Наблюдавшая за нами Люда, наконец, не выдержала:

– Ну что?! Как вам современные девочки и мальчики? – спросила она.

Я только хотел было сказать Миле, что пора ей браться за перо и писать, писать и писать, как неожиданно заговорила Марина:

– Ну почему же, современные? Мы тоже были такими, как ты выразилась, – современными. В этом отношении человек не сильно изменился. И я думаю, не изменится, пока не изменит своё отношение к сексу. Ты только не подумай, что я предлагаю совокупляться вповалку всем, кому вдруг приспичило, и там, где приспичило! Извини меня, пожалуйста, за грубость! Нет. Скорее всего, секс так и останется актом интимным. Ну, как творческий акт, например. А под изменением отношения к сексу я подразумеваю – здоровое, непредвзятое отношение, а не результат неправильного воспитания, выдаваемый за моральный облик.

Я слушал свою жену и удивлялся! Никогда бы не подумал, что она так спокойно может говорить на тему, для меня, мягко говоря, – шокирующую. Я, пока слушал рассказ Люды, честно говоря, растерялся. А вот Марина – ничуть… Удивительно, как же мало мы знаем тех, с кем делим, казалось бы, всё!

Видимо, в жизни моей жены когда-то произошло нечто, изменившее её взгляды на некоторые стороны жизни. Но спрашивать её, в чём дело, я не стану. После знакомства с Андреем я стараюсь не задавать людям вопросы, касающиеся, если так можно сказать, глубоко личного. Если человек сам не рассказывает, лучше его не трогать. Слишком много вопросов личного характера я задавал Андрею, даже не задумываясь о том, в каком состоянии находилась душа этого паренька на протяжении нескольких лет. Человек разрывался между счастьем, которое было так близко, и невозможностью быть счастливым, а я вёл себя как какой-то пионер-мичуринец, наблюдающий за тем, как пчёлка переносит пыльцу с цветка на цветок.

14

Немного устав от прогулок по окрестностям посёлка, мы расположились у нас во дворе и устроили прощальное чаепитие. Специально приобретённый для таких вечеров столик отлично вписывался в естественную беседку из молодых вишнёвых деревьев, украшенных нежными цветами. Мы наслаждались общением, чаем и привезёнными Людой из Москвы пирожными.

О чём бы мы весь день ни говорили, всё равно периодически возвращались к теме отношений брата и сестры. Люда ничуть не удивилась, встретив с нашей стороны понимание и сочувствие. Она вела себя так, как будто никто на свете не посмел бы упрекнуть её и Андрея в грязном разврате и в извращённом понимании взаимоотношений между разнополыми родственниками.

Когда Марина спросила, знают ли теперь мама и папа об их с братом отношениях, Люда сказала:

– Зачем им это? Они же – обычные люди. Пусть немного и не такие, как все, но, всё равно – обычные.

– Но ведь мы же с Мариной не относимся к тебе и Андрею, как к поправшим всё святое осквернителям морали и нравственности! – сказал я. – Может, и родители смогут понять?

– Понять-то они смогут. Я их знаю. Но вот принять! Нет, вряд ли!

Девушка о чём-то задумалась. Мы с женой пили чай. Пирожные оказались восхитительными! Вечер тоже.

Вдруг, повернувшись к моей супруге, Люда спросила:

– Марина, вот вы рассказывали про своего брата. Про то, как он погиб в Афганистане. Простите, если я причиняю вам боль, но скажите, вы его любили?

Моя жена отложила недоеденное пирожное и, глядя в глаза собеседнице, сказала немного грустным голосом:

– Мне до сих пор не верится, что его нет. Любила ли я его? О, да! Он был для меня идеалом, несмотря на то, что был младше меня.

Она взяла меня за руку и, печально улыбнувшись, продолжила:

– Конечно, у нас с Володей никогда не было таких отношений как с Мишей, но мне кажется, что я вышла за Михаила только потому, что у него оказался характер моего брата.

