— Вся беда в том, — уточнил Робеспьер, — что в данном случае Конвент даже не поставил комитеты в известность.

— Тем хуже, — продолжал Колло. — У меня создалось впечатление, что, явись я в Париж несколькими днями позже, меня бы самого привлекли декретом к суду!

— Может статься, — тихо сказал Робеспьер.

— А это правда, что вы с Фуше расстреливали в Лионе людей картечью? — невинно спросил у Колло Сен-Жюст.

Бывший актер побагровел.

— Мерзавцы уже обвиняют нас… Да, Сен-Жюст, картечью, поскольку гильотина не поспевала… Мы уничтожали контрреволюционеров всеми способами и средствами и будем так делать впредь… Я недаром привез вам голову мученика Шалье — его мертвые губы вопиют о мщении!..

Сен-Жюст сел за свой стол. Робеспьер занял место рядом. К ним подошел член Комитета общей безопасности Амар, которому было поручено следствие по делу финансового мошенничества с Ост-Индской компанией.

— Так вот, дорогой коллега, — сказал Амар, обращаясь к Робеспьеру, — Фабра придется устранить от участия в расследовании.

Сен-Жюст насторожился.

— Черновик декрета о ликвидации компании, конфискованный нами у заключенного Делоне, содержит карандашные исправления. Все эти исправления сделаны в выгодном для мошенников смысле. Мы сравнивали почерк и пришли к убеждению, что карандашные поправки принадлежат Фабру д’Эглантину.

— Интуиция, кажется, и на этот раз меня не подвела? — спросил друга Сен-Жюст, как только Амар отошел.

— Похоже, что не подвела, — ответил Робеспьер.

Первые дни Сен-Жюст исправно посещал Национальный Конвент. 12 нивоза, как и обещал Робеспьер, депутаты вынесли благодарность от имени нации солдатам, офицерам, генералам и народным представителям Рейнской и Мозельской армий. Однако все это было сделано словно бы наспех. А потом началось…

Да, Колло был прав. Давно уже Антуан не видел столь смутного состояния Конвента, этого сердца революции, которое вдруг потеряло свой строгий и четкий ритм. Конвент превратился в поле боя, которым овладели модерантисты. Друзья Дантона дружно атаковали газету Эбера и вновь напали на Комитет общественного спасения. Дантонисты призывали к реорганизации министерств, и их предложение в принципе было принято. Эта же группа вдвое усилила атаку против военного министерства и главного Комитета; Филиппо даже потребовал передачи руководства военными операциями в Вандее в руки Комитета общей безопасности.

Именно туда-то и отправился Сен-Жюст, не дожидаясь дальнейших событий. Некая мысль овладела им.

В Комитете он запросил несколько досье на разных лиц и папку с делом Ост-Индской компании.

Следующие два дня он также проработал в Комитете безопасности. А потом, уставший до изнеможения, вернулся к себе в номер и, свалившись на кушетку, предался размышлениям и просмотру прессы.

Размышления были не из веселых. Он вспоминал недавнее прошлое. Там, на границе, люди жили тяжелой, но полноценной жизнью. Там боролись за целостность республики, за счастье миллионов граждан новой Франции. А здесь… Стыдно сказать, чем занимались здесь. Пустая болтовня с утра до ночи — за это ли солдаты отдают жизнь?..

Просмотр газет не улучшил его настроения.

Газета «Отец Дюшен» Эбера была ему знакома: она широко распространялась в армии и читалась солдатами, тому содействовал как простонародный язык ее, так и содержание статей. Впрочем, Сен-Жюсту были одинаково антипатичны и газета, и ее издатель. Антуан слишком хорошо помнил о тех прыжках, которые совершал Эбер справа налево, о неустойчивости его политических и моральных принципов, о презрении, с которым циник журналист относился к «этим кретинам», как он величал собственных сторонников. Не нравилось Сен-Жюсту и то, что в последнее время Эбер пытался разрешить все экономические и социальные затруднения с помощью одной лишь «национальной бритвы» (она же «святая гильотина»)…

Отбросив номера «Отца Дюшена», Антуан перешел к «Старому кордельеру» Камилла Демулена и погрузился в одиозный третий номер.

Именно в этот момент в дверях появился Неподкупный.

Он пристально взглянул на Сен-Жюста и уселся в кресло.

