Дальше не помню…

Еще один любопытный факт: Олег Леонидов поделился однажды с коллегами своей системой организации материала во время работы над сценарием.

На каждое действующее лицо у него было заведено «персональное дело».

Отсюда вырастало и обилие деталей, перечисление наиболее характерных привычек, в общем, все то, что делает персонаж особенным, объемным, индивидуальным, отличающимся от остальных.

После обстоятельного и подробного объяснения этого метода начались стихийно возникшие прения. Брик, усмехнувшись, заметил:

— Ну и что будет? Какая польза для зрителя, если он узнает, что мой герой впервые увидел поезд в возрасте пятнадцати лет? Причем об этом ни разу не упомянуто в картине?

Натан Зархи добавил:

— Или что он любит кошек… Хотя, если любит кошек, значит, это хороший человек.

Через восемь лет, за месяц до смерти, Натан Абрамович, вспоминая этот разговор, сказал мне:

— А ведь, оказывается, Гитлер тоже любит кошек…

Я лично принял метод создания таких досье в моей дальнейшей практике. И если кто-либо из основных или второстепенных персонажей двадцати восьми художественных фильмов, поставленных по моим сценариям, публике все же запомнился — этим я обязан своему дорогому учителю, одному из «стаи славных» членов литотдела «Межрабпомфильма».

Вместе с ним — всем вам слава, мои дорогие коллеги!

На том же «Межрабпомфильме» в 1929-м была поставлена лента «Сто двадцать тысяч в год». Режиссер — родной дядя моей теперешней жены, Леночки, Григорий Черняк.

Этот немой фильм посвящался Палате мер и весов, которая боролась за точность во всем…

В задуманном мною сюжете некий инженер делал в расчете ошибку в один сантиметр, которая — в результате — оборачивалась ошибкой в 120 000 метров в год.

Фильм должен был быть комедийным, и я договорился с Игорем Ильинским, что он станет играть главную роль. Игорь тогда уже был популярным актером.

Я сдал сценарий. Получил за него огромную сумму: рублей 68 или даже 70! И на эти деньги поехал в Крым со своей приятельницей (тогда я еще не был женат!), чтобы провести там отпуск.

Гриша Черняк приступил к работе над режиссерским сценарием (фильмы в те годы делались быстро!)…

Когда я вернулся, в Большом зале Консерватории должна была состояться премьера. Этот кинотеатр носил название «Колосс».

Я пригласил на просмотр свою даму, говоря, что главную роль исполняет популярный и любимый ею актер.

Заняв оставленные нам места, я с вожделением стал ждать блаженной минуты, когда погаснет свет и появятся титры с именем автора.

Началось действие, но Ильинский не появлялся. Вместо него на экране предстала юная Верочка Марецкая. Она играла роль инженера… Все перипетии судьбы, предназначавшиеся мною, автором, мужчине — Игорю Ильинскому — были переложены на хрупкие плечи Веры Петровны. Если по сценарию у Ильинского была невеста, то в фильме у Марецкой появлялся жених и так далее… Словом, я впервые ощутил на себе «творческое видение» режиссера! Правда, картина имела немалый успех.

Выяснилось, что Юрочка Завадский уговорил Черняка вместо Ильинского снять в этой роли свою молодую жену. Кстати, на их свадьбе я был свидетелем, и Верочка была моей дорогой подругой.

Как я ни объяснял Ильинскому, что это «происки» режиссера и Юры Завадского, а не моя вина, он сильно обиделся. В отместку в одном из первых звуковых фильмов «Механический предатель» Ильинский уговорил сценариста Сашу Андриевского и режиссера Дмитриева прохвосту и жулику по фамилии Носов изменить фамилию на Прут… Так мы шутили в те годы.

К той же поре относится постановка на «Ленфильме» картины «Огонь». Режиссером моего сценария стал Марк Донской — впоследствии классик мирового кино. Сюжет сводился к тому, что один из отсталых народов Севера в поисках огня добирается до советского культурного центра и сбрасывает с себя зависимость от шакалов-купцов, которые этот маленький народ грабили.

