Однако в тот момент лорд Ирем уже неспособен был чему-то удивляться.

Он отстраненно и бездумно наблюдал, как сверкают в руках незнакомцев светлые, как будто бы отлитые из серебра мечи, и как Безликих оттесняют к площади. Кипящее вокруг сражение до такой степени напоминало сон, что Ирем не делал никакой попытки принять в нем участие. Просто стоял, держа свой меч в опущенной руке, и, тяжело дыша, следил за боем.

Из оцепенения рыцаря вывел властный окрик:

– В сторону, лорд Ирем! Отойди с дороги!…

Голос показался удивительно знакомым. Ирем вздрогнул и, не размышляя, отскочил к стене. И очень вовремя, поскольку всадник, промчавшийся мимо него по середине улицы, проехал как раз там, где только что стоял сам Ирем. Белый плащ, седые волосы и резкий, словно отчеканенный на бронзе профиль всадника невозможно было не узнать. Вид этого человека, наконец, заставили рыцаря понять, что происходит.

– Седой!… – вырвалось у Ирема. Хотя здесь и сейчас куда уместнее бы прозвучало 'Светлый'. Предводитель всадников не обернулся.

Но не приходилось сомневаться в том, что это в самом деле он. Гость императора, который приходил из ниоткуда, а потом так же бесследно исчезал на много лет.

'А остальные – Альды' – догадался потрясенный доминант, глядя спутников Седого. – 'Все эти люди с ним… фэйры меня возьми!… Это же правда Альды!!'

Теперь количество бойцов с обеих сторон практически сравнялось. Ирем уже собирался поучаствовать в сражении, но, приглядевшись, передумал. В его помощи здесь явно не нуждались. Судя по тому, в каком смятении отбивались от отряда Светлого последние Безликие, появление Седого и его людей в их планы совершенно не входило.

'Я должен попасть во дворец' – подумал Ирем. И на плечи снова навалилась тяжесть, о которой он почти забыл.

Словно почувствовав, что происходит с Иремом, Седой предоставил своим людям добивать оставшихся Безликих и подъехал к коадъютору.

'Ты опоздал' – хотел сказать ему лорд Ирем. – 'Неужели ты не мог прийти чуть раньше и спасти Валларикса? Зачем тебе потребовалось вместо этого вести своих людей сюда и выручать меня?…'

Но это было слишком длинной речью. Лорд внезапно понял, до чего же он устал.

– Вальдер убит, – сказал он скучным голосом, не глядя на Седого.

– Нет, – отрезал Князь. – Валларикс жив. Он даже собирался пойти с нами, но я убедил его, что ему следует остаться во дворце.

При первых словах Седого Ирем испытал огромное облегчение, но фраза про дворец заставила его нахмуриться.

– Он, по крайней мере, в безопасности?

Седой невозмутимо посмотрел на рыцаря и коротко сказал:

– С ним мои люди.

Только тогда Ирем смог перевести дыхание.

– Хорошо. Что будем делать, князь?… Олварг не сумел убить Валларикса, но он по-прежнему способен захватить Адель. Мы совершенно не готовы к нападению.

– Чушь, – отмел Седой. – Его Безликих недостаточно, чтобы удерживать Адель, даже если им каким-то чудом удалось бы ее взять. Я полагаю, что резня и паника на улицах нужны ему только как отвлекающий маневр.

– Для чего?

– Посмотрим… Хочется надеяться, не для того, о чем я думаю, – добавил Светлый как бы про себя. И снова обратился к Ирему. – Сейчас мы вернемся во дворец, и ты останешься с Валлариксом. А мы пойдем в Подземный город.

– А как же горожане? – поднял брови удивленный доминант. – Я думал, вы пришли сюда, чтобы их защитить!

Седой внимательно взглянул на рыцаря.

– Часть моих воинов уже спустилась в город. Они сделают, что смогут. Но Альдов слишком мало, Ирем. Городу придется защищаться самому.

Лорд стиснул зубы.

– Тогда возвращайтесь во дворец, а я останусь здесь и соберу своих людей. Валлариксу ничего не угрожает – следовательно, в моем присутствии нет никакой необходимости.

Про себя лорд уже прикинул, насколько быстро весть о нападении дойдет от Северной стены до центра города и сколько времени потребуется, чтобы поднять ополчения ремесленных кварталов. Итог получался малоутешительным. Особенно если припомнить, что происходило десять лет назад… Взбесившиеся кони, перепуганные люди и всеобщая неразбериха – не самые лучшие условия для эффективного сопротивления.

