Ты.
Ни за что! Чтобы я был на побегушках у этого вора?!
Не шуми, Игнат. Тут не митинг. Ко мне пришел зачем? Посоветоваться?
Игнат снова сел. Он не совсем понимал, почему Иван Андреевич так спокойно отнесся к его сообщению. С тех пор как в город вступили немцы, Морев ни разу не виделся с секретарем горкома комсомола Брагиным. В городе он или нет, Игнат не знал. В тот день, когда они встретились в последний раз, Брагин предупредил: «Связь будешь держать со своим бывшим мастером Иваном Андреевичем. От него будешь получать указания. Старайся посещать его лишь при крайней необходимости».
Игнат посмотрел на мастера и спросил:
Работать у Середина — это ваш совет или указание?
Указание, — ответил старик. — Сказали, что ты нужен в порту. И предупредили, чтобы ты от предложения Середина не отказывался. Вот так, мил человек. — Иван Андреевич подошел к двери, приоткрыл ее и взял стоявшее у порога ведро. (Игнат понял, что старик успел за это время осмотреться.) — Теперь слушай: ко мне без вызова не приходи. Если что будет нужно, к тебе наведается человек, скажет пароль…
Так бывший каменщик комсомолец Игнат Морев стал посыльным старшего десятника Середина. Когда Игнат сказал о своем решении грузчику Матвею, тот сплюнул и отвернулся. Потом не выдержал и желчно проговорил:
Что ж, это тоже должность… Хотя и собачья…
Игнат ничего не ответил.
5
В этот вечер погрузка баржи затянулась допоздна. Густые сумерки приползли с моря, окутали берег, порт, растеклись по приморскому бульвару и городу, а грузчики еще продолжали носить мешки. Света не было, пробирались по сходням ощупью, натыкались друг на друга, ожесточенно ругались. Середин бегал взад-вперед, покрикивал:
— Поторапливайтесь, поторапливайтесь, братцы!
Заведующий складом, маленький, юркий человечишка в больших очках, сквозь которые почти не видны были его бесцветные глаза, ходил по складу, навешивал бирки на мешки с грузом. В этом огромном складе среди высоких пирамид мешков заведующий казался особенно маленьким, почти незаметным. Войдя в склад, Игнат не сразу увидел Федотова, но из дальнего угла до него донесся тонкий голосок, напевающий фокстрот: «Сумерки, сумерки эти, сколько наделали хлопот…». «Поет, — подумал Игнат. — Поет, а люди там падают от изнеможения. Наверно, неплохо живет, паразит, если поет…»
Он подошел к Федотову, не здороваясь, передал распоряжение Середина.
— А, это ты, Морев! — воскликнул Федотов, словно удивившись появлению Игната. — Что это ты такой угрюмый? Небось, зазнобушка обманула. — Он хихикнул, протянул руку: — Ну, здравствуй!
Свет от фонаря «летучая мышь» падал на маленькое, почти детское лицо Федотова, и Игнат увидел, как блеснули его очки.
Вам понятно распоряжение старшего десятника? — спросил Игнат, пряча руки за спину. — Тогда все.
Федотов взял его за локоть, громко проговорил:
Одну минуточку, молодой человек, одну минуточку. Пройдемте в мою конторку, я передам вам накладную на первую партию груза. Срочно отнесете ее господину Середину.
Игнат нехотя последовал за Федотовым. Когда они вошли в маленькую конуру, Федотов плотно прикрыл двери и сел за стол. Он долго рылся в бумагах, наконец, найдя нужную, проговорил:
Вот эта накладная. Сейчас я запишу ее номер. А вы, молодой человек, пока посидите. Отдохните. «Сумерки, сумерки эти, сколько наделали хлопот…» Вот-вот: хлопот… Отдыхайте, молодой человек. Хотя время сейчас такое, что не об отдыхе живой человек думает, а о делах земных, неотложных. «Сумерки, сумерки эти…»
Он продолжал напевать, а Игнат впился взглядом в его лицо и не мог произнести ни звука. «Хотя время сейчас такое, что не об отдыхе живой человек думает, а о делах земных, неотложных…» Это были слова пароля, их мог знать только человек, который… Неужели Федотов… Может быть, случайность?
