И это, бедные мои читетели, наверное, слегка сбивает вас с толку, после того как я говорила в четвертой главе, что прошло несколько лет, прежде чем я “встретила мужчину, способного привести меня к вершине сексуального блаженства”, а в шестой главе – что секс с Дэвидом был “вшивеньким”.
Перво-наперво, должна разъяснить, что та наша ночь с испанским мальчишкой и мое осознание сексуального разлада между нами с Дэвидом приходятся на 1972 год – после того, как родился Зоуи, и все между нами переменилось. Так что, если “вшивенький” – это несколько преувеличенный термин, то, в общем, правда все же где-то рядом. Наша сексуальная жизнь в 1972 году перестала быть такой, как прежде.
Во-вторых, я вовсе не собираюсь списывать Дэвида со счетов как любовника, даже если он не делал для меня того, что делали другие мужчины в более поздние годы. Не забывайте, что мы с Дэвидом были очень молоды и совершенно невежественны в вопросах секса. Это было естественно и характерно для всех; подовляющее большинство людей возрастом около 20 лет в начале семидесятых (а, насколько я знаю, еще и сегодня) не слишком соображали в том, как доставить удовольствие своему сексуальному партнеру – мы только-только научились доставлять удовольствие себе самим. Лишь позднее, когда вы набираетесь опыта и теряете интенсивную юношескую зацикленность на себе самом, вы начинаете понимать, что ваше собственное удовольствие увеличивается, когда вы отдаете столько же, сколько получаете. Уверена, что для Дэвида это было так же верно, как и для меня. Уверена, что с разными людьми в разные периоды своей жизни он был прекрасным любовником.
Мы ничем, в общем-то, не отличались от любой молодой пары тех лет. Все, что он действительно умел, это вставлять, а все, что я действительно умела, это впускать. То есть, я, конечно СЛЫХАЛА про такие вещи, как фелляция (какая ж девушка не слыхала?), но сама идея взять эту штуку в рот и поиграть ей была мне противна. Он же из нее писает, черт возьми! Уверена, что Дэвид чувствовал примерно то же самое относительно моего “хозяйства”. Такая вот картина.
Не могу продолжать разговор про нашу с Дэвидом сексуальную жизнь, не упомянув об одной обломавшей меня странности. Сначала я думала держать ее в секрете и не упоминать в этой книге, но чем дальше я заходила, тем труднее и бессмысленнее это становилось.
Скрасить этот факт, признаться, довольно трудно. Как-то раз Дэвид сказал мне: “У меня проблема. Временами появляется какая-то сыпь, и болит так, что я не могу трахаться”. Он показал мне свой “петушок”, и вид у него был такой, словно его натерли наждачной бумагой.
В панику я ударяться не стала. Он объяснил мне, что эта сыпь появляется и исчезает совершенно непредсказуемо, и что, когда ее нет, то все нормально, и он может заниматься любовью, сколько хочет. И поскольку основную часть времени с ним было все в порядке, то и паниковать особенно не стоило.
Я переварила все это и решила: что ж, не такая уж и проблема. Мы просто подождем, когда нужно, а в другое время будем продолжать, как хотим. Его открытость даже помогла мне: усилила мое чувство доверия и интимности, привязав меня еще крепче к этой моей истории – Светящаяся Личность и ее проводник – вдвоем против всех невзгод, и т.д. и т.п. Любовь ДЕЙСТВИТЕЛЬНО слепа.
Самый неприятный аспект этой ситуации выяснился спустя несколько недель, когда Дэвид преподнес мне усложненный вариант. Здесь дело во мне, сказал он: что-то такое во мне вызывает у него эту сыпь. Она появляется у него только тогда, когда МЫ с ним занимаемся любовью.
Как всегда готовая к разумной кооперации, я тут же оправилась к своему генекологу, который, обследовав меня, сказал, что у меня есть незначительная грибковая инфекция, но никаких других проблем. К тому же он объяснил мне факты жизни без прикрас: такого рода вспышки сыпи в основном вызываются разными стрессами, так что самое лучшее, что тут можно сделать – достаточно спать, нормально питаться и не волноваться.
Окей, сказала я, но как насчет самой сути: может ли действительно что-то такое быть во мне, какая-то особая вагинальная среда, вызывающая у Дэвида эти вспышки?
