Хотя, как было сказано, Бернарт де Вентадорн высоко ценил совершенство поэтической формы и сам обладал им в высшей степени, он тем не менее не признавал за ним самодовлеющей ценности, не стремился блеснуть им во что бы то ни стало. В стихотворном споре своего современника Гираута де Борнейля с трубадуром, скрывающимся под именем Линьяуре, он стал бы на сторону Гираута, выступающего против лозунга, который можно было бы, пользуясь нынешним языком, сформулировать как «искусство для искусства». Спор Гираута и Линьяуре – не случайно возникшее противопоставление двух взглядов на поэтическое искусство, двух индивидуальных подходов к нему, спор этот отражает два направления, порою довольно резко обозначающихся в песенном творчестве трубадуров. У них существовала так называемая «ясная», светлая поэзия (trobar leu) и поэзия «замкнутая» (trobar clus). Гираут, сторонник «ясного» направления, стремится быть понятным многим, пускай и не столь искушенным слушателям, Линьяуре, убежденный сторонник «замкнутой» поэзии, адресует ее лишь немногим, но зато знатокам.

восклицает он, гордясь своим изощренным стихотворческим мастерством. Гираут тоже отнюдь не склонен пренебрегать мастерством, но именно потому, что работа над песнями ему немалого стоит, он и хочет, чтобы они были понятны людям, он и стремится к простоте своих певучих строк. Конечно, в жизни старопровансальской лирики эти две противоположные позиции не всегда обозначались так резко. Даже такой причудник, как Арнаут Даниель, можно сказать, эталон «темного» поэта, – и тот вдруг впадает в неслыханную простоту, подводя итог своей безответной любви (ст. «На легкий, приятный напев»). А с другой стороны, Пейре Карденаль, заинтересованный, как всякий сатирик, в доходчивости своих гневных песен, одну из них, где содержится ядовитая пародия на искусственность образов и выражений о любовной поэзии его современников, сам оказывается подверженным греху формализма и заканчивает песню тринадцатью строками, настолько перенасыщенными звукописью, что впору и самому «замкнутому» поэту.

Бернарт де Вентадорн – наиболее, пожалуй, «ясный» из всех трубадуров XII в. Прекрасно владея поэтической речью, и в частности стихом (ритмом, рифмою, строфикой, звукописью), он никогда не щеголяет своим поэтическим мастерством ради одного только мастерства. Это прежде всего заметно в отношении поэта к жанровым возможностям, предоставляемым ему провансальской лирикой того времени.

Выбор лирических жанров был у трубадуров довольно велик.[290] Большое распространение получила кансона, т. е., буквально, песня, – однако в старом Провансе так называлась не всякая, а лишь любовная песня, притом отличающаяся рядом тематических и формальных признаков. Вся поэзия трубадуров, если не считать очень редких случаев, состояла из песен, и если уж один из лирических жанров назывался попросту песней, то он, надо полагать, занимал некое преимущественное, центральное положение среди других песенных жанров. О главенстве жанра кансоны, особенно в XII в., свидетельствует и состав рукописей. Близко к кансоне стоял вере, но он не ограничивался лишь темой любви, а касался и вопросов морали, мог выражать не только восторг, но и порицание, и т. п.

Совсем иной характер носил сирвентес (буквальный смысл этого слова неясен). Здесь обычно нет и речи о любви к женщине. Сирвентес порой даже превосходит кансону своей эмоциональной силой, но эмоции его лежат совершенно в другой области: он может быть посвящен социальной тематике, войне, нападкам на личных врагов и т. п. Может служить сатирическим целям или целям прямой агитации, призыва к действию (особенно это относится к военным сирвентесам). Существовал у провансальцев и близкий порою к сирвентесу жанр плача, выражающего скорбь по умершему другу или соратнику или же по поводу другой какой-либо утраты.