Ответом на призыв к добровольному содействию нашим армии и флоту — организации общества, которым впоследствии стал ОСОАВИАХИМ — явился сценарий, тоже реализованный на «Ленфильме» режиссером С. Глаголиным — «Вставайте, мертвые!»[3]

В страшные годы «ликвидации кулачества» я ездил на Дон в Епифань (местность, где некогда царь Петр I строил шлюзы для спуска флота к Азовскому морю). Был свидетелем невеселых событий, связанных с реализацией идеи социализма в деревне. Результатом творческой командировки стал фильм о крестьянском парне, не по своей вине попавшем под дурное влияние. Этот фильм 1931 года выпуска назывался «Человек из тюрьмы»: первая постановка талантливого режиссера Сергея Бартенева.

Затем были фильмы «Лес», «Для вас найдется работа»; «Приказ адмирала Нельсона»…

Кинематографом в тридцатые годы руководил товарищ Шумяцкий, старый большевик, привыкший к партийной дисциплине и нелегальному положению. Меня он почему-то называл «Товарищ Илья» (сохранился документ, весьма интересно проливающий свет на то, как работалось над фильмом «Тринадцать»),

История эта в некотором роде драматичная. Ее Михаил Ромм довольно «мимолетно» затрагивает в своей книге…

Дело в том, что, несмотря на запрет в ту пору режиссерам писать сценарии, Михаил Ильич все-таки начал работать над сценарием «Командор» вместе с писателем Виктором Гусевым.

Тогдашний председатель Кинокомитета — Борис Захарович Шумяцкий — за это своеволие лишил Ромма права на дальнейшую режиссерскую работу в кино.

Михаил Ильич Ромм — талантливейший человек и талантливый режиссер — был очень огорчен таким решением.

Но случилось, как мне объяснил Шумяцкий, что «наверху» просмотрели зарубежный фильм «Потерянный патруль», и было спущено задание: создать фильм о наших, советских пограничниках.

Шумяцкий знал, что в двадцатые годы, сразу после окончания Гражданской, я был переведен служить в погранвойска в Среднюю Азию. Знал он и то, что я принимал участие в борьбе с басмачами, а потому сценарий предложили писать мне.

Борис Захарович внял моей категоричной просьбе разрешить Михаилу Ромму стать режиссером задуманного фильма. Без его участия работать над этой темой я отказался!..

Хочу уточнить для сегодняшнего читателя: после окончания Гражданской войны из отдельных частей Первой Конной армии были созданы кавалерийские отряды, которые в Средней Азии успешно боролись с самым страшным врагом советской власти — басмачеством. Басмачи делали все, чтобы восстановить власть бухарского эмира, не дать социализму дойти до сердец коренного населения.

Я уже упоминал о том, что со своим отрядом на 200 километров углубился в земли сопредельного государства, за что выслушал гневный нагоняй от Фрунзе.

Короче, фильм «Тринадцать» был снят. И до сих пор не сходит с экранов не только нашей страны. В парижском магазине «Космос» в отделе «Шедевры советского кино» мои друзья приобрели три моих фильма на видеокассетах. Кассеты — с французскими субтитрами (смею думать, если бы деятели Совэкспортфильма обратились к автору, то перевод диалогов на французский я сделал бы не худшим образом…). Создавались эти кассеты, естественно, без ведома и согласия автора!.. Итак, французы мне подарили кассету «Тринадцати»; швейцарская Синематека купила у нас фильмы «Тринадцать» и «Секретарь райкома»; а в одной сопредельной стране участок границы носит название «Тринадцатой заставы»…

В тридцатые годы я переехал в Ленинград. Это время отличают как подъем советского искусства, так и начало репрессий, гонения на все прогрессивное, что порой принимало трагикомический вид.

К примеру, «чистка» сотрудников на «Ленфильме». Такие «чистки» до войны проходили повсюду.

Леонида Трауберга «вычистили» потому, что его отец в Киеве при белых был редактором журнала.

Сергея Герасимова (при матери еврейке) — за то, что отец был священником.