Миллион-долларовый ответ, двусмысленный и неопределенный, не заставил себя ждать: не исключено, сказал доктор. Хотя в гинекологическом смысле он не видит во мне ничего особенного, и, более того, он не знает случаев, чтобы вагинальная среда вызывала такого рода сыпь или даже могла навести на мысль о такой возможности, все же, ничто нельзя абсолютно исключить. Может, я ем слишком много чеснока. Или наоборот, недостаточно. Возможно все, что угодно.
Я вернулась к Дэвиду и сообщила ему это отсутствие новостей, и мы продолжали все в том же духе. Я изо всех сил пыталась лучше следить за собой и создать для него менее стрессовую обстановку, но ничто из этого не помогло. Каждый раз, как мы с Дэвидом занимались любовью, у него появлялась сыпь. По крайней мере, он так говорил.
Как бы не было больно и стыдно, но я должна показать вещи такими, какими я их пережила. Я не знала и не знаю по сей день, правду ли говорил Дэвид насчет того, что секс со мной вызывал эти проблемы.
Возможно, возможно, возможно... Возможно, эта сыпь-стратегия была просто его способом – сознательным или бессознательным – оттолкнуть от себя человека, слишком близко, как я, подошедшего к его настоящему нутру маленького испуганного мальчика... А, может быть, он говорил чистую правду, и во мне действительно происходили какие-то безумные биохимические процессы, вызывавшие эту его сыпь... Может (я не шучу!) я действительно ела не то количество чеснока... Может, другие партнеры вызывали у него подобные же приступы, и его сексуальная жизнь на стороне была также сложна, как и дома, а может, напротив, он трахал, кого хотел, и все было нормально – он мне не рассказывал... Может, его явная тяга к африканкам имеет отношение к какому-то их расовому биохимическому преимуществу (как бы дико это ни звучало, я думала даже об этом, честно!)... Может быть, может быть, может быть...
Все это только предположения, а это и были всегда только предположения. Можете себе, наверное, представить, какой объем ментальной и эмоциональной энергии занимали подобные спекуляции во времена моей жизни с Дэвидом. И тогда, и теперь все, что я знаю, это то, что он мне говорил, и нам приходилось с этим жить, а события продолжали развиваться. Секс между Дэвидом и другими людьми процветал, также как и между мной и другими людьми, но наш с ним секс постепенно зачах и в конце концов приказал долго жить. Он у нас изредка вспыхивал – ну прямо, что твоя чертова сыпь.
Моя беременность продолжалась, и мне, по большей части, нравился этот процесс. Государственная медицина [“Национальная служба здоровья”], заботливая и социалистическая, пеклась обо мне замечательно, окружая меня всем возможным вниманием, финансируемым налогами. И я жрала, как лошадь. Инстинктивная тяга к обустройству гнезда усилилась во мне до невозможности. На последних месяцах беременности я развила такую бурную деятельность, что достойна была введения в Зал Славы Пчелиных Маток: передекорировала “Хэддон-Холл”; накупила вещей для будущего бэби; набегалась со своей подругой Сьюзи Фрост, жившей в подвальной квартире “Хэддон-Холла”, по ист-эндским базарам, разыскивая материи, а потом, вернувшись, строчила на дымившейся швейной машинке одежду для нового Боуи. А потом я вдруг подумала – а почему бы и нет? И пустила в продажу целую серию хиповых нарядов для ребятишек. Какое-то время у нас в “Хэддон-Холле” жужжала ну прямо целая пошивочная фабрика.
Конечно же, меня занимало отнюдь не только предстоявшее материнство. Помню, как я отплясывала всю ночь напролет в “Сомбреро” с пузищем размером с дирижабль, помню и множество дел. Когда мы нашли платья мистера Фиша, я уже была беременна, а “The Man Who Sold The Wold” был уже готов и выпущен, и начиналась работа над “Hunky Dory”; а тем временем тек бесконечный поток гигов, сессий звукозаписи, проектов и договоров самого разного сорта, требовавших моего внимания; а Дэвид тем временем покинул Англию, “Хэддон-Холл” и меня на время своей месячной рекламной гулянки по Штатам. Львиную долю этого месяца, припоминаю, я провела на лестнице с кистью в руке, в тайне приготовляя наш дворец к возвращению короля. Дэвид должен был войти в дверь своего дома и попасть в совершенно новый мир – элегантную сцену, ждущую лишь последних штрихов мастера. Ах, как замечательно.