адъютантом письмо.
— Так… так… значит, по личному ко мне письму покойного статского советника Чекалова с ним находилось 4500 рублей серебром, это все, как писал он, что смог приобрести законным путем, служа в Грузии. Остальные деньги, судя по этому письму, ему не принадлежат и являются деньгами, не имеющими владельца, то есть суммой, по закону подлежащей сдаче в казну. Приказываю: 4500 рублей золотом, из всех денег, найденных при убитом, отослать его наследникам, буде таковые найдутся, по российскому адресу, в коий направлялся покойный. Остальные же деньги, как не имеющие законного владельца и являющиеся неизвестно кому принадлежащими, спустя месяц после их обнаружения передать в казну, употребив одну половину суммы на улучшение питания раненых и больных солдат Тифлисского военного гошпиталя, вторую же половину — на достройку сиротского дома для детей погибших на службе солдат семейных рот. Заготовь по сему решению приказ и дай его мне на подписание.
Адъютант вышел, а Ермолов погрузился в чтение остальной почты.
— Вот и рапорт фон Краббе и донесение ханши об этом бездельнике Кази-мулле… Крепость Внезапная очищается. Весь торговый люд, бездельники и всякая сволочь вроде Голицына с его харемом уже выехали из Внезапной. Слободку ломают, базар уничтожен, семейные роты расселяются по линии. Вскорости весь наш план превращения затеречных крепостей в боевые фортеции будет закончен.
— С этим надо спешить, Алексей Петрович! Ведь начни этот шельмец Аббас-Мирза вдоль границ свои бесчинства, сейчас же в Дагестане и Чечне возобновятся набеги, — сказал Вельяминов.
— И я того же опасаюсь. Однако вот что пишет Краббе и наша благожелательница ханша, — ответил Ермолов, передавая Вельяминову бумаги.
Тот прочел и недоверчиво улыбнулся.
— Не верю я миролюбию этого новоявленного имама, хотя и странно, что именно он призывает племена к миру с нами!
— Тут, Алексей Александрович, только два может быть вывода. Или он поистине богоискатель, человек, ищущий в коране и молитве истину и покой, или же он хитрая бестия и шельма, хорошо понимающий, что пока дагестанцы не объединились воедино, им нельзя и помышлять о войне с нами. В таком случае этот имам — тонкая бестия и может быть опасен нам.
— Вряд ли, Алексей Петрович, на свете есть что-нибудь такое, что могло бы объединить этих горских бездельников! — убежденно сказал Вельяминов.
— Кто их там знает! Я всегда думал и думаю так, а вот Грибоедов еще полгода назад говорил иное… Не дай господь, чтобы наш Слепец оказался зрячей нас с тобой, Алексей Александрович!
В комнату вошел Бебутов.
— Ваше высокопревосходительство, из Владикавказа с оказией в ваше распоряжение и по вашему вызову прибыл поручик егерского полка Небольсин.
— Кто? Небольсин? А-а, как же, помню. Прибыл, говоришь? Здесь он?
— Так точно! Дожидается в адъютантской.
— Зови его, зови сюда. Это ж сын моего старого друга, генерала Небольсина… Его уже нет в живых, царство ему небесное, — вздохнул Ермолов.
Вельяминов с интересом посмотрел на вводившего в комнату офицера.
Поручик вошел и остановился у двери.
— Ваше высокопревосходительство, гвардии поручик Небольсин Александр, по вашему приказанию переведенный из седьмого егерского полка в распоряжение главной квартиры войск кавказского корпуса, прибыл.
— У-у, батенька мой, да точно в Гатчине самому покойному императору Павлу Первому аудиенц-кригс-церемониум совершаешь, — поднимаясь с места, сказал Ермолов. — Ну, здравствуй, Саша, здравствуй, гвардии поручик. — Он потрепал по плечу Небольсина и, всмотревшись в его похудевшее, скорбное лицо и печальные, без улыбки, глаза, спросил: — Ты что, болен или что недоброе случилось?