Наряду с песнями, звучащими от первого лица, трубадуры создавали и произведения лиро-эпического характера. К ним относятся, например, многие альбы (уже упомянутые раньше): они, правда, часто очень лиричны, трогательно звучат жалобы на наступление рассвета, но жалобы эти могут звучать не из уст самого слагателя альбы, – сетуют на необходимость расстаться и изображаемые в альбе влюбленные, а то напоминает о рассвете рожок замкового стража или голос друга, охраняющего влюбленных. Пасторела, воспроизводящая встречу рыцаря с пастушкой (отсюда и название жанра), тоже принадлежит к лиро-эпическим жанрам, – в ней наличествуют и фабула, и, по крайней мере, два персонажа, и диалог.

В довольно распространенном жанре старого Прованса – тенсоне (буквально – спор) фабула минимальна, а то и сводится почти на нет, зато на первый план выдвигается диалог. То же наблюдается и в близком к тенсоне по своим жанровым особенностям партимене (буквально – раздел, разделение, быть может, в связи с наличием двух собеседников или расчленением обсуждаемого ими вопроса). Граница между этими двумя жанрами не отличается четкостью, – это заметили еще составители «Радостной науки», ссылаясь на художественную практику старых поэтов и сами отказываясь от разграничений. Дело затрудняется еще и тем, что трубадуры чрезвычайно редко дают название избираемой ими жанровой формы.

Можно было бы дополнить это перечисление поэтических жанров старого Прованса еще немалым количеством терминов, – при всей своей приверженности сложившимся, традиционным формам, трубадуры нет-нет да устремлялись к изобретению новых форм или к переиначиванию старых. Так появилась кансона Бертрана де Борна о «составной донне» и его же полу-сирвентес, так возник дескорт, стихотворение на нескольких языках, так Гираут Рикьер создал, в противопоставление альбе, свою серену (буквально – вечерняя песня) и т. д.

Лирика провансальских трубадуров оказалась недолговечной – изменение политических условий, когда ожесточенным гонениям были подвергнуты не только участники еретических движений катаров и вальденсов, но и сторонники безрелигиозной жизнерадостной «веселой науки» трубадуров, да и смена литературных вкусов, когда на первый план – уже на Севере Франции – стал со всей определенностью выдвигаться рыцарский роман, привели к упадку этой поэзии. Но международный резонанс ее был по тому времени беспрецедентным. Трубадурам подражали, у них учились. Переносили на новую почву, старательно осваивали, пожалуй, почти все их жанры. Но прежде всего и главным образом – кансону.

В кансоне с особенной силой и наглядностью проявились те новшества, какие внесены были трубадурами в жизнь европейской поэзии. И совершить это они были призваны самой историей европейского общества, и в частности самой историей Южной Франции.

Тема любви никогда не замолкала в средневековой Европе. Заглушаясь порою другими темами – военными, религиозными, философскими, она продолжала существовать и в классической традиции, и в ученой поэзии на латинском языке, и в народном творчестве. Но никогда раньше в поэзии Западной Европы не наблюдался тот расцвет любовной тематики, то поэтическое половодье чувств, которое в творчестве трубадуров охватило всю Южную Францию, передалось Испании, Италии, Северной Франции, Германии, Англии…

Южная Франция занимала в Западной Европе передовое положение в конце XI и в XII в. Блестящее развитие ее экономики, возникновение феодального рыцарства, рост общей культуры, сосредоточенной уже не в одних монастырях, а в городах и замках, – все это были благоприятные условия для появления поэзии трубадуров, посвященной по преимуществу любви. Старопровансальские поэты создали в своих стихах и, так сказать, кодекс любовного служения женщине, и сам литературный язык, и разнообразную поэтическую форму.

Бернарт де Вентадорн уже застал эти достижения, но он подчинил их своей творческой воле, как делали это – каждый по-разному – и все лучшие поэты старого Прованса: Маркабрю и Джауфре Рюдель, Рамбаут д'Ауренга и Серкамон, Гираут де Борнейль и Арнаут Даниель, Пейре Видаль и Бертран де Борн… Никому из них нельзя отказать в оригинальности, отражает ли она свойства самого человеческого характера поэта (как у воинственного Бертрана де Борна) или отношение его к своему поэтическому искусству (как у словесных дел мастера Арнаута Даниеля).