Гарри безучастно пялится в темное окно.

– По-моему, Роза, вы согласны довольствоваться слишком малым, – осторожно начинает Аня. – Отличный секс возможен даже после сорока лет совместной жизни. У меня сложилось впечатление, что у вас хорошая, крепкая семья и проблема исключительно в сексе, так? Не желаете попробовать секс-терапию?

Секс-терапию? Она что, рехнулась?

– Она права! – в восторге кричит Гарри. – Добрый секс возможен даже в старых, видавших виды семьях!

– Что вы об этом думаете, Роза? – хочет знать эта корова, эта кровопийца.

– Нет! Боже, дай мне силы! Почему, спрашивается, я должнаполучать удовольствие от секса с собственным мужем? А если нет никакого удовольствия, я, что ли, в этом виновата? Если бы Гарри был импотентом, если б у него ни черта не получалось, мы бы все хором шептали: «Все в порядке, Гарри, не переживай, это все ерунда, Роза все равно тебя любит. Розе надо бы сбросить несколько килограммчиков, да подкраситься, да постараться тебя расшевелить». Но если я не желаю играть в эти игры, мне предлагают лечиться, чтобы Гарри мог иметь свой «бум-бум» каждую ночь и перестал обвинять меня во фригидности.

– Вам кажется, что вы фригидны? – спрашивает Аня.

– Фригидна! – фыркает Гарри. – Черта с два! Скажи ей, Роза.

– Гарри, это не имеет никакого…

– А я говорю – скажи! Из-за этого мы уехали из Лейта. Из-за этого сидим сейчас тут и толкуем с Аней.

– Если вас что-то смущает, Роза, можете не говорить.

Я бросаю на Гарри короткий взгляд. Мой фирменный взгляд – «делай что хочешь, мне плевать». Гарри в ответ презрительно усмехается мне в лицо. Обмен взглядами происходит так стремительно, так естественно, что я едва сдерживаю улыбку. Наша тайная взаимная ненависть.

– Отлично. С год назад меня поцеловал один человек. Гарри тогда весь вечер доводил меня, я немного перебрала. В общем, я не возражала. Ну и мы с ним поцеловались. С нашим старым другом. Быстро так, но по-настоящему, в губы. А меня уже давно никто, кроме Гарри, не целовал, и я от неожиданности вроде как растерялась, и… меня прям до пяток пробрало.

– Этот поцелуй?

– Блеск! – хмыкает Гарри. – Обожаю это место.

– Гарри, – предостерегающе поднимает палец Аня.

– Сам напросился. Этот поцелуй развязал мне руки. Напомнил, как можно целоваться. Как я сама когда-то целовалась.

– Вполне понятное и довольно распространенное явление. Очень немногим супружеским парам удается избежать искушения. Последовало ли за поцелуем что-нибудь еще?

– Только в моих фантазиях.

– Лгунья, – бормочет Гарри.

– Ладно. Мы встречались один раз, днем, у него дома. Распили бутылку вина и перепихнулись. И все. Ничего особенного.

Гарри с довольным видом снова прослушивает историю моего преступления, теперь при свидетелях. Извращенец. А сам до сих пор ни черта не знает. Про другие разы. Про то, как я влюбилась. Интересно, остался у меня его электронный адрес? А вдруг я его удалила?

– Короче, малозначительный персонаж. Целовальщик.

– Альпин, – ухмыляется Гарри.

– Ладно. Альпин. Альпин, малозначительный персонаж.

– Вы его не любили? – спрашивает Аня.

– Нет. Просто дурацкое увлечение.

– А прежде вам случалось увлекаться?

– Конечно! Как всем. С пяти лет.

– Но вы понимаете, чем отличаются подобные влюбленности от серьезных отношений? От той любви, которую вы испытываете к Гарри. Вы ведь любите Гарри, не так ли? – тон Ани предполагает только утвердительный ответ. Корова, корова, корова.

– Ну да, само собой, – послушно отвечаю я.

– Нет, ты меня не любишь! – кричит Гарри. – Не любишь! Не любишь!

Как в кино. Наезжает камера. Пылающие щеки, красноречиво отведенные в сторону глаза. До чего здорово у нас получается. Чешем как по писаному.

– Ты прав, Гарри. Я не люблю тебя. – И в ту же секунду, увидев его лицо, я вдруг понимаю: люблю!Совсем умом тронулась. – Прости, просто не люблю, и все, – говорю, а сама люблю его еще больше! Сердце в груди растет, ширится, оно уже размером с эту комнату. Что со мной? Я как-то глупо фыркаю, хрюкаю даже, а мгновение спустя хрюкает и Гарри.

– Ясный перец, не любишь. Я так и знал, – ухмыляется Гарри.

