Ну, допустим, насчет происхождения иномарки Настя Стрешнева была более или менее в курсе. Как бы Воронихина ни пряталась, сколько бы ни отмалчивалась, Настя ведь тоже не вчера родилась и умела подмечать кое-какие мелочи. Главное, чего она никак не могла понять, почему Ольга Павловна с таким олимпийским спокойствием взирает на то, что творится буквально у нее под носом. Она что, слепая? Или ее устраивает такое положение вещей? Когда Настя попробовала осторожно намекнуть ей, что в семье у нее не все в порядке, Ольга лишь улыбнулась и сказала, что это какая-то ошибка. Она была так спокойна, что на какое-то мгновение Настя даже усомнилась в правильности своих выводов; впрочем, заявив, что все это ерунда и плод Настиной фантазии, Ольга тут же, не меняя приветливого выражения лица, попросила Настю держать ее в курсе — просто так, на всякий случай.

Вот это уже было кое-что. Не то чтобы Настя Стрешнева была такой наивной дурочкой, что рассчитывала отобрать у Воронихиной все, чем та владела — место возле Ольги, любовника, квартиру или хотя бы ее «Опель». Бесспорно, это было бы здорово, но Настя как медик смотрела на вещи трезво и знала, что тут ей ничего не светит. Зато лишить Воронихину всех этих незаслуженно свалившихся на нее благ Насте было по плечу. Это казалось ей не очень сложным: достаточно настроить против Воронихиной Ольгу, и жизнь ее мгновенно превратится в сущий ад. Оглянуться не успеешь, как эта выскочка пробкой вылетит из отделения, а заодно и из постели Ольгиного мужа. А в остальном можно смело положиться на естественный ход вещей. Без финансовой поддержки Дымова симпатичный «Опель» быстро превратится в ржавую рухлядь, а отсутствие гонораров за «левые» операции, где она ассистировала Ольге, очень скоро заставит Нику подыскать жилье поскромнее.

О том, что случится дальше, Настя старалась не думать, потому что привыкла решать вопросы по мере их поступления. Но мысли сами собой постоянно норовили свернуть в этом направлении. Это были даже не столько мысли, сколько не вполне оформившиеся мечты и предчувствия неких возможностей, которые при умелом использовании могли круто изменить жизнь Насти Стрешневой к лучшему.

Первой из них была возможность занять место Воронихиной в операционной, по правую руку от талантливой Ольги, которая, естественно, не забудет оказанных Настей услуг и возьмет ее в помощницы после того, как избавится от Ники. Да и симпатичному, хорошо упакованному мужу Ольги Павловны почти наверняка понадобится утешение после неизбежного семейного скандала. Настя Стрешнева была молода, миловидна, а главное, как всякая медсестра,_ прекрасно умела утешать…

Поразмыслив, Настя пришла к выводу, что события каким-то образом сдвинулись наконец с мертвой точки. Даже отгулы, которые Воронихина вдруг, ни с того ни с сего, взяла, не дожидаясь отпуска и невзирая на явное недовольство оставшейся без ассистентки Ольги, казались Насте предвестием грядущих перемен. Очевидно, в треугольнике Воронихина-Дымов-Ольга Павловна произошло что-то такое, из-за чего Ника предпочла на время убраться подальше. Если верить этому ее липовому родственнику, Воронихина укатила из Москвы, никого не поставив в известность о том, куда уезжает. Эта мысль вызвала в душе у Насти прилив темной радости. Ей даже пришло в голову, что Ника что-то натворила и что привлекательный широкоплечий мужчина, выдававший себя за ее троюродного брата, на самом деле был сотрудником милиции, пытавшимся напасть на след беглянки, не поднимая лишнего шума. Так она и сказала по телефону Ольге Павловне: дескать, Воронихина куда-то пропала и ее уже ищут — приходил какой-то тип, с виду — переодетый милиционер… Ольга опять ответила, что это ерунда, но в ее голосе Насте почудилась озадаченность.

