Однако спустя несколько дней в той тетради суждено-таки было появиться записи с новым делом, которое именовалось страшным словом «убийство». А подозреваемым в нем был не кто иной, как… родной Вовкин дедушка Степан. Впрочем, обо всем по порядку.

В один из дней Вовчик, вернувшийся с речки как всегда голодный, в поисках бабушки забрел в полутемный дедов сарай, где и застал самого деда Степана: тот непонятно зачем пытался спрятать под верстак рубашку, которая была в чем-то испачкана. Увидев внука, дед стушевался.

— А, это ты, Вовка, — сказал он с облегчением, словно боялся увидеть кого-то другого. — Накупался?

— Ага. Есть хочу. Не знаешь, где бабуля?

— Да к соседке, наверное, пошла да заболталась. Знаешь же этих женщин, те еще трещотки, — пошутил он, однако глаза у него бегали. — А я, пожалуй, пока бабуля твоя на обед не накрыла, в душ схожу, что-то сопрел в этой жаре, — заторопился дед Степан в садовый душ.

«Так, интересно, зачем это дед рубашку свою прятал? Здесь что-то нечисто, — заподозрил неладное Вовка и, как только дедушка зафыркал под струями воды, достал рубашку из-под верстака. Она оказалась забрызгана… кровью. В бурых пятнах были правый рукав, передняя часть и сзади. Когда Вовка понял, чем замарана рубашка, он с ужасом и отвращением бросил ее на пол, а потом запихнул ногой обратно туда, где она лежала. Ему вдруг стало страшно оставаться одному в сарае, и Вовка выскочил оттуда шустро, как молодой сайгак.

Проходя мимо душа, Вовчик услышал сквозь шум льющейся воды бормотание деда: «Только бы Нина не узнала… Она мне не простит… Она убьет меня за это…»

Что не простит? О чем она не должна узнать? За что убьет? Эти вопросы совсем запутали Вовку, который не знал, что думать об этих пятнах. Если на рубашке дедова кровь, то где раны? Ведь Вовка видел его только что в одних брюках, и на теле ничего не было, никаких порезов. Если это чья-то кровь, то чья?

И тут мальчишку словно осенило: он не раз слышал, как дед Степан грозился когда-нибудь убить соседа дядю Федора, любившего пьяным жечь прямо у дома костер, искры от которого разносил ветер. Тогда даже мальчику бывало страшно, что загорится не только его дом, но и другие тоже.

Вовчик вспомнил: как раз накануне дядя Федя, опять сильно пьяный, снова развел огонь почти у стены их дома, и дедушка из-за этого ругался, а бабушка успокаивала его: — Ну что с дурака возьмешь, Степа? Он же на всю голову больной.

Потом дед куда-то ушел и вернулся часа через два и попросил бабушку накапать ему сердечных капель. Он был не похож на себя обычного: весь взъерошенный, нервный. Неужели он… убил дядю Федора? Вовке стало страшно от этой мысли: дедушка, его добрый и мирный дедушка Степан — и убийца? «Нет, такого не может быть, — не верилось мальчику. — Тогда откуда на рубашке кровь? И дяди Феди сегодня не было видно… Точно, убил. Убил и закопал…»

Вовчик аж вспотел от представившихся картин — одна страшнее другой. Вот дед идет к соседу поговорить, чтобы тот больше не жег костры. А дядя Федя, который пьяный очень вредный и злой, не хочет слушать деда и говорит ему всякие нехорошие слова… Потом неожиданно нападает… Дедушка, защищаясь, тюкает его кулаком — а кулак у деда большущий. Тот падает и напарывается виском на что-нибудь острое… И умирает… А дедушка, испугавшись, что его обвинят в задуманном убийстве, прячет труп, закапывая его в овраге…

Что-то похожее в своих любимых детективных фильмах мальчишка видел не раз. Но одно дело, когда смотришь фильмы про преступления чужих людей, придуманных, где играют актеры, и совсем другое, когда это твой родной дедушка.