Заставив себя успокоиться, Игнат проговорил условную фразу:
Не все земные дела неотложны…
Это, молодой человек, зависит от времени, — ответил Федотов и снял очки.
Нет, его глаза не были бесцветными. Усталость, сопряженная с повседневным риском, огромная воля, словно притаившаяся в чуть расширенных зрачках, и какая-то невысказанная боль унижения гордого человека перед врагами — все это отразилось в его глазах, умных, немного жестких. И лицо у Федотова не было детским. Только теперь Игнат увидел, как много мелких морщинок залегло в уголках глаз, как красив этот чистый, небольшой лоб и как много белой паутинки запуталось в мягких, еще густых волосах Федотова…
Заведующий вышел из конторки, прошел вдоль штабелей мешков, будто что-то уточняя, и снова вернулся в конторку.
Слушай меня внимательно, Морев, — тихо, так, что Игнату пришлось наклониться вперед, проговорил Федотов. — Сегодня в двадцать три часа сорок минут наши самолеты появятся над городом. В это время две груженые баржи и буксир будут еще в порту. Они не должны уйти отсюда. Необходимо подать самолетам сигнал с «Пристани Глухарь». Три короткие вспышки, пять секунд пауза, снова три короткие вспышки. Все ясно? Возьми вот фонарик. До свидания. Желаю удачи.
Федотов протянул руку, и Игнат почувствовал сильное, дружеское пожатие.
Глава пятая
1
И голос ее, и любовь, и тепло — все было в письмах. Но она никогда не писала о любви, словно не хотела говорить это человеку, рядом с которым всегда ходит смерть. Да и нужно ли об этом писать? Прошептать бы тихонько, сказать глазами, выдохнуть это слово с горячим дыханием. Но далеко Никита; от Сибири до изрытой снарядами земли Смоленщины не близкий путь, не услышит он ее голоса, Никита…
Никита взял письмо, прижал его ко лбу и долго сидел неподвижно, вспоминая Анку. Какая она сейчас? Как она смеется, как плачет, как качает на коленях маленького Никиту, их сына… Далеко до Анки! От низкой землянки Никиты через всю Россию — длинный путь, не разглядишь глаз любимой, не услышишь ее голоса. Может быть, она сейчас вот так же сидит у печурки, прижимает ко лбу его письмо и думает о нем. Анка…
«Здравствуй, Никита, — писала она. — Никита, родной, здравствуй. Сегодня — ровно пятьсот дней, как ты уехал. Пятьсот дней без тебя — это больше, чем пятьсот лет. Это страшно много, Никита! Так много, что трудно понять: стоит ли время на месте или идет назад. Наш маленький Никита спрашивает: «У меня был папа?» Я говорю: «У тебя есть папа». Он не верит. «Вот ты — есть, — говорит он. — А папа — это только вот что…» — и показывает на фотографию…»
— Лейтенант Безденежный, лейтенант Степной, к командиру полка. Срочно! — Посыльный взял под козырек и вышел.
Никита свернул недочитанное письмо, положил его в книгу:
Пошли, Андрей.
Командир полка и начальник штаба были не одни. В землянке сидели двое мужчин в штатском: один почти старик, другой юноша. Как только Андрей и Никита вошли, командир полка сразу же сказал:
Знакомьтесь. Это командиры кораблей Степной и Безденежный. — Он показал летчикам на штатских. — Представители особого штаба. Вы откомандировываетесь в распоряжение товарища Войчека.
Старик встал, с хорошей улыбкой протянул летчикам руку. И сразу же заторопился:
Надо ехать, товарищи, нас ждут. — Он говорил с акцентом, польским или латышским. — Разрешите откланяться, дорогой командир, о ваших летчиках мы побеспокоимся.
Ехали долго. Старик с видимым удовольствием смотрел на высокие ели и сосны, на березовые рощи, широкие поляны и все время что-то тихонько напевал. Изредка он умолкал, оглядывался по сторонам и звучно пощелкивал языком:
Красиво! Россия!
Юноша беспрерывно курил, летчики молчали.
Солнце уже готово было скрыться за деревьями, когда машина круто свернула с дороги и по узкой темной просеке направилась в глубь леса. Через несколько минут она остановилась у подъезда большого деревянного дома, и старик сказал:
Прошу!
Он сделал ударение на первом слоге, и летчики поняли, что этот человек поляк.