Тихо встав, я ушёл в дом. Но, не найдя себе там занятия, которое могло бы меня отвлечь, вышел и принялся бродить по участку.

От кого я спрятался? Господи, неужели я не могу быть там, где так необходима моральная поддержка!? Я не смог уберечь брата этой девушки от того, что он с собой сделал, а теперь скрываюсь, боюсь попасться ей на глаза. Я – старый трухлявый пень, который только и умеет, что – рассуждать и пудрить мозги!

Слёзы щипали глаза, но какое теперь это имеет значение! Кому они нужны – эти слёзы бессилия?! Что теперь эти слёзы могут изменить?! Я даже боюсь с этими слезами ей показаться. Она же, посмотрев на меня, поймёт, что я слаб. Что из-за таких вот, – боящихся во всеуслышание высказать своё мнение, живут и здравствуют предрассудки. Традиции, которым грош – цена, если они направлены против счастья людей. Против людей, не желавших никому зла!

Мы «воюем» с какими-то специально разводимыми в питомниках монстрами. Мы даём им имена – наркомания, пьянство, проституция, коррупция, разврат. И делаем вид, что они неистребимы! Да каждый трезвомыслящий идеолог прекрасно знает, как расправиться со всей этой шайкой-лейкой, особенно когда за плечами такой опыт! Ведь не было же в нашей стране всего этого импортного набора «развлечений»! Зато, теперь мы можем говорить, что причина всеобщего горя кроется во всём этом, и мы, ну, просто обязаны бороться с вышеуказанными причинами, не щадя живота своего!

Немного успокоившись, я всё же решил выйти из своего укрытия. Но от стыда – разве скроешься.

Женщины стояли у калитки и, казалось, мирно беседуя, смотрели в сторону железнодорожной станции. Марина всё ещё обнимала одной рукой девушку за плечи, но того напряжения, которого, как мне показалось, я не выдержу – уже не было.

Они подошли ко мне. За те полчаса, на которые я их оставил, Люда смогла успокоиться и привести себя в порядок. И только какая-то, едва заметная остекленелость появилась в красивых, больших глазах девушки.

– Мы пойдём провожать Милу? – спросила меня жена.

– Конечно! О чём речь! – и взяв холодную, как лёд, ладонь Люды, уже обращаясь только к ней, сказал:

– Там только кое-какие твои вещи остались… И ещё, – я кое-что хотел тебе передать. Пойдём!

В доме Люда быстро собрала свой нехитрый багаж и, закинув лёгкий рюкзачок на плечо, грустно улыбнулась, прощаясь с последним приютом любимого человека.

– Люда, вот, это блокнот Андрея. – Я протянул ей оформленную под кожу книжицу.

– Я почему-то решил, что им не надо в это заглядывать и спрятал его для себя, – закончил я, заметив, что в моём голосе появились извиняющиеся нотки.

Она взяла блокнот так, как будто он был живым. Для неё это, наверное, так и было.

– Спасибо… Вы смотрели? Вы знаете – что там?

– Да. Там стихи, – сказал я, вспоминая исписанные детским почерком страницы.

В дверях, ожидая нас, стояла Марина. Она вытирала слёзы, и по ней было видно, что держится она с трудом.

– Я кое-что оставил себе. – Тихо, боясь обидеть Люду этой фразой, сказал я. – Вот, посмотри.

Щёлкнув «мышкой» по отдельно располагавшемуся на рабочем столе значку, я открыл файл. Это была отсканированная мной страничка из блокнота Андрея. На ней, рукой этого необычного паренька, было написано всего одно четверостишие: