Владек, проводите пилотов в девятую, я сейчас приду, — обратился он к юноше.
Юноша кивнул головой:
Прошу!
…Если бы летчики не обладали выдержкой, необходимой в их профессии, они могли бы на первых порах выразить удивление, может быть, даже растеряться. Когда Владек открыл дверь, над которой была прибита табличка с цифрой «9», они увидели весьма интересное зрелище: за большим дубовым столом, в широком кресле, с сигаретой в зубах сидел немецкий офицер в форме гестаповца. Офицер яростно стучал кулаком по столу и при каждом движении на его кителе звякали кресты.
Antvorten Sie? Wie gelang es Ihnen diese Brücke überzugehen? Wer ist dieser Dummkopf von einem Offiziere, der Sie ins Auto migeriommen hat?[1]
Красивая девушка, с зонтиком в руках, в изящном дорогом костюме, приподняла вуалетку и небрежно бросила на стол какое-то удостоверение:
Ist das was für Sie? Ich darf dort gehen, wo ich will, ich darf mich mit den belibigen Offizieren treffen, wenn ich es für nötig habte!..[2]
Гестаповец сорвался с кресла и, не обращая внимания на летчиков и Владека, начал бегать по комнате. Он кричал, бегал, с сердцем швырнул попавшуюся под ноги маленькую скамеечку, потом остановился напротив девушки и строго сказал по-русски:
Вы не готовы. Понимаете, не го-то-вы! Черт знает, сколько можно говорить об одном и том же! Куда вы собираетесь, разрешите вас спросить? Проводить урок немецкого языка или в самую пасть акулы? В первом случае над вами просто посмеются, во втором… Мы не собираемся делать Гиммлеру подарка в виде вашей головы…
Девушка стояла тихо, опустив длинные ресницы. Казалось, она вот-вот заплачет. Она сняла с головы шляпу и тонкими пальцами теребила вуалетку.
Я постараюсь больше не допускать ошибок, товарищ Буров, — проговорила она. — Я…
Офицер сбросил китель и остался в одной шелковой рубашке. Было видно, что он очень устал, что эта репетиция стоит ему немало нервов… Он сел в кресло, положил на стол руки и долго сидел, глядя на девушку. Наконец негромко сказал:
Люба… Ты ведь не Люба, а дочь известного фашистского адвоката господина фон Штризе, саксонка. Но разве саксонцы так произносят слово «офицер»? Так произносят только баварцы, понимаешь?..
Он встал, подошел к Никите и Андрею, поздоровался с ними так, как будто они давно были знакомы и виделись только вчера.
Владек, для какого отдела? — спросил он у юноши.
Полковника Войчека, — ответил Владек. — Он сейчас будет.
Хорошо. Люба приходите в девятнадцать тридцать. Вы курите, товарищи летчики? Курите. Владек, они знают о задании? Нет? Хорошо. До прихода Войчека я познакомлю их с группой Антека.
Группа польского разведчика-диверсанта Антека была готова к вылету. Летчиков вызвали для того, чтобы совместно с командиром группы обсудить маршрут полета, познакомить с наземными сигналами посадочных площадок и, если посадка будет невозможна, наметить точки для выброса парашютистов. И, наконец, здесь было установлено, что летчики должны быть знакомы с теми, кого они будут везти на своих самолетах.
Когда большая комната наполнилась людьми, Никита с удивлением отметил, что все разведчики — молодежь. Старшему из них, пожалуй, было не больше двадцати-двадцати трех лет, кроме командира группы Антека, широкоплечего крепыша лет тридцати, с суровыми чертами лица. Все — и девушки и юноши — были поляками, говорили между собой они только по-польски.
