Во время этой встречи Сен-Жюст, понимавший, что сейчас нельзя раздувать разногласия, держался так, будто ничего не произошло. Он был спокоен, корректен, вежлив. Предложив, чтобы Гош оставался главнокомандующим до конца операций, он предъявил письмо Комитета, в котором Карно требовал от народных представителей полного единства в планах и действиях.

— Ну и хитер, бестия, — сказал Бодо своему коллеге, когда они остались одни. — Однако ничего не скажешь: в нем есть и обаяние, и искусство повелевать…

Победа была близка.

Успехи французского оружия у Рейсхофена, Фрошвиллера и Агно ошеломили врага. 6 нивоза Гош нанес австро-прусским силам новый сокрушительный удар на высотах Гейсберга, после чего объединенные Рейнская и Мозельская армии вступили в долину Лаутера. Сен-Жюст лично участвовал в военных действиях. Теперь этот строгий, недоступный комиссар смешался с солдатами и словно бы стал одним из них. Он говорил с бойцами на их языке, не краснел от соленых словечек и мчался туда, где было опаснее всего.

— Твой трехцветный султан, — сказал ему пожилой гренадер, — для нас указатель: мы устремляемся за ним и знаем, что идем к победе…

…7 нивоза австрийцы эвакуировали Виссамбур; 8-го, в три часа пополудни, французы вступили в Ландау.

В этот же день комиссары отправили в Конвент лаконичную депешу: «Слава сопутствует Французской республике».

Кампания в Эльзасе была окончена.

19

Эту песнь в честь освобождения Тулона на слова Мари Жозефа Шенье распевал весь Париж, ликовавший 10 нивоза; именно в этот праздничный день Сен-Жюст и Леба возвратились в столицу.

Антуан тотчас отправился в Комитет общественного спасения и прямо поднялся на второй этаж, в кабинет Неподкупного.

— Из всех торжеств революции, — сказал Робеспьер, очутившись наедине с Антуаном, — этот праздник наиболее заслужен, ибо освобождение Тулона, благодаря моему брату и юному генералу Бонапарту, воистину спасло республику!

Заметив, что Сен-Жюст чувствует себя уязвленным, Робеспьер все понял и поспешил обнять друга.

— Я не слишком деликатен, не правда ли?.. Не обижайся, мой дорогой, ради бога. И вы с Филиппом, я тысячу раз говорил об этом, сделали очень много и выполнили свою миссию превосходно, — завтра Конвент декретирует от имени нации благодарность Рейнской и Мозельской армиям… Но Тулон, поверь, дело совсем иного рода; выслушай меня внимательно, и ты все поймешь.

Максимильен начал с того, о чем они совещались в прошлый приезд Сен-Жюста: с образования двух фракций в Конвенте.

15 фримера Камилл Демулен, с благословения своего ментора и вдохновителя Дантона, начал издавать газету «Старый кордельер». Первые два ее номера были заострены против соратников Эбера; журналист издевался над «Анахарсисом» — Клоотцем и «Анаксагором» — Шометтом, уверяя, что античные имена не помешали их владельцам «трудиться на благо контрреволюции». Но уже в третьем номере, вышедшем 25 фримера, Демулен нападал на Революционное правительство в целом. Делая тенденциозную подборку из «Анналов» Тацита, он весьма прозрачно намекал, что преступления римских императоров подобны перехлестам правительственных комитетов, специализирующихся на зряшных арестах, необоснованных обвинениях и обильных казнях. Неудивительно, что этот номер имел огромный успех у всех явных и тайных врагов правительства, оказавшись отравленным оружием с руках контрреволюционеров. При этом, подчеркнул Робеспьер, вылазка Демулена была лишь одной из составных частей комбинированного удара модерантистов: одновременно с ней член Конвента Филиппо, вернувшийся из поездки в Вандею, стал кричать о предательстве революционных генералов Ронсена и Россиньоля, а Фабр и Бурдон из Уазы начали подкапываться под Комитет общественного спасения, заявляя, что он устарел и нуждается в смене всех своих членов.