Что же касается столичной знати, то она наверняка узнает о вторжении только тогда, когда Безликие ворвутся в их особняки.

Лорд Ирем заскрипел зубами. Время утекало, как песок сквозь пальцы, а для обороны города не было сделано почти что ничего.

В эту минуту в ночной тишине раздался низкий и тревожный звук.

Гудел большой лаконский колокол. Его густой, вибрирующий голос разрывал ночную мглу и, как казалось лорду, заставлял мелко дрожать седую кладку стен и шпили башен.

Колокол не пел своей обычной, величавой и неторопливой песни – он захлебывался и стонал в чьих-то неопытных руках, и эти звуки раздирали слух своей причудливой и жуткой дисгармонией.

Но для мессера Ирема в эту минуту не могло быть ничего прекраснее этой мелодии.

Набат! На башне Академии ударили в набат!

Лорд запрокинул голову и глубоко вдохнул морозный воздух, показавшийся ему глотком пьянящего ландорского вина. Теперь столица не достанется Безликим беззащитной, разморенной ото сна. Не пройдет и четверти часа, как по всему городу вооруженные мужчины выйдут защищать свои дома, а все дозоры из казарм у Разделительной стены займут свои места на улицах и перекрестках города.

'Кто бы ни звонил в этот проклятый колокол, – подумал Ирем, – Я найду его и сделаю для него все, что будет в моих силах. Вероятно, это кто-нибудь из Мастеров… А может быть, и старший ученик. Но, будь он хоть последним нищим – после этой ночи я готов дать ему место в Ордене, если он только вздумает просить о нем!'

– Идем, лорд Ирем, – прервал его размышления Седой. – Я думаю, что теперь твои люди сами разберутся, что следует делать. А ты будешь нужен Императору. Коня мессеру коадъютору! – распорядился Князь.

Тот самый юноша, которого лорд Ирем чуть не спутал с девушкой, подъехал к Ирему и, ловко спешившись, подвел ему коня. Лорд Ирем принял у него поводья, не отрывая завороженного взгляда от светившегося в темноте лица, похожего – и в то же время непохожего на человеческие лица. Догадавшийся, какое впечатление он произвел на рыцаря, Альд улыбнулся.

– В седло, Ирем! – напомнил Седой, и калариец, стряхнув наваждение, вскочил на лошадь, мрачно думая о том, что в следующий раз при встрече с Альдами будет смотреть себе под ноги.

Крикс почти оглох от звуков колокола. Даже когда тот перестал раскачиваться и гудеть, "дан Энриксу" казалось, что однообразный и тяжелый звон все еще продолжается, как будто медный язык колокола бил по его барабанным перепонкам.

В башню можно было попасть как с площади, так и из парка Академии, но дверь, ведущая на винтовую лестницу, спускавшуюся в сад, сейчас была надежно заперта. "Дан-Энрикса" это ничуть не огорчило. Все равно он бы не смог вернуться в Академию. Можно себе представить, что подумали бы мастера, если бы узнали, что в набат ударил исключенный из Лакона ученик.

"Дан-Энрикс" усмехнулся, прийдя к выводу, что с них сталось бы посчитать набат еще одной дурацкой шуткой Рикса. Мнение южанина об умственных способностях Совета с некоторых пор было весьма нелестным.

Крикс попытался представить, что сейчас происходило в башнях Академии. Он знал, что старшие ученики – по крайней мере, те, кому уже исполнилось пятнадцать – после удара в колокол должны были вооружиться и ждать приказов своих мастеров. Младшим предписывалось оставаться в своих спальнях. Следовательно, его друзья в Рейнсторне даже не узнают, что произошло… Крикс чувствовал, что после того, что он видел этой ночью, он не сумел бы оставаться в спальне вместе с Марком и Юлианом, напряженно вслушиваясь и пытаясь разгадать, что делается за стенами Рейгенстурма.

Две ночи без сна и чрезмерные даже для взрослого усилия сделали свое дело, и Крикс находился в том взвинченном, близком к горячечному бреду состоянии, в котором человек не может и минуты провести в покое и уже не чувствует усталости. Он смутно ощущал, что пересек какую-то черту, о существовании которой даже не подозревал, когда в изнеможении валился с ног после их тренировок в Академии. Его собственное тело, еще так недавно бывшее свинцовым от усталости и после каждого движения начинавшее просить пощады, теперь казалось бывшему лаконцу отдохнувшим и каким-то невесомым. Краски стали яркими и в то же время – несколько размытыми, как будто все вокруг утратило реальность.