Еще хуже, когда некоторые «умельцы» придумывают для старых вещей, мягко говоря, неожиданное применение: колесо телеги превращают в стол или в люстру, духовку для выпечки хлеба — в бар для спиртного, в ларце новобрачной хранят магнитофон и т. д. Если бы прежние владельцы этой рухляди рискнули бы воскреснуть (чего я им искренне не советую), они бы отправились в мир иной вторично, увидев, как изуродовали их собственность.

Каюсь, я тоже не смог побороть искушение и дважды последовал примеру «умельцев». В первый раз попросил нашего работника в Вальнове достать мне колесо от старой телеги, огромное, обитое железом. Не зная, зачем, собственно, оно понадобилось, я внушал себе, что спасаю изделие старинного, исчезающего промысла. Так или иначе ценное колесо докатили до дома с большим трудом, тяжеленное и здоровое, оно казалось гораздо больше, чем раньше, рядом с телегой и лошадью (так бывает с некоторыми покойниками, которые в гробу выглядят куда больше, чем при жизни).

Колесо прислонили к западной стене дома, дети сначала проявили к нему большой интерес, но через несколько дней он угас. Адела благоразумно промолчала. Другая на ее месте непременно возмутилась бы и разразилась гневной тирадой, вроде: «В этом сумасшедшем доме недостает только колеса! Мало здесь хлама!» Но Адела молчала. Она знала, что время нас рассудит.

Вскоре стало ясно: в доме появился опасный, затаившийся враг, и пребывание его здесь добром не кончится. Малыши норовили лазать по спицам, и, испугавшись, что колесо упадет и придавит кого-нибудь, я выбегал из дома и спешил спасти своих детей от верной гибели. Запасая дрова на зиму, мы обнаружили, что в сарае уже нет места, поэтому пришлось откатить колесо в сторону, сложить дрова возле стены, а потом вновь прислонить его к поленнице.

Между тем в голову мне приходили различные любопытные идеи. Например, превратить колесо в стол на шесть персон и установить его под навесом в саду. Правда, придется кое-что переделать… Однако, всесторонне обдумав проект, я понял: колесо будет лишь незначительной частью крупного сооружения, придется не «переделывать», а все делать заново, в общем, овчинка не стоила выделки. Но я не успокоился и стал искать колесу новое применение: что, если приделать к стене крепкий крюк и повесить его туда? Получатся солнечные часы, «такие оригинальные»! Надо только смастерить специальную пластинку, отбрасывающую тень под нужным углом, и сделать разметку — ничего страшного, обычные нарезки на ободе. Вдохновившись этой идеей, я извлек из дальнего угла библиотеки пыльный трактат о солнечных часах и целыми днями готовил макеты, изучал замысловатые чертежи, вычислял угол между горизонтальной и вертикальной плоскостью и пытался определить доступными мне способами точные координаты стены, где собирался повесить часы.

Колесо между тем продолжало гнить под открытым небом. А Адела продолжала молчать.

И каждый раз мы отправлялись за дровами только вдвоем, чтобы избежать катастрофы и жертв среди мирного населения.

Наконец мне удалось построить макет часов, показывавших время более-менее точно, однако мой «квадрант» оказался вытянутым и продолговатым, что находилось в полном несоответствии с формой колеса.

В один прекрасный день трактат вернулся на свое законное место в библиотеку.

Адела молчала.

Колесо гнило.

В то лето к нам в гости приехал мой приятель, строивший дом километрах в тридцати от Вальновы. Он прямо-таки влюбился в это колесо, причем, бог весть почему, восторгался именно железной обивкой. Дети получили разрешение разобрать колесо на части, отделить подгнившие спицы и обод, и, когда мой приятель собрался уезжать, железо было в полном его распоряжении. Всей семьей мы погрузили подарок в багажник машины и пожелали новому владельцу (приехавшему, кстати, без жены) счастливого пути.

А моя жена, взглянув на осиротевшую стену, впервые позволила себе замечание по поводу злополучного колеса. «Какая красивая стена», — сказала она.

Однако вскоре я вновь поддался искушению, причем на этот раз дело обстояло куда хуже — «новая идея» толкнула меня на преступление под покровом ночи. Когда-то я обнаружил на развалинах церкви Святого Элоя «замковый камень» [26]без всякой резьбы, но с двойным выступом, на котором мальчишки, очевидно, кололи орехи. Кусок камня откололся, и дальнейшую его судьбу нетрудно было предугадать. Если бы он весил поменьше, я с удовольствием притащил бы его к себе домой.