Хрюканье и ухмылки прекращаются, проходит целая минута. Снова мы гипнотизируем пол и стены. Вот бы кто-нибудь нас заснял. Телевизионщикам стоило бы заинтересоваться – потрясающее реалити-шоу. «Большой брат с разбитым сердцем». А Гарри мог бы блистать в шоу, как у Джереми Кайла. [14]И называлось бы оно «Моя жена надевает трусики-танга только для других».

– Любила ли ты меня когда-нибудь? – театрально закатывая глаза, шепчет Гарри.

Борюсь с очередным приступом дурацкого смеха и виновато жму плечами. Не до смеха теперь.

– Нет. Не особо. Во всяком случае, не так, как подобает хорошей жене.

Гарри охает, как будто я врезала ему под дых.

Черт. Он что, не знал, что ли?

– Поначалу думала, что оно придет позже, и я правда старалась. Все ждала и ждала, когда же у меня сердце начнет подскакивать, едва тебя увижу.

– А оно не подскакивало?

– Не-а. Никогда. Помнишь, я еще потолстела? А если б была влюблена, я бы похудела. Это все знают.

– Господи.

– Ну, Гарри, мы же с тобой друзья, верно? Мы женаты.

– Но я люблютебя!

Да пошел ты!

– Ах-ах-ах! Ты латентный любовник, а я нет!

Нет, точно надо разыскать адрес и сегодня же написать Альпину.

В кабинете духотища, хоть топор вешай. Аня встает и приоткрывает окно.

– Похоже, мы достигли уровня, на который обычно выходят не раньше чем к концу пятого семестра, – сообщает Аня ровным, слегка укоризненным голосом. – Зачем вы так торопитесь?

«Зачем мы вообще сюда явились? – едва не вырывается у меня. – И почему я до сих пор не съездила тебе по физиономии?»

Аня садится на место, несколько мгновений переводит взгляд с меня на Гарри и обратно, удерживая наше внимание, и улыбается заключительной улыбкой. Мы сидим как провинившиеся дети.

– Боюсь, наше время истекло, – объявляет она. И, словно спохватившись добавляет: – Вы, пожалуйста, не волнуйтесь. Временное отсутствие или дефицит любви не означает, что браку конец.

Чтоб ты сдохла, сучка!

Мацек

Умерла! Девушка из Польши. Вы слушайте: какой-то мужик, он ее поубивал. Тело нашли в парке в Глазго. Она на первой полосе «Пресс энд Джорнал». Я беру эту газету, чтобы тренироваться читать английский, но я не могу сейчас читать. Вот она на снимке, улыбается, и такая хорошенькая, такая молодая, радуется чему-то. Как будто завтра Рождество. А кто-то взял и поубивал ее, а полиция, она не знает – кто. Может, кто знакомый. Так и вижу ее родителей. Прощаются с дочкой каких-то две-три недели назад. Обнимают, плачут и шутят: найдешь, мол, себе богатого шотландского мужа; она машет им рукой в аэропорту. А теперь не могут поверить в этот ужас. Они-то думали, Шотландия безопасное место.

На прошлой неделе еще одна смерть – польский паренек. Нашли мертвым на дороге А-9. И никто не знает, как это случилось. Полиция все свидетелей ищет. Может, выпил, шел домой, упал на дороге и какая-то машина на него понаехала. А может, уже был мертвым и кто-то взял и выкинул его тело из машины, как мешок с мусором. Только маленькая заметка в газете, никаких фотографий на первой полосе, как с этой хорошенькой девушкой, которую поубивали. Но этот паренек – у него ведь тоже есть семья.

А польские родственники, если они приедут на похороны, увидят – здесь все по-другому. У нас в Польше на похоронах меньше цветов, но много-много свечей. И, поплакав, все улыбнутся и заговорят о хорошем. Мы знаем: грустить – значит удерживать душу. Когда любишь, долго не плачешь. Наша печаль тянет их вниз. Здесь все иначе. Им следовало бы забрать своих детей домой.

Я сижу в кафе «Теско», пробую читать «Пресс энд Джорнал», стараюсь не переживать из-за безутешных польских семей и пью очень плохой кофе. Попробовал чай, но он не лучше. У нас дома никаких чайных пакетиков, только черный рассыпной чай с малиновым соком и сахаром и иногда чуть-чуть водки. Может быть, я однажды приду работать в «Теско». Здесь есть прилавки с польскими кушаньями, и я заметил среди работников несколько поляков. За кассой сидит одна очень симпатичная девушка по фамилии, по-моему, Брынска. Надеюсь, ей повезет больше, чем той девушке из Глазго. Надеюсь, она будет осторожной и не станет доверять первому встречному.