Виктор лежал, вслушиваясь в отдаленные гулы уличного боя в Вене. Курил, ворочался с бока на бок. За окном, с которого было снято одеяло, слышался шум танковых моторов, людские голоса. Изредка мимо помещения, где ночевали танкисты, проезжали машины, под навесом поблескивали голубые искры электросварки.

На полу рядом тихонько посапывал Снегирь. У стены всхрапывал Петрухин. Проснулся Ленский, стал закуривать. Тусклое пламя зажигалки осветило его красивое лицо со свисшими на лоб лохматыми темными волосами.

Виктор поднялся, накинул на плечи шинель, пошел к двери.

— Не спится, комбриг? — Ленский иногда называл Мазникова так же, как называл когда-то Костя Казачков.

— Да так... Хочу проветриться.

Воздух на улице был насыщен металлической пылью. Пахло машинным маслом и газойлем. В противоположном конце двора голубым огнем сверкала электросварка. Рядом с навесом, в сарае, горело электричество. Из-за чуть приоткрытых ворот доносилось постукивание молотков, гул токарного станка, визг сверла. Приглушенный треск передвижной электростанции был уже настолько привычен, что Виктор просто не замечал его.

— Товарищ гвардии капитан! — позвал кто-то сзади.

Виктор обернулся:

— Меня, что ль?

— Вы гвардии капитан Мазников?

— Я.

— Из полка я, связной. Вас ищу. Начальник штаба послал. С приказанием.

— Ну пошли.

В сарае, где спали танкисты, Виктор зажег фонарик, присел на табуретку, надорвал серый помятый конверт. От имени командира полка начальник штаба приказывал командиру первой танковой роты собрать все уже отремонтированные машины, неисправные оставить на базе и к шести ноль-ноль сосредоточиться в Вене, на набережной Хандельскай в районе электростанции.

Мазников посмотрел на часы. Было только начало четвертого. Час на заправку и на сборы, час — на марш. До центра Вены отсюда было километров двенадцать.

— Ты на чем приехал? — спросил он у связного.

— На броневичке. Приказано вести вас.

— Переправы на канале наведены?

— Есть. За Арсеналом, возле пехотных казарм.

— Пройдут наши машины?

— Саперы говорят, что пройдут.

Выехали в четыре сорок. Колонна из пяти машин пересекла железную дорогу и стала спускаться по центральной улице Обер-Лаа. Над воротами медсанбата белел флаг, и красный крест на нем казался сейчас черным. Прямоугольники окон безмолвно глядели на улицу...

В пять часов тридцать минут утра Махоркин, рота которого закрепилась в районе небольшого пруда севернее пиротехнической фабрики, доложил командиру батальона, что у немцев наблюдается некоторое оживление. Голос Махоркина был в телефонной трубке еле слышен.

— Подробней! — крикнул Талащенко.

— На фланге сосредоточивается пехота! Слышу шум танков. Освещают ракетами.

— Добре, держи в курсе! Меры примем.

Комбат отдал трубку телефонисту, прислушался. Впереди, где зарывались сейчас все три роты, не смолкала пулеметно-автоматная перестрелка. Изредка очень близко падали немецкие снаряды.

— Что там? — спросил Краснов.

— Похоже, контратаку готовит. — Талащенко встал, зябко повел плечами, запахнул шинель. — Лазарев! Выводи батарею к Махоркину! Противотанковые гранаты ему отвезли?

— Да.

— Давай веди артиллеристов.

— У них всего два орудия.

— Веди, веди! Хоть два, — устало сказал командир батальона. — На набережную выдвинем петеэровцев. Командир бригады обещал связаться с дунайцами. С бронекатеров поддержат.

Лазарев поправил каску, сунул пистолет за борт ватника и вышел.

Штаб батальона размещался теперь в разбитом кирпичном домишке метрах в двадцати от Губертовской плотины, в полуподвальной длинной и узкой комнате без окон, с одной дверью, выходящей во двор. «Хорошо, что я заставил Катю остаться в тылах, — подумал Талащенко. — А то как прижмут, хоть в Дунай прыгай».

Краснов посмотрел на часы.

— Когда подойдет бригада?

— Минут через сорок.