Она чуть сжала мою руку, посмотрев на меня, сказала:

– Прости меня, – и, посмотрев на Люду, – и ты, Мила, не обижайся. Ты же знаешь, мне и в голову не придёт тебя осуждать. Меня до сих пор преследует чувство потери, утраты и ощущение… Такое странное ощущение, что мы с Володей что-то не успели! Может быть, не успели друг другу сказать… По крайней мере, я не успела ему сказать, сколько он для меня значил! Кем он для меня был. Люди, вообще, так редко говорят друг другу правду. А если их прорывает, то их правда выглядит как обвинение. Прости, Мила… Мне трудно об этом говорить.

Люда грустно улыбнулась и, обращаясь уже к нам обоим, сказала:

– Мы с Андреем не стеснялись говорить друг другу правду, и что из этого вышло, вы знаете… Как ко всему этому относиться – это ваше дело. Каждый человек имеет своё, пусть даже иногда и ошибочное, представление о том, как надо, как должно быть, как, в конце концов, жить! Но, что касается любви!.. Я не понимаю, как люди могут любить того, кого можно, нужно или разрешено?!

Казалось, Люда не нервничала. Она говорила совершенно спокойно, как будто размышляла вслух.

– Как можно любить того, кого разрешает любить общество?! Больное такими страшными недугами общество не имеет права даже заикаться о любви! Отсюда, наверное, все эти драмы, все эти «Ромео» и все эти «Джульетты», все эти… «Разум и чувства», «Гордость и предубеждение»…

Она посмотрела на нас, как бы изучая. Кажется, она искала на наших лицах приметы непонимания, решая, продолжать ли ей дальше или перестать метать бисер перед свиньями.

– Я хотела сказать, что, видимо, во все времена были люди, нашедшие своё счастье там, где его искать не принято. И если они не навязывали свою мораль окружающим, они могли прожить счастливую жизнь и не испытать ни разу тех жутких разочарований, о которых плачут все эти покинутые и обманутые. Конечно, при условии, что в их жизнь не полезет грязное любопытство.

Она тяжело вздохнула и продолжила:

– Моя сознательная жизнь началась с большой, настоящей любви, а не с глупого заигрывания в школьном коридоре. Я любила человека, который не разыгрывал из себя этакого… «крутозавра» в шикарной, навороченной тачке. Я любила не обещающего «золотые горы», в обмен на регулярный секс, молодого предпринимателя, торгующего перекупленным товаром и называющего это бизнесом. И не какого-то дешёвого мачо из соседнего двора. Я любила человека, которому и не надо было, как это сейчас модно, – оплачивать услуги партнёра или жить, всё время помня пункты брачного контракта. Потому, что любовь не торгуется. Любовь – просто есть!

Люда отдышалась. Оказывается, ей нелегко давалось всё то, что она нам говорила.

– Он любил меня, а я любила его. И это было всё, что нужно для полного счастья! Всё остальное, всё, что мы с Андрюшей наблюдали, когда выглядывали из своего мира в этот, всё остальное оказалось фальшивкой! Фальшивкой в красивой упаковке с модным лейблом! Товаром с официальным товарным знаком, да, ко всему прочему, ещё и сертифицированным товаром! Никакая налоговая к такому товару не придерётся! Всё – легально! Всё – разрешено! Ничего ни от кого прятать не надо! Даже наоборот, можно прокатиться по городу в глупо выглядящей, длинной машине, по-детски украшенной шариками, чтобы все знали, – традиции не нарушаются, сделка состоялась!

Она отпила остывший уже чай и, грустно улыбнувшись, сказала:

– Спасибо вам огромное – за всё! Надеюсь, вы простите когда-нибудь этого мальчишку, который столько всего натворил, только потому, что меня не оказалось рядом. Все те неприятности, с которыми вам пришлось столкнуться… Всё это пережить!..

Её лицо исказила гримаса боли. По щекам её потекли слёзы, но голос пока оставался твёрдым.

– Ничего этого больше не повторится!.. – вдруг, перейдя на сдавленный крик, сказала Люда.

Видя что с ней, я хотел было взять её трясущиеся ладони в свои и попытаться успокоить девушку, но Марина – чуткий человек, вовремя успела подхватить не владевшую собой гостью, которая, отодвинув чашку, попыталась встать из-за стола, и, обняв её, приняла на свою грудь жуткие рыдания, сотрясавшие Люду.