– А как вы догадались? – спросил он бесцветным голосом человека, которому уже всё равно.

– Может, всё-таки выпьешь вина? Полегчает, по себе знаю.

– Если вам не трудно, дайте мне, пожалуйста, мой чай.

Я подал ему его кружку и обратил внимание, что руки у него не дрожат.

– Спасибо. Так как же вы догадались-то? Я же ещё и сказать-то не успел… – повторил он свой вопрос.

– Да ты сам почти сказал! Мне, что называется, оставалось только недостающее слово вставить.

Он поднял фарфоровую крышку и как заправский чаеман потянул носом аромат. Отпил. По лицу было видно – заварка удалась.

– Они бы не догадались. Даже когда она ко мне в часть приезжала не догадывались! Они её письма ко мне перехватывали в поисках фотографий. И читали их заодно. Сволочи!

Не имея опыта, как вести себя в таком случае, я осторожно спросил:

– Ты о ком? Кто такие, эти… они?

– Да были два урода в нашей роте. Они хотели….

Не договорив, он изменился в лице. Потом, закрыв на мгновение глаза, и, видимо, прогнав от себя какое-то неприятное видение или страшную мысль, коротко закончил:

– Сегодня утром я их убил. Прямо в караулке. Обоих.

«Ну, вот, кажется он всё и сказал, – подумал я. – Теперь с ним или истерика случиться, или ему полегчает. Так всегда с людьми бывает. Хотя, конечно, не со всеми».

– А сестре зачем хотел позвонить?

– Рассказать всё, – и уже совсем тихим голосом добавил, – и попрощаться. Ведь думал – расстреляют меня… Или я сам…

– Успокойся, никто тебя не расстреляет. Нет таких законов. Посадить тебя, конечно, посадят, но вот насчёт расстрела, это ты загнул.

– А можно от вас позвонить? – он спросил это с такой мольбой в голосе, что я чуть не сказал ему: «пожалуйста». Однако рассудительность взяла верх над эмоциями.

– Ты не думаешь, что твой домашний телефон сейчас на про-слушке стоит?

– Блин! Точно! Ведь когда кто-то из части сбегает, его в первую очередь дома встречают. Скольких дураков так отловили. Мне про это бывший особист рассказывал. Почти все бегуны, – говорил он, – домой приходят.

Сказав это, Андрей о чём-то задумался, а я вдруг понял, что положение, в котором оказался я, ничуть не лучше. Теперь, когда я знаю, кто он и что натворил, я становлюсь соучастником, или как там это у них называется?

– Андрюш, пойдём в комнату. Надо что-то делать, а не яйца высиживать.

Грустно улыбнувшись моей шутке, он допил чай и пошёл за мной в комнату.

По дороге я отметил для себя, что уже спокойно отношусь к тому, что этот человек находится за моей спиной.

4

Освободившись от всех дел, которые ему, как дежурному по роте, надо было сделать, Андрей уединился в канцелярии. Посмотрев на себя в зеркало, он представил, как будет выглядеть на фотографии, которую собрался послать вместе с письмом сестре.

Новые сержантские лычки резко выделялись на слегка отбеленной в хлорке форме.

– Продвигаемся по служебной лестнице? – спросил он у своего отражения. – Так точно! – ответил сам себе. – На дембель сержантом, это вам не хухры-мухры!

Удобно устроившись за столом командира роты, он принялся за письмо.

«Мила, Солнце моё! Ещё каких-то два месяца, и мы снова будем вместе!

Смотри-ка, уже пролетели два года! А помнишь, мы с тобой даже представить боялись – такой ужасный срок! Когда на проводах ты плакала, я думал, что вот сейчас всем всё про нас станет ясно. Боже, как я тогда перепугался!

Представляю, какая ты стала! Мужики на улице, наверное, шеи себе сворачивают, когда ты проходишь мимо. Тяжело тебе, наверное, как и всякой красивой девушке. Моральных уродов – игнорируй! Мир, к сожалению, не без них».

Андрей задумался, вспоминая свои необычные отношения с младшей сестрой.

Надо же, разница у нас всего два года, а насколько старше она мне кажется! Умница она у меня! Господи, неужели счастье – это так просто?!

