— Он вернется. В скором времени.

Растягиваю слова, будто бы рассеянно переводя взгляд с одного лица на другое, жду необходимых мне знаков и… Получаю их с лихвой.

Никто не остается равнодушным, даже «выдох»: его пальцы стискивают мое запястье сильнее, чем это необходимо, и тут же хватка снова ослабевает. Дознаватель чуть сдвигает брови, слыша доставленное мной сообщение, и, судя по короткому шевелению губ, не приходит в восторг от новости. А вот тот третий, совсем незнакомый, явно рад: его взгляд вспыхивает ярче свечных огоньков, но, конечно, сразу же поспешно прячется за сощуренными веками.

Кажется, первые цели намечены. Теперь надо набраться сил и…

Комната вдруг начинает кружиться как заведенная, и я соскальзываю с подушек. На постель. Носом в покрывала.

— Ему нужно отдыхать, — равнодушно заключает лекарь.

Наверное, он прав, потому что какое-то время я не чувствую рук и ног. Совсем. И вообще ничего не чувствую, кроме страха. Нет, даже ужаса, ведь две минуты прошли, а это значит…

Что я помню?

Нет, что я еще могу помнить?

«Половина твоего будущего зависит от тебя одного».

А другая? От кого зависит она? От кого-то свыше? Но он ведь сам сказал мне, что Всеединый вовсе не бог, а человек, некогда открывший дверь в другой мир, только не успевший выдернуть ключ из замка. Что он имел в виду? Свои любимые обстоятельства, каждый раз складывающиеся причудливым образом?

Он…

Ханнер Мори со-Веента. Сонная гладь моря, способная в любой миг взорваться смертоносной бурей. Я помню его. То, как он говорит, как редко улыбается, как часто задумывается, как меняется его лицо, словно надевая маску, когда этого требуют… Ну да, обстоятельства!

Я помню.

И я буду помнить.

Восторг, взорвавшийся где-то внутри меня, больно ударяется об ребра, словно ища выход, но выхода нет, и ему не остается ничего другого, как копиться в грудной клетке, надуваясь рыбьим пузырем, пока…

Пока воздуха во мне не становится намного больше, чем снаружи. Иначе чем можно объяснить то, что я парю над кроватью, отталкиваясь ладонями от пустоты?

— С прибытием!

Женский голос, раздающийся от дверей, смущает меня и сталкивает с высоты обратно. На пол, которого я, впрочем, так и не успеваю коснуться, поскольку нежные объятия Каны ловят меня на полпути к лакированному паркету.

Она не произносит больше ни слова, но кажется, что я продолжаю… Слышать? Слушать?

Что-то звенит в моем сознании. Не в глубине, а на самой поверхности, почти снаружи, касаясь невесомо, как ветерок. Голоса. Много голосов. Они похожи друг на друга, и все-таки их можно уверенно различать, потому что за каждым тянется образ. Лицо. Манера поворачивать голову. Осанка. Движение пальцев.

Сотни приветствий. Искренних? О нет, я не настолько легковерен!

— Ты слышишь? — спрашивает Кана, обнимая меня.

— Да…

— Поначалу ты будешь путаться, но это скоро пройдет, поверь. Семья ждет тебя.

Вот как это называется? Незримая связь с каждым из «выдохов», однажды открывших глаза. Нерушимая связь?

— Они… они всегда будут со мной?

— Конечно, всегда.

Она улыбается, но ее взгляд остается отрешенным, как будто и сама Кана все это время прислушивается к…

Ну да. Теперь понятно, почему Либбет уделяет так мало внимания окружающему миру: у нее в голове вечно звучит другой. Неужели и я стану таким? Неужели и мне придется непрестанно внимать тысячам чужих голосов?

— Они никогда тебя не оставят.

Глаза Каны затуманиваются еще больше, видно, многосторонняя беседа набирает силу. Я могу присоединиться к ней, знаю и чувствую, что могу, но… Не хочу?

Нет, надо обязательно сказать иначе: я хочу побыть без надзора.

И как только желание вспыхивает в моем сознании, наступает благословенная тишина.

— Я могу уйти отсюда?

Она отвечает не сразу, ведь ей требуется время стряхнуть с себя невидимую паутину собеседников.

— Конечно. Предупредить об этом?

— Кого?

— Тех, кто не с нами.

