— Как вы поживаете? Я надеюсь, вы не возражаете против присутствия моей собаки?
Бертрам, сидевший за небольшим столом, в сотый раз пытаясь найти пути разрешения своих проблем, вскинул голову и вскочил на ноги, побелев, как рубашка.
— Сэр! — выговорил он, хватаясь дрожащей рукой за спинку стула.
Улиссу не понравился его тон, и он зарычал на него, но был призван к порядку.
— Сколько раз мне еще говорить тебе о том, что ты совершенно не воспитан, Улисс? — сурово сказал мистер Бомарис. — Никогда не пытайся затеять ссору с человеком под его собственной крышей! Лежать немедленно!
Он стащил перчатки и кинул их на кровать.
— Что вы за утомительный молодой человек! — дружелюбно сказал он Бертраму.
Мистер Тэллант, покраснев, точно свекла, сказал сдавленным голосом:
— Я собирался прийти к вам в четверг, как мы уговаривались!
— Я уверен, что так оно и есть. Но если бы вы оказались умнее и не покинули бы «Красного Льва» так поспешно, то у вас не было бы ни малейшей причины для теперешних бедствий. Вам не понадобилось бы доводить себя до полусумасшествия, а мне не пришлось бы приводить Улисса и такую местность, которая не внушает ему уважения, как вы видите.
Бертрам недоуменно бросил взгляд на Улисса, который сидел у двери, всем своим видом на что-то намекая, и сказал:
— Вы не понимаете, сэр. Я… находился в безвыходном положении! Или это, или тюрьма, я полагаю!
— Да, я, пожалуй, с вами согласен, — кивнул мистер Бомарис. — Следующим утром я послал вам чек на сто фунтов вместе с моим уверением, что не имею намерения требовать с вас значительной суммы, которую вы мне проиграли. Конечно, было бы гораздо лучше, если бы я успел сделать это вовремя — а еще лучше было бы не впускать вас с самого начала! Но вы согласитесь, что ситуация была несколько неудобная.
— Мистер Бомарис, — сказал Бертрам с видимым усилием, — я не могу оплатить свой долг сейчас, но я клянусь вам, что выплачу вам все! Я собирался повидать вас в четверг, чтобы рассказать вам все и… и умолять об отсрочке!
— Правильно, — одобрил мистер Бомарис. — Но у меня нет привычки выигрывать большие суммы денег у школьников, и вы не можете требовать от меня, чтобы я изменил своим обычаям только для того, чтобы успокоить вашу совесть, прошу меня простить за откровенность. Не присесть ли нам, или вы не доверяете здешним стульям?
— О, прошу прощения! — спохватился Бертрам, ярко вспыхивая. — Конечно! Не знаю, о чем я думал! Пожалуйста, садитесь на этот стул, сэр. Но это не годится! Я должен и я… О, не хотите ли вы чего-нибудь выпить? Здесь есть не так уж много, включая пиво, портер, и джин, но если вы не против джина…
— Разумеется, против, и если вы таким образом проводите свое время с тех пор, как я в последний раз видел вас, то не удивлюсь, что вы находитесь не в самой лучшей форме.
— Нет, то есть, сначала… да, только это было бренди и уже… уже давно, — пробормотал Бертрам стыдливо.
— Если вы пили бренди, которое продается в этом районе, то должны быть сделаны из железа, ибо до сих пор живы, — заметил мистер Бомарис. — Какова общая сумма вашего долга? Или вы не знаете?
— Да, но… Вы что? Собираетесь платить мои долги, сэр?! — На ум юноше пришла ужасная мысль, и он пристально уставился на своего посетителя с вопросом: — Кто вам сказал, где я нахожусь?
— Ваш дружелюбный, но безмозглый приятель, конечно.
— Сканторп? — недоверчиво сказал Бертрам. — Это не был… это не был кто-то другой?
— Нет, это не был кто-то другой. Я еще не обсуждал этого вопроса с вашей сестрой, если вы это хотели узнать.
— Откуда вы знаете, что она моя сестра? — сказал Бертрам, вглядываясь в него еще пристальнее. — Вы скажете, что узнали это тоже от Сканторпа?
— Нет, я с самого начала догадался. Вы держите при себе ваши счета? Дайте их мне!
— Ничто не заставит меня сделать это! — пылко вскричал Бертрам. — Я хочу сказать, что очень вам обязан, сэр, и это чертовски любезно с вашей стороны, но вы должны понять, что я не могу принять такое великодушие! Ведь мы почти незнакомы! Я не могу взять в толк, почему вы должны сделать это для меня!
— Ах, но нам не предназначено оставаться чужими! — объяснил мистер Бомарис. — Я собираюсь жениться на вашей сестре.