Как-то раз у нас с Аделой собрались гости, и я рассказал им эту историю. Мужчины сразу же отправились к развалинам церкви пешком, не имея никаких инструментов, кроме собственных рук, несмотря на жуткий холод. Через час мы, тяжело дыша, прикатили неподъемный камень. Если не считать, что четверо смельчаков содрали в кровь пальцы и сильно попортили ступени садовой лестницы, все прошло как нельзя лучше.

Я положил камень под кран возле зарослей плюща. Но вода сильно ударялась о гладкую поверхность, и брызги летели во все стороны. Тогда я перетащил его в другое место и поставил сверху горшок с агавой. Все бы хорошо, но камня совсем не было видно. Сейчас он хранится в сарае (под замком, чтобы никто не видел) в ожидании, пока мне в голову придет очередная «идея».

Впрочем, идея у меня уже есть, только вот средств, чтобы осуществить ее, пока не хватает. Я хочу купить этот участок земли, восстановить старую церковь — хотя и придется смести с лица земли живодерню — и водворить камень на его законное место.

На месте церкви должна стоять церковь, как сказал бы насмешник Мануэль, маленький позитивист.

Готов поклясться — ночью возле дома остановилась машина.

Я вышел на порог. Ни души.

Дождя нет, хотя небо обложено кругом — недаром я говорил, что тучи еще не пролились, день будет дождливый и хмурый.

Слева чернела огромная тень полуразрушенного замка, а вдали поблескивали, отражаясь в низких облаках, «огни заводов и фабрик» Гарбельянса.

Я вернулся в дом, решив, что начинаю страдать слуховыми галлюцинациями.

Но черная тень замка не выходила у меня из головы. Руины, скоро от них ничего не останется. Хотя за замком якобы следит какое-то ведомство, рано или поздно он окончательно рухнет.

Сначала с крыши исчезла черепица. Кто-то (возможно, заплатив таинственному ведомству, не будем думать о людях плохо) погрузил ее в грузовик и благополучно вывез — конечно, ведь это была «настоящая» старинная замшелая черепица. А потом рухнула ветхая конюшня, не выдержав напора ветра и вероломства плесени.

А однажды ночью какие-то воры — высокие профессионалы — украли целое готическое окно, разделенное посередине маленькой колонной, выломав его вместе с куском стены и большим зубцом в придачу. На месте этого окна, словно вытекший глаз, зияла огромная брешь, как будто туда попало ядро или снаряд, метко пущенный из базуки.

Через два дня после этого злополучного происшествия я беседовал с полицейским, которого местные власти под давлением общественности вынуждены были прислать, чтобы составить рапорт. Полицейский выразил свое мнение очень определенно: «Снести его, замок этот, и дело с концом».

Наверное, готическое окно сейчас находится в США или в имении какого-нибудь владетельного лица, удовлетворившего таким образом свою прихоть, а может, в лавке антиквара, где дожидается покупателя.

Как бы то ни было, замок стал крив на один глаз и останется таким навсегда, до тех пор, пока его не разрушат, вернее, предоставят блестящую возможность рухнуть самому.

А я немедленно отправлюсь спать (уже без четверти три), утешаясь надеждой на то, что нынешний владелец готического окна использует его по назначению, а не как украшение для камина.

8

Часы показывают половину двенадцатого, я снова в гордом одиночестве.

Ночь пролетела быстро, но выспался я на славу, совсем как в детстве. Помню, когда мне было семь лет, мама пришла будить меня к воскресной мессе, а я руку готов был дать на отсечение, что уложили нас всего пять минут назад, а ночь попросту украли или она исчезла по странной причине, которую скрывают от детей, — «вот вырастешь, тогда узнаешь». Словом, несомненно, произошло какое-то чудо, но о нем лучше не говорить вслух… Впрочем, Сарра, хранительница всех моих маленьких секретов, утверждала, будто это была самая обычная ночь, и даже смеялась надо мной, но уверенности моей не поколебала: старшие сестры — существа особые, им известно такое, что мне, малышу, знать еще не положено.