Круто развернувшись, лорд остановился напротив императора, привычно скрестив руки на груди. Эта поза так мало вязалась с покаянным смыслом его слов, что вынужденный слушать эту "исповедь" Валларикс должен был призвать на помощь весь свой такт, чтобы сохранить серьезное выражение лица.

– …К вечеру, когда все наши поиски не дали никакого результата, я решил как можно быстрее вернуться в Адель, чтобы вы, по крайней мере, знали, что произошло. И вот, я пришел сюда и все вам рассказал – а вы нисколько не удивлены, зато советуете мне "выпить вина и не преувеличивать". Хотите убедить меня, что я ни в чем не виноват?

– Нет. Прежде всего я хочу напомнить, что без твоего вмешательства мальчик, может быть, и не сбежал бы, но зато наверняка погиб бы на болоте. Ты тут обличаешь себя битых полчаса, но даже не упомянул о том, что спас ему жизнь. Наверное, ты умолчал об этом, справедливо рассудив, что мелкие подробности уместно опустить.

Поначалу император был вполне серьезен, но к концу уже с трудом удерживался от улыбки.

Лицо Ирема заметно вытянулось.

– Вы и это уже… знаете? Откуда?

Валларикс довольно хмыкнул.

– Видишь ли, за время твоего отсутствия случилось много интересного. Например, здесь был Седой.

– Опять? – приятно было видеть на всегда спокойном лице рыцаря такое удивление. – Вы снова с ним беседовали?

– Хуже. Он торчал здесь целую неделю и в конце концов заставил меня рассказать ему про поручение, с которым я отправил тебя в Чернолесье. Я, по правде говоря, не сомневался, что он будет очень недоволен, но, когда он разузнал подробности…

– То есть как это "он разузнал"? Он же все время находился с вами.

– А как он вообще все узнает? – пожал плечами император. – Спроси у него самого. Когда он снова здесь появится. Правда, между его предыдущими визитами прошло лет шесть, но он осчастливил меня обещанием, что теперь мы будем видеться гораздо чаще… Ну так вот, Князь навел справки и смягчился. Даже удостоил меня похвалы. Сказал, что я не зря послушался своих предчувствий, и без твоего вмешательства мальчик бы почти наверняка погиб.

– Наверняка, – охотно согласился Ирем. – И все-таки я хотел бы знать, откуда Светлый всякий раз берет эти подробности. Выходит, про болото он узнал. А он вам рассказал, как мальчику жилось в этой деревне?

– Нет. Ты же знаешь, Светлый сообщает только то, что сам считает важным. А что, там все-таки происходило что-то необычное?

– Как раз нет. Но все равно… На редкость гнусная история.

И Ирем вкратце рассказал Валлариксу о том, что вынес из бесед со старостой и разговора с Безымянным.

– Да, действительно, – задумчиво сказал правитель. – Такого я и впрямь не ожидал.

– Как полагаете, заслуживает Валиор тех денег, которые он получил?

– А что ты предлагаешь? – Валларикс пожал плечами. – Обвинить его в том, что он не справился со своей задачей, и забрать вознаграждение назад? Мне лично не хочется даже руки пачкать. Кроме того, Валиора наверняка уже и след простыл. Понял, что мальчик сбежал, и побыстрей убрался в Тарес. Как и собирался.

– Это вряд ли. Его старший сын сейчас на службе в "Четырех дубах", так что ближайшие лет шесть Валиор никуда не денется.

– А, рекрутский набор, – хмыкнул Валларикс. – Ну, тогда чего ты хочешь? Валиор и так уже достаточно наказан. Пусть получит свои деньги. В конце концов, он исполнял свои обязанности так, как считал правильным.

– Ну-ну, – недобро улыбнулся Ирем. – Исполнял, а как же. За все эти годы не удосужился даже дать приемному сыну человеческое имя. Сделал из него посмешище для всей деревни. "Безымянный", каково?…

– Да, глупо. Но теперь-то имя у него имеется, – вздохнул Валларикс. – Это Светлый тоже разузнал.

– Вот как?… И какое же?

Валларикс выдавил улыбку, которая должна была, как ему самому казалось, хоть немного скрыть неловкость и растерянность, не подобающие императору.

– То самое. Так называемое Истинное имя. И, пожалуй, это самая нелепая случайность из возможных. Я, признаться, ничего подобного не ожидал.

