-Заткнись! – рявкнул он – Закрой свою пасть!!! И так тошно, еще ты воешь.

-Тебе тошно?!!! – она убрала руки с лица и вдруг расхохоталась. Алан невольно вздрогнул от этого полоумного хохота и грозно насупился.

-Хватит! Прекрати сейчас же! – мрачно гаркнул он, но она не умолкала. Алан злобно сплюнул прямо на пол и направился в кухню. В ржавой раковине громоздилась гора посуды. Два нахальных жирных таракана даже не сделали усилия убежать. Алан порыскал по кастрюлям, и обнаружив в одной гречневую кашу с луком, навалил себе полную тарелку. Сестра уже не смеялась, а тихо смотрела на него из коридора. Он взял закопченный чайник с разболтанной ручкой и сунул его под кран. Вода наполнилась до краев. Он зажег газ, взял чайник, и тот вдруг с грохотом свалился на пол. Ручка осталась у него в руках. Зарема, увидев это, снова забилась в истерике и бросилась на кухню.

-Ублюдок! Скот! Сволочь! У тебя руки под хрен заточены!

-Заткнись!

-Заткнись?! Ты мне рот не затыкай, чмо! Ты со всеми своими понтами и мизинца моего не стоишь!

Алан, поджав губы, смотрел, как она ползала у его ног, вытирая воду, и где-то, глубоко-глубоко в нем шевельнулась горькая, беспомощная досада. Схватив сестру за шиворот, он рывком поставил ее на ноги, выгреб из кармана все деньги и впихнул ей в руки.

-На!!! Купишь новый чайник. Самый навороченный, самый дорогой. Только не вопи.

Злобная, надменная усмешка резко перечеркнула ее лицо. Она сжала руку в кулак, с хрустом скомкав банкноты.

-Ты их, наверно, честно заработал, Аланчик? Или отнял? Или украл? Или замочил пару-тройку человек? Засунь-ка эти грязные деньги в свою шакалью задницу!

Мятые бумажки полетели ему в лицо. Алан едва сдержался, чтобы не двинуть ей. В этот момент раздался нечеловеческий вопль из спальни, и Зарема тут же, сломя голову, понеслась туда. Дур- дом! Он мрачно посмотрел на тарелку с кашей. Аппетит его безнадежно пропал.

-Мамуля! Мамуля! Ну все, все, все!!! – слышалось за тонкой перегородкой. Крик не стихал. Это был крик НАСТОЯЩЕЙ физической боли, такой, какую он никогда не испытывал. Он на секунду представил себе этот живой труп в соседней комнате с уродливым восковым лицом, нитками обессиленных рук поверх одеяла, и внутри у него все омерзительно сжалось. Он не заходил туда уже давным-давно и не видел ее. Он просто не мог ее видеть. Зарема часто говорила, что она спрашивает о нем, своем любимом сыночке, зовет его… Ну и пусть зовет, хоть до хрипоты, его туда и на аркане не затащишь, в этот чертов склеп!

А ведь когда-то она была не такой… Это было так давно, наверно, в другой жизни. С тех пор, сколько он ни вслушивался в свое сердце, сколько ни пытался найти отголосков сыновней любви, внутри него жила лишь тупая озлобленность. Он был зол на свою мать, на эту сраную болезнь, на Бога, который допускал на земле такие страдания и на себя, потому что причинял их другим. Да, Зарема была права, он был просто трусливым дерьмом, и он, действительно, не стоил мизинца своей идиотки- сестры. Он буквально барахтался в человеческой боли, но стеснялся посмотреть ей прямо в лицо.

Алану, вдруг, до одурения захотелось разреветься, как младенцу. И это в шестнадцать лет! Подбородок задрожал, в ноздрях защипало… Он с отчаянием стиснул кулаки от злости на свою слабость, на свои слезы. Ведь он всю жизнь был самым храбрым, самым крутым! Страдать, плакать, истекать кровью могли все вокруг, а ему было глубоко плевать. А теперь, вдруг, что-то случилось… Он знал, что его доконало. Этот ее чертов крик. Он не мог больше выносить его изо дня в день, из часа в час… Ну почему бы ей, наконец, не умереть? Почему бы ей, черт возьми, не заткнуться?!!!