Дед Степа все еще плескался в душе, бабушка еще не вернулась от соседки, и у Вовки было время обдумать то, что случилось. Он достал с этажерки тетрадь, и на следующей после первого дела странице появилась запись: «Дело № 2. Незадуманное убийство дяди Федора. Подозреваемый — мой дедушка Степан». И чуть ниже: «Адвокат подозреваемого: его внук Вова Синицын». Он уже решил, что будет защищать деда, потому что верил: дед не мог просто так, ни за что, убить человека. Он вообще никого не может убить. Вовка стал думать, какие слова скажет полицейским, чтобы те поняли, какой у него хороший дедушка, какой он добрый, что «застрадавший» сам виноват, а еще…

В этот момент он глянул в окно и увидел… плетущегося по улице как всегда пьяного соседа. Вовка, не веря тому, что видит, таращился на него во все глаза. Даже протер их, думая, что «оживший покойник» ему привиделся. Однако более чем живой дядя Федор никуда не испарился, более того, заорал песню: «Виновата ли я, виновата ли я…»

Теперь уже сомнений не было: дядя Федор жив-живехонек.

Вовка аж подпрыгнул от радости: его дедушка никого не убивал.

«Так, тогда откуда кровь на рубашке деда и чего он боится? И за что баба Нина его не простит?» — эти вопросы требовали немедленного разрешения. Мальчик уже хотел идти к деду, чтобы расспросить его, но тот, в чистой сорочке, с мокрыми после душа волосами, сам вошел в комнату.

— Ну и болтушка наша бабушка Нина, да, внучок? — подмигнул он Вовке. — А ты чего такой? Случилось что?

Вовка заерзал на стуле: говорить или нет?

— Деда, а ты зачем рубашку спрятал в сарае? И чья на ней кровь?

Дед Степан удивленно посмотрел на внука:

— Какая кровь? А-а, вон ты о чем. Да нет, Вовчик, там не кровь. Это сок черемуховый. Я спиливал сук на дереве, и, когда он падал, зацепил меня. Вот рубашку и вымазал всю в ягодах. А пятна от них, ты точно подметил, как от крови… И не отстирываются, — виновато сказал он.

Потом, оглянувшись на дверь, попросил:

— Ты только бабушке не говори про рубашку, ладно?

Вовка машинально кивнул, раз дед просит, значит, так надо.

— Она мне ее давно подарила, на день рождения. Тогда в магазинах шаром покати было.

Увидев непонимание в глаза внука, пояснил:

— Это теперь, Вовка, в магазинах полно всяких товаров и продуктов. А было время, это когда твои родители были чуть постарше тебя, когда за многим приходилось стоять часами. А могло еще и не хватить. Вот тогда-то твоя бабуля и купила мне эту рубашку, отстояв большущую очередь. Хотела сделать мне приятное. Я ее носил сначала только по праздникам — так берег. Ну а потом… Она пообтрепалась, стала старенькой, как и я, вот Нина и разрешила мне ее носить дома. А я вона что…

— Нашел о чем переживать, — это вернувшаяся бабушка Нина, видимо, услышала часть их разговора. — Всему свой срок приходит. Значит, и рубашкин век закончился. Ты ее и так уж, почитай, лет пятнадцать носил. Ладно, идите обедать, на столе всё.

Так завершилось очередное «дело» юного Пинкертона, который записал в своей тетрадке о благополучном его исходе совсем не по форме, с тремя восклицательными знаками в конце: «Ура! Мой дедушка ни в чем не виноват, он самый лучший на свете!!!»

…

На следующее утро деревня проснулась от истошного крика почтальонши тети Маши: «Убили, Федьку убили…» По ее словам, она обнаружила в овраге «труп» Федора. «Он весь в кровище и не шевелится», — в страхе твердила она. Но, пока Мария бегала за помощью, «труп» проспался и, сожалея о разбитой при падении бутылке красного вина, что была у него с собой, отправился искать, чем бы разбавить свое огорчение.

Но это уже совсем другая история…

За стеклом О том, как надо держать удар…

Она стояла чуть в стороне от других. Голая. Беззащитная. Одинокая. Ранимая в своей обнаженности. К тому же лысая.

Другие девушки смотрели на нее свысока. Презрение было написано на их надменных, деланно равнодушных лицах. Они еле заметно улыбались друг другу и показывали на эту чудачку — кто глазами, кто рукой. Мол, откуда взялось это тонконогое чудо?

А она… Она так мечтала очаровать всех своей грацией, красотой, тонким вкусом. Но все произошло совсем не так, как она ожидала.