- Ничего себе! - ахнул Бреглен. - Сколько секретов на твою бедную голову...
- Сейчас станет одним меньше, - ухмыльнулся Моррест, опустошая и вновь наполняя кружку. - Ну, за твои лоханки, чтобы они плавали еще много лет!
- Точно, - совсем не весело буркнул адмирал. - Новые-то еще долго не построят! Ладно, давай, читай - послушаем, о чем девочка пишет.
- Письмо адресовано только мне, - напомнил Моррест. - Там могут содержаться государственные...
- И плевать, ищейки Амори наверняка все уже прознали!
Моррест пожал плечами. Вино уже действовало, легонько кружа голову. Это тебе не водка, оно действует тоньше, изысканнее, незаметно приводит в состояние веселое и безответственное, когда все государственные тайны по барабану. Моррест сорвал печать и открутил крышку, а сам свиток вытянул за резную деревянную рукоять. Развернул, быстро пробежал глазами... И будто получил под дых. Полыхнула и угасла бессильная злость: "Как она могла?!" Потом пришло понимание: еще как могла, и не могла иначе. Эвинна потому и стала правительницей огромного края (к слову, едва ли не большего, чем нынешняя Империя), что осознавала: она принадлежит не себе, а своей земле, своему народу, и должна любой ценой спасти его от резни. Даже такой...
- Да что там, что? - теребил его за рукав адмирал. Но Моррест лишь молча отошел к окну. Приоткрыл ставню, чтобы стылый, промозглый воздух гнилой зимы ворвался в комнатку - и снова прочел, уже внимательнее, словно пытаясь понять, не ошибся ли в сколенских словах, и не поддельно ли письмо. Но нет, никакой подделки. Ее почерк, который Моррест уже ни с чьим бы не спутал. И с печатью все было в порядке, он каждое утро проверял. И глаголы именно в том времени и в том значении, в каком он их изначально прочитал. Но это значит...
"Милый Моррест! - не тратя времени на официоз, писала Эвинна. - Если ты читаешь это письмо, значит, тебе не удалось убедить Императора принять нас под покровительство. Поверь, мне самой тяжело это писать, мне было бы легче дать себя разрубить на части, чем сказать тебе такое, но и ты, и я себе не принадлежим. Чтобы тысячи наших людей когда-нибудь смогли обрести счастье и свободу, мне придется пожертвовать и счастьем, и свободой.
Сначала о деле. С момента, когда Император отказался нам помогать, вас в любой момент могут разоружить и выдать алкам. Поэтому не мешкай ни минуты - поднимай людей по тревоге и выводи из города. Не дожидайся, пока Император ответит на поданное последним письмо: если он сочтет нужным, сам пришлет ко мне гонца.
Хоть Империя нас и отвергла, но в Нижнем Сколене живут такие же сколенцы, как и в Верхнем, наш долг - помочь братьям, дать им приготовиться к защите. Слабым местом обороны на суше является Лакхни, пограничная крепость на реке Вараг. По последним данным, ее защищают двести человек, в то время, как для защиты необходимо не меньше полутысячи. Не мешкая ни часа, двигайтесь не в Макебалы, а на Лакхни, и, подойдя к крепости, займите оборону вместе с гарнизоном. Я не знаю, как вы это сделаете, придется решать на месте. Важно не дать Амори с ходу прорвать границу. После начала войны Император вынужден будет сопротивляться алкам, а если откажется, войска будут сражаться без приказа. Вот тогда мы и введем войска в Нижний Сколен и двинемся к вам на выручку. Вам придется продержаться там не более двух недель - к тому времени мы или победим и выручим вас, или погибнем. Вам придется очень трудно, Амори будет рваться вперед, не считаясь с потерями, но именно от вас зависит, успеем ли мы сделать хоть что-то. Помни: от Лакхни до столицы - неделя. Каждый день, пока Лакхни держится, уменьшает шансы Амори на победу.
Теперь о том, что было в поданном Императору письме. Я знаю, это причинит тебе боль, но не сказать тебе будет полным свинством. Я пообещала Императору себя в случае, если он разорвет отношения с Амори и признает Верхний Сколен частью Империи. Мне придется выйти за него замуж. Еще когда мы были на аудиенции у принца Карда два года назад, я заметила, что он не остался ко мне равнодушен. Если Император не прислушался к доводом разума, остается использовать его вожделение и дать ему то, что он хочет.