— Собираетесь жениться на Белле? — сказал Бертрам.
— Определенно. Вы понимаете, что в этом свете все дело предстает совсем по-другому. Вы едва ли можете ждать от меня, что я буду выигрывать в фараон деньги у брата моей жены. Вы в самом деле должны учесть мое положение, мой дорогой мальчик.
Губы Бертрама задрожали.
— Я понимаю, в чем дело! Она пошла к вам, и вот почему… Но если вы думаете, сэр, что я опустился так низко, что позволю Белле пожертвовать собой, только чтобы спасти меня от позора…
Улисс, моментально обидевшись на перемену в голосе, бросился к своему хозяину и вызывающе залаял на Бертрама. Мистер Бомарис положил руку ему на голову.
— Да, очень грубо, Улисс, — согласился он. — Но не обращай внимания! Имей в виду, что никто не ценит меня так высоко, как ты!
Весьма сконфуженный, Бертрам произнес:
— Я хотел сказать… я прошу простить меня! Я только собирался сказать… Она мне ничего не говорила!
— Неужели? Как эти женщины любят секреты! Возможно, она думала, что первыми эту новость должны узнать родители.
— Думаю, она могла бы, — с сомнением сказал Бертрам. — Но она утверждала, что ни за кого не может выйти замуж, потому что всех заставила думать, что она богатая наследница…
— Ничего такого она мне не говорила, — сказал мистер Бомарис.
— О, я понимаю! — сказал Бертрам, морщины на его лбу разгладились. — Ну, должен вам сказать, сэр, что чертовски рад, потому что подозревал: вы ей нравитесь больше, чем остальные! Я… я желаю вам счастья! И, конечно, я понимаю, что теперь нужно по-другому смотреть на мой долг вам, только я думаю, однако, мне не следует позволять вам платить остальные мои долги, потому что это ни в коей мере не ваше дело, и…
— Давайте не будем начинать все сначала! — взмолился мистер Бомарис. — Только скажите, дорогой друг, что вы намереваетесь делать, если я не заплачу ваших долгов!
— Я думал о том, как вступить в кавалерийский полк, если меня примут, — сознался Бертрам. — Под вымышленным именем, конечно!
— Мне кажется, что кавалерийский полк подойдет вам как нельзя лучше, — сказал мистер Бомарис. — Но вам будет гораздо удобнее, да и нам всем, если вы вступите под своим именем и в качестве корнета. Чего бы вам хотелось? Гусарский полк?
Эти невероятные слова заставили Бертрама сначала покраснеть, потом побледнеть, судорожно глотнуть и наконец выпалить:
— Вы не можете иметь это в виду! После всего! Я… О, сэр, вы серьезно?
— Да, разумеется, но дайте же мне ваши счета!
— Я не заслужил, чтобы вы что-нибудь для меня делали! — вскричал Бертрам, лишившись последнего самообладания.
— Счета!
Бертрам, уже качаясь на волнах каких-то блаженных грез, привстал и сказал:
— Счета? О! О, да, они все здесь — только вы будете поражены тем, сколько я потратил, и…
— Меня никогда ничто не поражает, — ответил мистер Бомарис, протягивая руку. Он засунул в карман скомканные бумаги и сказал: — Я устрою все так, что никто из ваших кредиторов не догадается, что не вы им заплатили. Вы задолжали кому-нибудь здесь, кроме вашего счета?
Бертрам покачал головой.
— Нет, потому что Белла дала мне все деньги, которые у нее были, когда пришла навестить меня. Я боюсь, вам не хотелось бы, чтобы она так делала, и мне тоже, но Феликс привел ее, совсем в духе этого олуха! Это… это ужасное место, и я думаю, что должен вам сказать, вина за ее приход в эти трущобы полностью лежит на мне!
— Вы меня пугаете, — сказал мистер Бомарис. — Я надеюсь, она не останавливала глаз ни на какой нуждающейся личности, которой потом будет чувствовать себя обязанной помогать?
— Нет, я не думаю, — ответил Бертрам. — Феликс сказал, что она дала шиллинг женщине, которую здесь называют Сью Четверть Пинты. И я чрезвычайно огорчен, сэр, и я ни за что на свете не допустил бы этого, но Феликс говорит, что они столкнулись с Болтливой Пег, которая… которая притащила меня сюда, когда я не соображал даже, где нахожусь… Она… она была очень добра ко мне, на свой лад, вы понимаете, и Белле пришло в голову, что ее нужно отблагодарить за то, что она за мной ухаживала! Но с этим все в порядке, потому что я дал Пег пять фунтов из тех денег, что оставила мне Белла!