В общем-то, Настя была девушкой доброй, отходчивой — так считала она сама, и с этим никто не спорил, по крайней мере вслух, — и не желала Нике Воронихиной зла. Чего она хотела, так это чтобы Ника раз и навсегда убралась с ее дороги и при этом пострадала бы как морально, так и материально — не сильно, но достаточно для того, чтобы понять, что она такая же, как все, и ничуть не лучше. Чтобы перестала корчить из себя принцессу, скрытничать и при этом разъезжать у всех на виду в подаренном любовником «Опеле». В общем, чтобы была попроще и по возможности смотрела бы на Настю Стрешневу снизу вверх, а не наоборот, как сейчас. Чтобы звонила по телефону и подолгу жаловалась на отсутствие денег и любовные неудачи… Тогда Настя, может быть, и стала бы относиться к ней по-дружески — как не пожалеть бедняжку? Другое дело, что бедняжкой Нику Воронихину еще только предстояло сделать.

Но при всем при том Настя не желала Нике большого, реального зла, и неожиданно пришедшая в голову мысль о том, что с Воронихиной могло стрястись что-то по-настоящему плохое, подействовала на едущую домой Настю как ушат холодной воды. И ведь, наверное, так и есть, иначе откуда бы взяться этому фальшивому родственнику с выправкой, как у омоновца? Либо это какой-нибудь бандит, либо милиционер, который, очень может быть, не столько ловит Воронихину, сколько пытается выяснить, что с ней произошло…

Настя вспомнила, как испугалась, сболтнув этому типу про мобильный телефон Воронихиной. Меньше всего Насте хотелось впутываться в проблемы Ники, и, посоветовав незнакомцу, назвавшемуся Юрием, позвонить Воронихиной на мобильный, она тут же решила, что вот сейчас он пристанет к ней как банный лист, требуя продиктовать номер. Но ничего подобного не произошло. Тогда Настя не испытала ничего, кроме облегчения, а сейчас в душу холодной змеей закралось подозрение. Как же так? Десять лет не виделись, не переписывались, вообще ничего друг о друге не знали, а у него, по его же собственным словам, есть и адрес, и телефон Ники… Да не просто телефон, а мобильный, который появился у нее от силы года три тому назад!

Что же случилось?

Настя вынула из сумочки свой собственный мобильный, порылась в памяти и набрала номер Воронихиной. Мобильник Ники не отвечал — он либо был выключен, либо находился вне пределов досягаемости. Настя перезвонила на домашний телефон и немного послушала тянувшиеся в трубке длинные гудки.

Да, липовый родственник не лгал: Ники действительно не было в городе.

Настя даже рассердилась на себя. В конце концов, какое ей дело до того, куда подевалась эта дура? Да пропади она пропадом! Уж кто-кто, а Настя Стрешнева не заплачет, если Воронихина больше никогда не появится в отделении!

Потом она припомнила, как Ника пару раз приходила на работу со следами побоев на лице. На расспросы она отвечала уклончиво: ударилась в темноте об дверь, упала и тому подобное. Но однажды Насте удалось подсмотреть, как она, забившись в уголок, утирает слезы со щек, на одной из которых темнел запудренный синяк. Тут не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться: любовничек у Воронихиной тот еще.

Так, может быть, на этот раз он слегка увлекся и ударил сильнее, чем следовало?..

Сердце тяжело и гулко забилось у Насти в груди. Первым ее побуждением было немедленно пересесть в другой поезд и поехать к Воронихиной домой, чтобы убедиться в правильности своей догадки; вторым — сейчас же позвонить Ольге Павловне и намекнуть, что она знает про ее мужа кое-что могущее представлять определенный интерес для компетентных органов. Однако у нее хватило ума не делать ни того, ни другого. Ехать, домой к Нике, да еще на ночь глядя, было, честно говоря, страшновато — мало ли что там застанешь? А вдруг труп? Звонить же Ольге было попросту рано. Мысль о шантаже казалась Насте очень привлекательной — с уважаемой Ольги Павловны давно следовало немножечко сбить спесь, — но она сообразила, что шантажировать Дымову ей пока что нечем. Нужно сначала выяснить, что же произошло на самом деле, хорошенько все обдумать, составить подробный план предстоящих действий, а уж потом решать, кому звонить — Ольге или ее муженьку — и звонить ли вообще. А то разведешь детектив на голом месте, а Воронихина возьмет и явится на работу как ни в чем не бывало. И кто, спрашивается, полетит тогда вверх тормашками из отделения? Да уж, наверное, не Воронихина…