Но что бы со мной дальше не случилось, знай - люблю я только тебя. Не думай, что я тебя разлюбила: ты уже давно в Сколене и должен знать - наши девушки почти никогда не выходят за тех, кого любят. Такова наша судьба. Но своим поступком я, может быть, освобожу от такой необходимости других. Ты должен помнить: если сейчас поддашься переживаниям и откажешься исполнять свой долг, в Верхнем Сколене случится страшная резня, Амори утопит наш народ в крови. И сколько людей навсегда лишатся любимых?
А обо мне не беспокойся. Во имя памяти отца, матери, братьев и сестер я пожертвую не только телом, но и, если понадобится, душой. Сколен будет жить в веках, а все остальное не важно.
Делай свое дело, и пусть будет то, чего хотят Боги.
Эвинна вана Эгинар, наместница Верхнего Сколена.
Для тебя навсегда - просто Эвинна".
Моррест скрипнул зубами. Нужно что-то делать, нужно мчаться обратно в Макебалы, спорить, умолять, доказывать... Нужно заставить ее изменить решение, найти какой-то другой путь, на худой конец захватить столицу и якобы случайно завалить венценосного соперника - свои же подсчеты доказывают, что наличного войска для захвата столицы хватит с лихвой...
...И подставить под удар... не саму даже Эвинну, а дело, ради которого она готова пожертвовать всем. Это хуже, чем убийство - это предательство. Оно даст Амори бесценные козыри в борьбе с восстанием. А Моррест сделает всю грязную работу за алкского короля.
А может быть, плюнуть на все: назначить командиром отряда комроты (Гаррольм ван Валигар, например, вполне годится), объявить приказ Эвинны, а самому удариться в бега? Но чем он будет лучше этого коронованного страуса, прячущего голову в песок?
Моррест пытался собрать разбегающиеся, как тараканы из мойки, мысли. Откуда-то вылезла глупая, по-детски наивная обида. В этом милом мире ему уже доводилось терять любимую.
Вспомнился мертвый город Самур, курящиеся смрадным дымком пепелища, обгорелые, раздувшиеся трупы зачумленных на улицах. Там остались Хегер, Маллия, Арелья, Альдин... И Олтана. Это было жутко, он не пожелал бы такого даже пакостнику Эленбейну. Но там Моррест знал, что сделал все, что мог, и что она умерла, шепча его имя. В памяти она навсегда осталась любимой, память как величайшее сокровище хранит каждое мгновение их любви, каждый поцелуй, каждое соитие. Для него она была жива, и она любила его до самого конца. Потом в его жизнь властно, по-воински уверенно вошла Эвинна. И она тоже его любила, не подделаешь жаркие взгляды, сладкую истому поцелуев и крепость объятий. Да и зачем подделывать, если они были во всем равны и ничем друг другу не обязаны? И вот теперь...
Стоит представить, как этот толстый, безвольный хомяк, позор рода Харванидов, будет слюняво целовать ее губы, мять ее грудь... одышливо сопя и отчаянно пытаясь не промазать, будет входить в нее, да и не факт, что сумеет... А ей - чем Ирлиф не шутит - еще придется ублажать его ртом, чтобы Император хоть как-то смог сделать наследников престола... Точно Ирмине в том милом приграничном заведении.
Сейчас Моррест жалел, что в этом пакостном мире нет ядерного оружия. Спалить бы столицу к такой-то матери, и самому на атомы распылиться. Потому что жить, зная, какую женщину потерял навсегда, хуже, чем умереть.
- Что там? - участливо спрашивает адмирал. То ли не шибко грамотный (что не исключено, образованных людей в нынешней Империи можно пересчитать по пальцам), то ли не удосужился прочитать из-за плеча. Но на простодушном лице легкий испуг и неподдельное участие - такое бывает, когда узнают, что лучший друг попал в беду. - Может... того, еще по кувшинчику?
Только теперь Моррест смог привести в порядок лицо. Боль налетела и схлынула, оставив щемящую пустоту. Даже теперь, сообщая, что выходит замуж за другого, Эвинна признавалась ему в любви. Что ж, он ей верил - каждый ведь судит по себе, а он все еще любил. И будет, наверное, любить всю жизнь. Во имя этой любви он и исполнит ее приказ. Не во имя проклятого Сколена, ради которого люди жертвуют самым дорогим, а ему, как Молоху, все мало. Моррест провел рукой по лицу, убирая испарину. Теперь он знал, что будет делать.