Перестрелка на передовой усилилась. Отчетливо слышались орудийные выстрелы. Вокруг командного пункта стали чаще рваться снаряды. Коптилка погасла.

— Ночь в Крыму, все в дыму! — невесело усмехнулся Талащенко. — Петин здесь?

— Здесь! — откликнулись из темноты.

— Пошли!

Послышался топот ног по ступенькам вверх. Дверь во двор распахнулась, и в подвале стало светлей. Краснов поднялся и тоже пошел за комбатом и Петиным, связным от взвода ПТР.

Они уже лежали около угла здания. Краснов подполз к ним, плечом почувствовал плечо Талащенко.

— Петин! — позвал командир батальона.

— Передай командиру взвода — пусть выходит на набережную правее этой трубы. И сам бегом сюда. Понял?

— Понял, товарищ гвардии майор!

Связной, брякнув автоматом, пополз за угол дома.

Землю встряхнул новый тяжелый взрыв. Мгновенная, как молния, синевато-оранжевая вспышка осветила лицо Талащенко. Замполит успел увидеть только его глаза, неподвижно устремленные вдаль, усталые и печальные. По каскам зашлепали комья земли.

— В штабе есть противотанковые гранаты?

— Немного есть, — ответил командир батальона.

Снова ахнул немецкий снаряд. Послышался шум автомашины, скрип тормозов, чья-то громкая ругань.

— Кого там принесло?

Талащенко поднялся и перебежал к противоположному углу домика. Отсюда был хорошо виден оставшийся в тылу батальона Имперский мост и ведущая от него в Кайзермюлен широкая улица с трамвайной линией посередине. На улице, приткнувшись к тротуару, стоял грузовик. Какие-то люди, озаренные светом разрывов и взлетающих над домами ракет, осторожно сгружали с машины длинные тяжелые ящики. «Рябов... Противотанковые гранаты... » Два человека, их трудно было узнать в темноте, пригибаясь, бежали по улице к штабу батальона. Опять разорвался немецкий снаряд. И те, кто возился около машины, и те, которые пробирались на КП, упали. Вверху засвистело еще раз. Мина громыхнула между домиком, где помещался штаб, и Губертовской плотиной. Над головой Талащенко, в искрошенный кирпич стены, жужжа, врезались осколки,

Двое, лежавшие неподалеку на тротуаре, вскочили. Теперь Талащенко узнал их. Впереди бежал Чибисов, за ним — Катя.

Командир батальона рванулся им навстречу, обхватил Катю за плечи и, скорее ощущая, чем слыша свист, нарастающий в черном, полном сполохов небе, вместе с ней упал на холодный, как камень, асфальт.

— Дурочка! — крикнул он, прикрывая собой Катину голову. — Дурочка! За каким чертом! Я же сказал... Я приказал тебе не ехать сюда!..

Он потащил ее за собой, к подвалу, зло толкнул в зияющую чернотой дыру двери:

— Смотри, ступеньки!

Их догнали Краснов и Чибисов, загрохотали следом по лестнице вниз. На пустынной, примыкающей к плотине набережной опять стали рваться снаряды.

В углу у телефониста уже горела коптилка. Чибисов, видно еще не пришедший как следует в себя, покачивал головой, потом достал сигарету, закурил.

— Я где-то потеряла пилотку, — сказала Катя, кротко глядя на Талащенко. — Просто не представляю.

— Здесь, сестрица, можно и голову вместе с пилоткой потерять, — невесело пробормотал кто-то из связных.

Командир батальона обернулся на голос:

— Остряки! Всем связным и телефонистам — за гранатами! Чибисов, веди!

— Есть! — командир управления несколько раз подряд затянулся сигаретой. — Пошли, пехота!

Чибисов и солдаты, кроме дежурного телефониста, ушли. В распахнутую дверь потянуло прохладой и запахом гари.

— Глупо! — сказал Талащенко, садясь рядом с телефонистом и укоризненно глядя на Катю. — Извините, но это просто-напросто глупо...

Обиженная его тоном, Катя вскинула голову:

— Я фельдшер батальона, и мое место... Ой, кровь! У вас кровь!..

Она быстро расстегнула сумку, достала бинт.

— Откуда кровь? — спросил Талащенко.

— Не знаю... Вот на щеке и за ухом... И вот на голове. Нагнитесь, я быстренько...