— Я пришел за тобой, чтобы вытащить тебя к Якобинцам. Сегодняшний вечер обещает много интересного.

— Ты же знаешь, что я не хожу в Клуб.

— Знаю, но сегодня пойдешь. А для затравки прочти вот это.

Робеспьер достал из кармана смятую тетрадку газеты «Старый кордельер».

— Это последний, пятый номер. Он вышел сегодня, 16 нивоза.

Сен-Жюст взял газету.

В этом номере Камилл сосредоточил огонь своей убийственной критики на конкуренте — Эбере. Он обвинял его в примитивном воровстве, взяточничестве и в квалифицированном обкрадывании государства. По его словам выходило, что военный министр Бушотт отпускал Эберу огромные суммы якобы для распространения в армии его газеты. Кроме того, Демулен не преминул упрекнуть «бедняка» Эбера в дружбе с голландским банкиром Коком и в весьма широком образе жизни за счет голодающего народа, интересы которого «Отец Дюшен» должен защищать…

Возвращая газету, Сен-Жюст сказал:

— Мне все ясно, и в Клуб я не пойду.

— Не пойдешь?

— Нет.

Робеспьер пожал плечами.

— Тогда прощай.

Сен-Жюст подошел к другу и крепко пожал ему руку.

— Не сердись, Максимильен. Я сейчас кое-что обдумываю. И обдумываю очень серьезно. В ближайшие дни я не пойду ни в Клуб, ни в Конвент, ни в Комитет. А затем, когда все уясню для себя, поделюсь и с тобой. Не сердишься? Ну и ладно. Уверяю тебя, это необходимо.

Он и правда не пошел никуда в ближайшие два дня.

Только поздно вечером 18 нивоза, рассчитывая, что Максимильен вернулся из Клуба, он направился к Дюпле. Но ему пришлось коротать время с хозяином дома: Неподкупный вернулся лишь за полночь.

И вот они снова в каморке на втором этаже, которая так знакома Сен-Жюсту и в которой он не был почти полтора месяца. И впереди еще одна бессонная ночь, подобная многим ночам, проведенным им здесь…

…Они долго молчали. Сен-Жюст уловил плохое настроение друга и счел должным первым нарушить молчание:

— Так расскажи, пожалуйста, что произошло в Клубе.

И Робеспьер рассказал о том, как развивалась склока между Демуленом и Эбером, и о том, как было бы трудно ему, Робеспьеру, если бы не помощь брата Огюстена, только что вернувшегося с юга, да еще Колло д’Эрбуа, желающего примирить враждующие стороны. Впрочем, примирить их не удалось. И когда он, Робеспьер, попытался еще раз выручить Демулена, тот отверг протянутую руку…

— Все разыгрывается как по нотам, — сказал Сен-Жюст. — Посуди сам. Конвент был един; потом обнаружился раскол: появились модерантисты и ультрареволюционеры. Ультра начали наступать — дехристианизация, политические крайности… Мы стали искать опору справа, в модерантистах; те помогли, но тут же заявили о своем главенстве, насилуя Конвент и Комитет: реорганизация министерств, ослабление террора… Мы неизбежно будем искать опору слева; не надо быть пророком, чтобы предсказать: начнется новый натиск ультра, более сильный, чем прежде, причем эбертисты тут же заявят о своем главенстве. Так позиция «над фракциями» в конечном итоге приведет лишь к нашему ослаблению, а затем и капитуляции: постоянная смена правого и левого давления расшатывает Конвент и Комитет, пока не расшатает их до полной потери власти…

Робеспьер с удовлетворением смотрел на Антуана. Тот продолжал:

— А между тем борются ли всерьез между собой правые и левые? И не преследуют ли они одну цель; уничтожить ныне существующее правительство? Пойми, нет ни правых, ни левых, есть только мы и наши враги, в какие бы одежды они ни рядились. И поскольку ты, я, Леба, твой брат, Буонарроти, Давид и еще небольшая группа патриотов в правительстве представляем народ, во имя которого боремся без страха и упрека и ради которого отдадим свою жизнь, все противостоящие нам, как бы они ни назывались — жирондисты или «бешеные», модерантисты или ультра, снисходительные или крайние, дантонисты или эбертисты, — все они враги народа, и это единственное название, единственная кличка, которой они заслуживают…