Познакомились быстро. Летчики понимали, что здесь не принято спрашивать лишнего, и делали вид, что им совсем не интересно, какие задания будут выполнять эти смелые люди. Разведчики спрашивали о том, на какой высоте будут лететь, где самолет пересечет линию фронта, сколько нужно метров посадочной площадки, чтобы могла сесть такая машина, как «ЛИ-2». Андрей и Никита охотно отвечали на их вопросы. Беседуя, они не заметили, как в комнату вошел полковник Войчек. Старик сел в уголке на диван и молча смотрел на разведчиков и пилотов, на их дружеские улыбки. Он знал, что не всем из них доведется встретиться друг с другом, не всем суждено будет вернуться в этот уютный деревянный дом. Может быть, некоторым придется отдать свою жизнь за истерзанную Польшу, за свою родину. Каждый из них знал, на что идет, знал, что впереди — трудное, опасное дело. И все же они сейчас шутили, смеялись… Глядя на них, старик тоже улыбался. Доброй, грустной улыбкой…
2
На другой день группа приехала на аэродром. На землю легли уже густые сумерки; в небе одна за другой зажглись звезды. Никита стоял у самолета и тихонько ругался:
Ни одного облачка, трын-трава! Поймают фрицы прожекторами — куда нырнешь?
Андрей говорил:
Линию фронта перелетим под потолком, все будет нормально. К тому же, обещают выслать группу бомбардировщиков для отвлечения. Смотри, Никита, уже идут наши гости.
Впереди шел Антек. Был он в простой крестьянской одежде, в старой засаленной шляпе, на ногах — грубые деревенские башмаки. И шел он как-то по-деревенски, твердо ступая по земле, словно шел за плугом. Подойдя к самолету, Антек крепко пожал руку Андрею и Никите.
Готовы? — спросил он.
Все в порядке, товарищ Антек, — ответил Андрей. — Через сорок минут вылетаем.
Подошла машина. Разведчики быстро, без суеты начали вытаскивать из кузова парашюты, ящики с портативными радиостанциями, какие-то свертки и грузить все это в самолеты. Когда погрузка закончилась, Антек коротко приказал:
По местам.
Разведчики разделились на две группы и поднялись в самолеты. Экипажи заняли свои места.
До вылета оставалось десять-двенадцать минут, можно было посидеть, подумать. У каждого человека ведь есть о чем подумать перед тем, как идти в бой. Можно вспомнить речку, где десять лет назад ловил ершей, зеленую полянку, где первый раз горячие губы любимой коснулись твоих губ, можно, закрыв глаза, увидеть, как по извилистым морщинам матери текут слезы.
На взлетной полосе вспыхнул зеленый огонек. Никита взглянул на часы и сказал:
Внимание. Моторы!
Луч прожектора, как длинное щупальце спрута, скользнул по небу. Он то приближался к самолету, готовый ослепить его ярким светом, то снова удалялся, и тогда звезды впереди казались особенно яркими на темном фоне неба. Внизу извилистой лентой вспыхивали и гасли огни: пушки, минометы выплевывали металл в черную ночь. И ночью шли бои, и ночью земля стонала от боли…
Никита повернулся и подозвал Антека.
Перелетаем линию фронта, — сказал он.
Где второй самолет?
Никита кивнул головой вправо:
Там.
Внезапно яркое щупальце пересекло небо, заметалось, как в судороге, между звездами, потом медленно-медленно стало ползти с востока на запад. Казалось, оно чувствует, где-то недалеко плывет его жертва, беспомощная, одинокая в этом огромном черном океане. Вот она! Мечется, словно в агонии, бросает свое тело из стороны в сторону, пытаясь уйти от погони. Но спрут охватывает ее своей длинной лапой, будто присасывается к ней. Мгновение — и вот уже вторая, третья лапы чудовища скрестились над жертвой. Обреченная, она еще не сдается. Она хочет вырваться, затеряться в густом мраке, но, кажется, у нее нет уже сил, движения ее становятся вялыми, безвольными. Конец? С земли летят огненные трассы. Они еще не коснулись тела жертвы, но с каждой секундой приближаются… Никита, Антек, весь экипаж наблюдают за этой борьбой. Никита так сжимает штурвал, что больно рукам. И вначале шепотом, потом все громче просит:
Андрей, ну, Андрей, брось машину на крыло… Вот так! Ах, черт! Они ведь подожгут тебя, Андрюшка…
Антек молчит, стиснув зубы. Там, в самолете, летит его сестра Мария. Там летят его друзья, лучшие друзья, нет, там летят лучшие юноши и девушки Польши. Да, самые лучшие, в этом Антек уверен. И их сожгут?!
Он положил тяжелую руку на плечо Никиты:
Мы не можем помочь? Чем-нибудь? Отвлечь на себя?..