– Подумаешь, какая неожиданность, – скривился рыцарь. – На его месте я бы тоже выбрал себе имя, чтобы никому не объяснять, что там понапридумывали эти деревенские ослы. И как он, все-таки, назвался?

– Ты будешь смеяться, Ирем.

– Ну так как?…

Крикс не сразу смог поверить, что перед ним и в самом деле – море. Он неоднократно слышал о нем от мамы, выросшей на побережье – в Таре каждая вторая семья селится на берегу и промышляет рыбной ловлей. Когда Фила вспоминала о штормах или спокойной, словно зеркало, воде, где-то невообразимо далеко сливающейся с небом, взгляд у нее всякий раз становился мечтательным и немного грустным. Крикс знал, что мама любит море. Правда, ради Валиора она с ним рассталась, как и со своей далекой родиной. Валиора она все-таки любила больше. Выйдя к берегу Залива, Крикс подумал, что она, возможно, сделала ошибку.

Море завораживало.

Правда, оно было совершенно не таким, как он воображал после рассказов Филы. Не свинцово-серым и не синим, а зеленым, будто турмалин в кольце Далланиса, и приветливо сверкающим на солнце. Крикс не рассчитал, что Северное море, омывающее берега Каларии и Тара, и Залив Алларидельна расположены за много месяцев пути друг от друга.

После плавания на "Поющем вереске" и посещения полдюжины прибрежных городов Крикс ощущал себя бывалым путешественником, и трехдневный переход по берегу Залива представлялся ему сущим пустяком. Хотя их остановка в Мелесе составила не больше двух часов, он успел сделать многое. Найти писца, чтобы продиктовать ему письмо к Далланису, спросить дорогу до меняльной лавки и, назвавшись там помощником купца, разменять на серебро два полумесяца, а после посетить торговые ряды и запастись припасами в дорогу. Все это Крикс проделал, даже не задумываясь. Незаметно для себя он стал гораздо предприимчивее, чем в тот день, когда вошел в Энмерри, еще ничего не зная ни о "Риксах", ни о жизни вообще. Ну не считать же жизнью долгие, однообразные и полные досадных унижений дни в деревне.

Ему казалось, что теперь все будет просто. Днем шагать вдоль берега, огибая прибрежные скалы или, закатав штаны, идти прямо по мелководью, изредка купаться, слушать крики чаек, а под вечер разводить костер и засыпать на остывающем песке. И так – до тех пор, пока впереди не покажутся стены Великого города.

Собственно, первый из трех дней был именно таким. Берег оставался совершенно безлюдным – над холмами, поросшими лесом, над обрывистым и каменистым побережьем, изредка перемежавшегося полосками мелкого белого песка, висела звенящая тишина, нарушаемая только однообразным плеском волн и чайками, время от времени устраивающими шумные перепалки над какой-нибудь мелкой рыбешкой.

А на второй день Крикс не захотел обходить нагромождение покрытых мхом камней, перерезавших берег, и полез наверх. Не без труда перебравшись с одного валуна на другой, он замер в растерянности, осознав, что дальше пути нет – либо прыгать вниз, на камни, либо возвращаться. Только… как? Он залез наверх, удачно уцепившись за какой-то выступ, но спуститься точно так же представлялось совершенно невозможным. Оставалось либо сидеть наверху, изображая из себя отшельника Данара, который, говорят, стоял на камне тридцать дней и столько же ночей, либо все же прыгать. Если повезет удачно приземлиться, он, возможно, даже ничего себе не расшибет.

Отрезая самому себе возможность к отступлению, Крикс швырнул вниз свою котомку и болезненно поморщился, когда она долетела до песка, чуть-чуть не угодив на острый камень. Не дав себе время испугаться и раздумать, мальчик оттолкнулся посильнее и спрыгнул вслед за ней. Камни он благополучно миновал, а вот проклятая лодыжка, о которой он почти забыл за время плавания, показала себя во всей красе. Крикс рухнул на песок, подтянув ногу к животу и судорожно вцепившись в ступню, как будто собирался ее оторвать. Впрочем, если бы таким путем можно было бы избавиться от боли, он бы, может быть, и согласился, потому что боль была чудовищной. На глазах помимо воли выступили слезы. Несколько секунд он лежал неподвижно, скорчившись и сдавленно мыча. Потом чуть-чуть расслабился, даже открыл зажмуренные глаза. Боль понемногу отступала.