— Так что, — подвел итог Робеспьер, — не будь грандиозной победы под Тулоном, воодушевившей всю страну и придавшей бодрости робким и неустойчивым, неизвестно, чем кончился бы весь этот камуфлет, ибо правительство буквально шаталось и было на волосок от падения.

— И все же не понимаю, при чем здесь Тулон, — в раздумье заметил Сен-Жюст.

— Не понимаешь? Изволь, уточню. Модерантисты распустили слух, ходивший по всей стране, будто мы, то есть правительственные комитеты, спасая свою шкуру, решили пожертвовать частью Франции и отдать врагу всю территорию к югу от Дюрансы. И этому бреду, представь себе, многие верили! Так что, не будь тулонской победы, нам пришлось бы плохо. Надеюсь, теперь ты понял?

— Теперь понял. Но чем же кончилась эта история?

— Она далека от завершения. Модерантисты добились от Конвента ареста своих главных врагов — заместителя военного министра Венсана и генерала Революционной армии Ронсена.

— А как держался Дантон?

— Никак; временами казалось даже, что он тут ни при чем. Зато проявил себя «красавчик Эро»; мы ведь по твоему требованию отозвали его, и вот он вчера отчитывался перед Конвентом, Он восхвалял свою деятельность в Эльзасе, уверял, будто очистил множество народных обществ и арестовал тьму подозрительных; на упрек в дружбе со шпионами Проли и Перейрой клялся, что почти не знал их.

— Мерзкий лгун. Меня-то он, конечно, честил вовсю?

— Напротив, хвалился, что во всем подражает тебе. Руганью занялись другие, его «верные», выступившие затем. Малларме заявил, что вы порасстреляли преданных республике генералов, а Симон уверял, будто вы стеснили других народных уполномоченных.

— Последнее верно; что же Конвент?

— Конвент отнесся с недоверием ко всему этому, зная о вашей подлинной работе в Эльзасе; отчета Эро Конвент не утвердил.

— Хватило ума. А Комитет?

— Когда Эро попробовал заявиться в Комитет, мы единодушно сказали, что не станем совещаться в его присутствии. Он потребовал отставку, но отставки ему пока не дали.

— Кислое положение. Его следовало бы, конечно, арестовать.

— Пока это тоже невозможно: он ведь член правительства, а правительство сейчас компрометировать нельзя; к тому же нужен предлог, посторонний, но достаточно веский.

— Ну что ж, нам не к спеху, — спокойно сказал Сен-Жюст. — Подождем, и предлог найдется. Эро сам отыщет его. Но мы засиделись в твоем кабинете. Давай-ка спустимся вниз, в зал заседаний, и посмотрим, что там творится.

В зале заседаний правительственных комитетов народу было больше чем обычно. Все децимвиры, за исключением находившихся в миссиях, оказались на месте. Наряду с членами Комитета общественного спасения за разными столами примостились несколько их коллег из Комитета общей безопасности. Все слушали Колло.

Колло д’Эрбуа, человек высокого роста, смуглый, с черными как смоль волосами и пронзительным взглядом, говорил громко и горячо. В прошлом артист, он владел не только речью, но и мимикой. Когда Робеспьер и Сен-Жюст пошли в зал, он на секунду остановился, чуть кивнул им и продолжал в том же повышенном тоне:

— Не узнаю, совсем не узнаю сегодня общественного мнения. Где оно, прежнее единство клубов, народных обществ, Конвента? Верх берут какие-то подозрительные личности, дельцы и спекулянты, какие-то фабры, бурдоны и филиппо; они добиваются общественного кредита, шельмуют порядочных людей, по их наглым требованиям арестовывают признанных и заслуженных патриотов. Что сделали родине кроме добра Ронсен и Венсан? На каком основании комитеты допустили их арест?