Дэн сложил руки в замок, закрыл глаза, чувствуя, что ему сейчас бутылочный осколок проглотить приятнее, чем сосредоточиться для работы. После стычки с барьером силы были на исходе. Но на Тэа впервые за всю историю их знакомства не было ее легендарной защиты, и он почти с мазохистской радостью начал зачитывать «Крыло».

*

11:20

Первое, что увидел Алекс, проснувшись, — это размешанные светом облака. Он лежал на боку, согнутый в три погибели, и безучастно пялился в окно. Плавая в утреннем мареве, над кроватью с лихим видом стоял Дэн Байронс.

— Райн, тебе надо пить. Держи. — Он протянул ему высокий бокал. Алекс механически сглотнул и обнаружил, что язык прилип к нёбу. — У тебя обезвоживание, мы слишком поздно заметили. Проспали, если честно.

Алекс попытался сесть. В памяти с трудом складывались странные картинки. — Слушай, Дэн… — Он поднял на Байронса глаза и впервые ясно разглядел его лицо. Стакан больно клацнул о зубы.

— Нечего на меня смотреть, как поруганная барышня, — проворчал тот в ответ, пародируя Тэйси. — Скажи спасибо своему Колодцу.

— Ты выглядишь, как труп. Причем…

— Без подробностей.

— Прости, не хотел себя пугать. — Алекс залпом допил до кривоты кислое варево. — Что со мной было?

Дэн приподнял брови. Затем негромко рассмеялся:

— Интуитивщик хренов! — Кивнул, указывая куда-то вбок.

Алекс повернул голову.

За его спиной, привычно свернувшись в клубок, спала Тэа, укутанная в три одеяла. Почти минуту он не мог вымолвить ни слова.

— Ты ее вытащил — не без помощи Ростова. Откуда, правда, неясно.

Алекс до боли сдавил переносицу:

— Да… Наверное, это был Ростов.

— И как он?

— Шерстист. Прости, я что-то плохо соображаю.

— Она — не ОС.

Алекс медленно улыбнулся.

— Но я обнаружил кое-что еще, чего не ожидал. Хотя мог бы.

— А прямо сказать нельзя?

— Она из Семьи Нарагона.

— Из тюремщиков? Тогда почему они скрыли это, почему не помогали ей? И как ты догадался?

— Если бы кое-кто соизволил присоединиться к Кланам, то знал бы. Но это не секрет. Когда маг становится частью Семьи, ему наносят… как бы поточнее сказать… энергетическую татуировку. Ее не видно простым взглядом или заклинанием. Каждая уникальна, но в центре всегда базовый узор Семьи, а их знают все. Во время некоторых операций рисунки делают видимыми, чтобы проще было опознавать и координироваться. Основное же их предназначение — поддерживать единую связь в экстренных случаях, а еще выслеживать магов, ставших «неправедниками».

— Но Тэа пыталась стать «неправедником»…

— За нее поручился Второй Скриптор. Возможно, поэтому Семья Нарагона держится в стороне. К тому же, Тэа всё время прикрывал мощный щит, даже у главы Клана могли быть проблемы с идентификацией. И далеко не все маги общаются с собратьями, многих не видно годами.

— Мы можем с ними связаться?

— Уже. Мне дали понять, что никакой информации мы не получим. Благодари Ростова. Еще я думаю, не стоит обсуждать это с Тэа, если она сама не признается.

— Почему?

— Потому что пока нам это ничего не даст.

Дэн хотел добавить что-то еще, но передумал:

— Ладно, пойду к Рону — потороплю его с завтраком. Тебе надо не только пить. Отвар там.

— Когда она проснется? — окликнул его Райн.

— Я подержу ее в таком состоянии пару часов. Нужно бы подольше, но, чувствую, ей не терпится поговорить. Присмотри тут за ней. — Он будто бы смущенно махнул рукой и ушел.

*

Поначалу Тэа слышала лишь свое дыхание. Оно медленно разгоралось — с каждой секундой звук становился всё нестерпимее. Потом она споткнулась о полувздох, и вокруг разлилась белизна. Несколько мгновений девушка висела в ней, как застрявший в паутине листок, затем ноги обрели тяжесть и притянули к земле. Подошвы беззвучно царапнул гранитный щебень.