Секрет мира и благополучия, оказывается, лежал на самом видном месте, а человечество искало его, аж, за тридевять земель. Люди убивали друг друга, стирали с лица Земли целые города, и всему этому никто не находил причин. Вернее, причины выдумывались самые, что называется, «веские». Экономические, политические, религиозные, да какие угодно! Чтобы оправдать своё зверское поведение, человечество шло на всё. И только мы узнали, что для счастья необходимо только одно условие – жить не умом, а сердцем. Только сердце может сказать тебе – кто твой самый близкий человек. Достаточно было прислушаться к своему сердцу, перестать лгать себе и счастье становилось такой же нормой жизни, как царившие в мире войны, эксплуатация человека человеком и погоня за чувством удовлетворённости. Умом этого не понять! Ум изворотлив, как змея, пытающаяся укусить себя за хвост. Ум – практичен, безжалостен и… глуп, как ни странно. Живущие умом находятся в состоянии постоянной неудовлетворённости. Они крадут друг у друга то, что те украли у кого-то ещё. Сколько им ни дай, им всё равно будет мало!

«Мила, – продолжал Андрей, – любовь моя! Когда я думаю о нас с тобой, когда вспоминаю всё, что у нас с тобой было, мне с трудом верится, что где-то могут быть люди, счастливее нас. Не могу представить, как живут люди, в отношения которых влезла ревность, зависть, какие-то понятия о какой-то неверности! Господи, какая чушь! Они ещё и деньги умудряются сюда приплести! Как?! Зачем?! Как, спрашиваю я себя, они умудряются смешивать два таких понятия, как любовь и деньги?!

За два года службы я наслушался таких откровений, что теперь только твои объятия смогут избавить меня от тяжёлых мыслей, поселившихся в моей голове. Только чистота наших с тобой отношений способна навести порядок в моей душе. Как хорошо, что вся грязь этого мира не коснётся нас с тобой! Пусть этот безумный мир живёт сам по себе. Нам-то какое до него дело? Ты – моя религия! Ты – моё богатство! Ты – та единственная, кого я по-настоящему люблю»!

Андрей собирался уже закончить письмо, когда услышал слева от себя, за стеной, пьяный смех.

Что за чертовщина? Кто может в такое время веселиться в каптёрке?

Вот, снова раздался смех. Теперь ещё и голоса.

Ёлки-палки, там же пьёт кто-то! Если это сразу не пресечь, потом неприятностей не оберёшься. А за два месяца до увольнения в запас неприятности любого рода не нужны.

Аккуратно сложив неоконченное письмо, Андрей убрал его в карман куртки. Не оставлять же такое на столе в канцелярии! Взглянув на себя в зеркало, он нахмурил брови, представив, как будет делать внушение распоясавшимся нарушителям, и, усмехнувшись своей гримасе, пошёл разбираться с весёлыми ребятами, на ходу поправляя повязку дежурного по роте.

Амбарный замок – гордость старшины, на двери в каптёрку отсутствовал. Андрей прислушался к происходящему за дверью. Разобрать слов было нельзя, но, не услышав в общем гомоне голос каптёрщика, Андрей замешкался, и его рука, потянувшаяся было к дверной ручке, замерла на полпути. Предчувствие чего-то, с чем ему не приходилось ещё сталкиваться, чего-то грязного и нежелательного, нахлынуло неприятной волной. Поборов чувство, ещё не успевшее полностью захватить его, Андрей распахнул дверь.

За столом каптёрщика восседала четвёрка неразлучных хулиганов и склонных к употреблению солдат. Возглавлял попоище, как называл старшина все пьянки на территории части, конечно же, Петухов. Два друга – украинцы Кучмай и Богданец, а так же, правая рука Петухова – рядовой Гладышев, по кличке Гладыш.

– Охренеть! Новоиспеченный сержант Дрон собственной персоной! – заорал пьяный голос, принадлежавший Петухову.

В каптёрке было накурено и душно. Запах перегара конкурировал с табачной вонью и запахом немытых тел.

– Не ори, кругом люди спят, – спокойным голосом посоветовал Андрей.

– Дрон, давай, хряпни с нами! – не унимался Петухов. – Мы тут дембель обмываем. Как ты на это смотришь? Неужели не присоединишься к своим боевым товарищам?

Петухов, схватив бутылку, стал наливать. Примерно столько же водки, сколько попало в стакан, он расплескал по столу.