Алан с ненавистью двинул дверь ногой и выскочил в прихожую. Она орала от нового приступа. Зарема орала вместе с ней и носилась по комнате, не зная уже, чем ей помочь.

-Заткнитесь!!! Заткнитесь все!!! – завопил Алан в паническом припадке бешенства. Если бы ему под руку сейчас попался топор, он не раздумывая прибил бы их там обеих. Свою родную семью! Сквозь приоткрытую дверь ему виделась мечущаяся тень сестры и без конца движущееся мятое одеяло. Коричневые, скрюченные, неестественно- тощие пальцы бегали по постели, в отчаянии цепляясь за все подряд.

Алан развернулся, бросился в свою комнату и захлопнул дверь. Крик проникал и сюда. Он сочился сквозь стены, со всех сторон, из каждой щели. Это был даже не крик, а бессвязные, полулающие- полуревущие животные звуки. Не удивительно, что у Заремы съехала крыша: находиться с ней двадцать четыре часа в сутки, постоянно слышать это, утешать ее, уговаривать, ухаживать… Алан рухнул на свою кровать, зарывшись лицом в подушки. Неунимающийся крик сводил его с ума. Перед глазами возникла странная коричневая рука, судорожно шарящая по белым простыням… Он схватил пульт и, не глядя врубил роскошную стереосистему «SONY», до смеху не вписывающуюся в убогую комнатушку. Жесткий металл ударил во всю мощь динамиков. Все вокруг задрожало от сокрушительного грохота ударных, визга электрогитар и душевных воплей Хэтфилда. Алан знал, что значит этот шум для его больной матери и издерганной шизофренией сестры, но ему было плевать – лишь бы не слышать этих стонов.

Не слезая с кровати, он достал жгут, и зажав один конец зубами, перетянул им левую руку повыше локтя…

…Солнце выплывало из-за горизонта, и горы задыхались от кровавого света. Один заточенный луч вдруг на мгновенье ударил прямо в его окно. Комната озарилась нереальным космическим огнем, все вокруг заполыхало ослепительным блеском тысячи жарких зеркал. И тут, пустота и одиночество, нелепость собственного существования навалились и смяли его, как горная сель. И стало так тоскливо и погано, что неудержимо захотелось высадить ногой это искрящееся стекло и виртухнуться, как птичка с десятого этажа.

Он поднес шприц к окну и посмотрел на острие блестящей, гладкой иглы. Одна полная капля дрогнула и скатилась вниз, в секунду отразив в себе весь мир: кровавое солнце, парализующе- прекрасное небо, гордые горы и жалкую комнатушку с обшарпанными обоями. Он стиснул зубы и зажмурил глаза, изо всех сил подавляя в себе вопль тоски. Мир был расколот, вселенная свихнулась, небо рушилось у него над головой, бомбя его тяжелыми осколками. Ему хотелось завыть по- волчьи…

Он задвинул в вену приличную дозу героина и откинулся назад… Спокойствие пришло почти сразу. Время сбавило обороты и оборвалось. Все стихло. Он остался один в мире, совсем один посреди этого немыслимого, фантастического рассвета, прекрасного, яркого и горячего, как свежая кровь…

   10.

-Что значит «дело закрыто»? – процедила Инга, не веря собственным ушам. В кабинете у следователя их было четверо: один шкафообразный мент со скучающей рожей, который пялился в окно и пыхтел от жары, Инга, сам Караев и еще какой-то усатый дрыщ с глазами юркими, маленькими и хитрыми.

-Я… Я не понимаю, - пробормотала она снова, пытаясь вникнуть в смысл его слов. – Дело закрыто? Мое дело закрыто? Вы, действительно, это хотели сказать?