Белизна оказалась туманом. Тэа огляделась: не видно было ни зги. Она пошаркала по камням, желая убедиться, что ее не контузило; щебенка глухо защелкала по скале обтесанными краями. Тэа подняла пару булыжников и зашвырнула в туман. Тот, что улетел вправо, пропал без вести, от остальных ответ пришел секунд через десять. В стоянии на месте не было особого смысла, поэтому она пошла налево. Через какое-то время камень под ногами сменился осокой и вязкой жижей, среди которой изредка попадалась вялая морошка. Тэа не без оснований решила, что угодила в болото.

Потом откуда-то справа начал доноситься отчетливый шум воды.

Туман рассеялся, и девушка увидела похожую на коричневое стекло реку. Вдалеке темнел едва различимый противоположный берег — до него было не больше километра. Вода выглядела холодной и пустой. Тэа поежилась: плащ почти насквозь пропитала висевшая в тумане морось, и чем дольше Тэа стояла на месте, тем тяжелее липла к телу одежда. Застегнув все до последней пуговицы, девушка снова двинулась вдоль реки.

За время блужданий ей не попалось ни единой лягушки или рыбины, не говоря уж о птицах. Не видно было даже насекомых. Трава всё больше желтела, как будто с каждым шагом Тэа глубже погружалась в осень. Вскоре пришлось отойти подальше от воды — берег окончательно превратился в дурно пахнущую топь. Через несколько метров проступила кривая тропинка. Один ее конец возвращался к реке, другой… Другого у нее не было. Тэа свернула в противоположную от воды сторону, продралась сквозь подмороженный кустарник и снова вышла к началу дорожки. Заупрямившись, прошла мимо — лишь затем, чтобы через десяток шагов вернуться на замороченное место. Попинав комья торфяной грязи, девушка засунула руки в карманы и угрюмо побрела к берегу. Ее уже ждали.

Тропинка заканчивалась у деревянных мостков, возле которых клевала носом большая лодка. Рядом стоял некто, закутанный в монашеский балахон, лицо скрывала тень. У лодки не было ни вёсел, ни даже уключин — Тэа скептически осмотрела перевозчика, но другого пути, похоже, не было. По крайней мере, плавание на лодке без весел и паруса смущало ее не более, чем блуждание по закольцованному болоту.

Тэа впрыгнула в беспомощную посудину и покорно уселась на скамью, поближе к корме. Монах-лодочник шагнул следом и стал напротив, скрестив руки на груди. Тэа услышала, как булькнула упавшая в воду веревка. Они медленно поплыли к противоположному берегу.

Треть пути они молчали. Девушка чувствовала, какой холод поднимается от реки; даже если что-то случится, прыгать за борт будет до крайности глупо. Температура близка к нулю, в тяжелой одежде и подкованных металлом ботинках — разве что камнем на дно. Тэа покосилась на монаха, по-прежнему безмолвно стоящего на носу.

— Куда мы плывем?

Тот не ответил.

— Я понимаю, что на другой берег — но что там?

Монах шевельнулся, отрицательно покачал головой.

— Ничего? Тогда зачем мы туда плывем? Мне не следовало садиться в лодку?

Монах опустил руки.

Тэа пригляделась к едва видневшимся из-под длинных рукавов пальцам. Они были белые и зернистые. Лодка тем временем выплывала на середину реки.

Тэа привстала на скамье, суденышко закачалось — слишком резко; девушка не удержалась на ногах и упала обратно. Качка распахнула края монашеского балахона, обнажив маленькие женские колени и босые ступни. Они были из камня. Лодку начало перевешивать на левый борт. Тэа инстинктивно рванулась к правому, но это не помогло — камень опрокинул ее в реку.

Ледяная вода ударила по лицу, схватила за руки и потащила вниз. Тэа отчаянно пыталась выплыть, но поток оказался настолько быстрым и темным, что она мгновенно потеряла направление и перестала сознавать, тонет ли она, плывет к берегу или сама толкает себя на дно… Холод стремительно стягивал тело в ремни. Потом в него вошла вода. Тэа услышала себя в замедленном гуле, почувствовала, как раздувает горло. Ее перевернуло, и она поняла, что головой вниз падает на самое дно. Удушье ушло глубоко в легкие и там оледенело. Потом вода стала цвета охры.

Но это оказался не цвет. Это что-то светилось глубоко внизу, ее влекло туда. Дно приближалось, и вскоре Тэа различила белую стену, разбегавшуюся непрерывной линией, насколько видел глаз. Из-под кособокой кладки вились узловатые корни, сходясь в одном месте в водоворот, и в этом спутанном белом клубке неровно светилось матовое яйцо.