Непривычно звучит. И не слишком-то приятно.

— Да, пожалуйста.

Кана кивает, ослабляя объятия, бережно ставит меня на пол, и только теперь я понимаю, что все это время мы парили в воздухе.

— Будь осторожен с новыми силами. Люди… они так хрупки. Но это не их вина.

Люди? А вы-то кто такие? Мните себя выше прочих лишь потому, что правдами и неправдами, а главное, огромными жертвами нашли способ дотянуться до могущества? Почему же я раньше не замечал в «выдохах» этого снисходительного великодушия?

Потому, что не видел угрозы.

Я считал их несчастными, лишенными желаний и потерявшими вкус к жизни, а они, оказывается, живут вполне припеваючи! И с высокого высока смотрят на всех остальных.

Я ошибался. Впрочем, мою наивность можно простить, но ошибся-то не я один.

Лекарь встречает меня в коридоре:

— Уже уходите?

— Хочу посмотреть на свой дом.

— В последний раз?

Он не шутит, не ехидничает, а всего лишь скучно предлагает мне объяснение моих же действий. И я не спорю:

— Пожалуй.

— Не стоит. Сестра Либбет уже закрыла его двери.

Сестра? А, ну да, они же все — одна большая семья!

— Тогда куда мне идти?

— Есть много мест, где вас будут рады видеть отныне и навсегда. Но сначала требуется завершить оставшиеся дела.

— А что-то осталось?

— Вас ждет эсса Имарр. Она наверняка спросит, хотите ли вы остаться в Крыле. Вольнонаемным служителем, разумеется.

— А я хочу?

— Есть много других мест, — повторяет лекарь, кладя ладони мне на плечи.

— Да, есть много других мест, — соглашаюсь я.

— Они ждут вас. Все мы ждем еще одного шага к великой цели.

— К великой цели?

— Первых из нас отправили в чужой мир против нашей воли. Но те, кто вернулся, старались уже не допускать насилия. Мы не держим зла на людей. Мы дарим им исполнение мечты. И не принуждаем к возвращению: каждый волен выбирать свою дорогу.

«Дарим исполнение мечты»?! Уж не в закрытых ли поселениях «выдохов» выращиваются разноцветные коконы?

— А нам выбор уже не нужен. Потому что у нас есть цель.

— У нас есть цель… — Я повторяю его слова только для того, чтобы выровнять дыхание.

Может, это все мне только снится? Может, я сейчас открою глаза и снова почувствую под пальцами женское тело?

— Скажете, как только будете готовы. Вам укажут путь.

Киваю. Мы расходимся, и я молюсь изо всех сил, чтобы этот голос подольше не раздавался в моей голове.

Эсса Имарр стоит у окна своего кабинета, глядя на зимний наряд города. При звуке шагов она оборачивается, встречает меня долгим взглядом и наконец предлагает:

— Присядете?

— Нет, благодарю вас.

— Чувствуете себя лучше?

— Пожалуй.

Ее великолепные ноги все так же стройны и гладки, но сейчас края голенищ изящных сапог прячутся под длинными полами форменного камзола.

— Я должна задать вам вопрос.

— Слушаю.

Имарр смотрит на меня так, как никогда не смотрела раньше. Словно пытается что-то найти в моем лице, а когда ее усилия оказываются тщетными, оливковый взгляд гаснет. Уныло и немножко разочарованно.

— После своего… возвращения желаете ли вы продолжить прежнюю службу?

— Возможно.

Светлые брови удивленно приподнимаются.

— Возможно?

— Не исключаю, что это будет уместно. Но не теперь. Мне нужно… Есть дела, которые требуют моего участия.

— Разумеется, — кивает Имарр. — Но вы можете в любой момент…

— Я запомню ваше предложение.

Ее глаза чуть удивленно расширяются, впрочем, она тут же списывает мои слова на обычную вежливость и снова поворачивается к окну.

— Доброй дороги, эсса.

— До встречи, эсса.

Больше всего сейчас мне хочется подойти к ней поближе, сказать, что я обязательно вернусь, может быть, скорее, чем можно предположить, и вернусь уж точно истомленный желаниями, которые, к счастью, никуда не делись.

Хочется.

Но игра, начавшаяся сразу же после моего пробуждения, если еще не до того, как я в последний раз закрыл глаза в чужом мире, требует соблюдения правил. Хотя бы поначалу.