Логическое мышление не было сильной стороной Насти Стрешневой, и она об этом прекрасно знала — знала, но не придавала этому значения, полагая, что хорошенькой девушке такая чепуха ни к чему. Именно осознание этого мелкого на первый взгляд недостатка подсказало Насте самое верное в сложившейся ситуации решение: выждать, не пороть горячку, осмотреться, а потом, когда все немного прояснится, начинать действовать. Конечно, перспектива содрать с семьи Дымовых энную сумму в твердой валюте казалась ей очень заманчивой, но Настя понимала: чтобы продать информацию, ее надо как минимум иметь. У нее же не было ничего, кроме смутных догадок, вот она и решила повременить.

Это мудрое решение частично вернуло ей нарушенное спокойствие, и из метро Настя вышла, не терзаемая никакими сомнениями, за исключением одного: удастся ли ей сегодня попасть домой. Выжившая из ума девяностолетняя старуха, у которой Настя снимала комнату, ложилась рано, при этом всякий раз запирая дверь не только на замок, но еще и на цепочку и, хуже того, на древний и очень прочный кованый крюк, какими в старину запирали изнутри дубовые ставни на окнах. Вдобавок к этому старая колода имела большущие проблемы со слухом, и дозваться ее, когда она ложилась спать, бывало непросто. Пару раз Насте даже приходилось ночевать у подруг. Все это ее ужасно злило, поскольку, в отличие от своей квартирной хозяйки, она отлично помнила, какой на дворе век. Уметь обращаться с компьютером, владеть таким чудом техники, как мобильный телефон, ассистировать при сложнейших операциях и при этом быть не в состоянии попасть домой из-за какого-то допотопного железного крюка — это ли не повод для раздражения?

Чтобы успеть на электричку, ей пришлось пробежать последние метров двести бегом, уворачиваясь от идущих навстречу людей, и это не способствовало улучшению настроения. Настя вбежала в вагон, упала, тяжело дыша, на скамейку и сразу же принялась поправлять растрепавшиеся волосы. Из тамбура донеслось знакомое шипение и стук закрывшихся дверей, электричка негромко взвыла, словно жалуясь, и плавно тронулась с места.

Через полчаса Настя Стрешнева сошла с электрички на пригородной платформе. Теперь ей предстоял самый неприятный отрезок пути: почти километр темным ночным полем, а потом еще минут десять ходьбы по кривым немощеным улочкам поселка, где она снимала квартиру. Когда Настя углубилась в небольшой перелесок, отделявший железнодорожное полотно от поля, ей снова, в который уже раз, пришло в голову, что квартиру давно пора сменить. В принципе, найти жилье поближе к городу и даже в самом городе было не так уж сложно; сложность заключалась в стоимости жилья, и с этим Настя Ничего не могла поделать. Чтобы переселиться в Москву, ей неминуемо пришлось бы отказаться от многих вещей и удовольствий, к которым она успела привыкнуть. Взять хотя бы тот же мобильный Телефон. Настя уже не понимала, как могла обходиться без него раньше, и возвращение к прежнему, «дотелефонному» состоянию ей совсем не улыбалось. Она не была ядерным физиком или крутым бизнесменом, и ее единственный шанс как-то устроить свою жизнь заключался в удачном замужестве. А кто на нее посмотрит, если она будет выглядеть лахудра лахудрой? Без мобилы, без модных тряпок, без дорогой косметики, без возможности посещать ночные клубы и дискотеки — кому она такая будет нужна, кто обратит на нее внимание?

В темноте светлый березовый перелесок выглядел угрюмо и зловеще, как какой-нибудь сказочный дремучий лес, населенный лешими, кикиморами и прочей нечистью. Мысленно проклиная судьбу, ни в чем не желавшую идти ей на уступки, вся сжавшись в тугой комок от атавистического страха перед темнотой, спотыкаясь о торчащие из дороги корни, Настя торопливо семенила вперед, почти уверенная, что с ней вот-вот произойдет что-нибудь ужасное: либо из темноты выскочит кровожадный маньяк, либо, как бывало уже не раз, отвалится не выдержавший соприкосновения с грубой российской реальностью каблук изящного заграничного сапога. Конечно, для таких прогулок лучше всего подошли бы солдатские кирзачи или, на худой конец, кроссовки, но Настя Стрешнева, понятное дело, не могла даже подумать о том, чтобы попроще одеваться, отправляясь на работу: она должна была постоянно находиться в полной боевой готовности на тот случай, если вдруг повстречает свою судьбу на шумной московской улице или на эскалаторе метро.

Перелесок, казавшийся бесконечным, внезапно кончился. Над головой разлеглось огромное, утыканное холодными искрами звезд небо. Здесь, вдали от электрического зарева Москвы, звезд было столько, что даже дух захватывало. Луны не было, но звездного света с избытком хватало для того, чтобы Настя могла различать светлую ленту дороги у себя под ногами. Она даже видела беспорядочно разбросанные по дороге темные пятна и старательно их обходила, не пытаясь выяснить, что это такое — островки травы, какой-нибудь мусор, слегка подсохшие лужи или просто свежий навоз. Впереди приветливо перемигивались яркие, неправдоподобно голубые огни фонарей, освещавших главную улицу крошечного поселка; пройдя еще немного и поднявшись на верхушку низкого пологого бугра, Настя увидела теплый оранжеватый свет окон, а вскоре начала различать даже мерцание работающих в домах телевизоров. В неподвижном ночном воздухе далеко разносился собачий лай, где-то отчетливо, будто совсем рядом, заскрипел и смолк колодезный ворот. Настя припомнила, что сегодня, как раз в это время, должен начаться показ какого-то нового сериала из милицейской жизни, и немного воспрянула духом: старая коряга, у которой она снимала комнату, просто обожала детективные сериалы, стараясь не пропускать ни одного, и говорила о героях этих сериалов так, словно те были ее хорошими знакомыми или родственниками. Так что надежда попасть домой у Насти все-таки была.

«Да наплевать, — снова раздражаясь, — подумала Настя. — Если старая варежка опять запрется и не будет открывать, возьму возле сарая полено и высажу окошко в кухне. Последняя электричка на Москву уже тю-тю, так куда я, спрашивается, пойду посреди ночи? А утром надо будет попросить кого-нибудь из знакомых парней как-нибудь потихонечку выдрать этот чертов крюк и утопить в нужнике. Сколько можно, в самом деле? Я за что ей плачу — за то, чтобы в собачьей будке ночевать?»

Она остановилась как вкопанная, разом забыв и о старухе с ее привычкой запираться на ночь, как в противоатомном убежище, и о новом сериале, и даже об исчезновении Ники Воронихиной. Сердце у нее ушло в пятки, дыхание замерло в груди, а глаза вытаращились.

На дороге, прямо перед ней, слабо поблескивая в звездном свете, стояла какая-то машина. Было слишком темно, чтобы определить марку или хотя бы цвет автомобиля, не говоря уже о номере. Честно говоря, Настя и средь бела дня, и в более спокойной обстановке далеко не всегда могла отличить «Запорожец» от «Форда», а «Тойоту» — от «Жигулей». Сейчас же она чувствовала, что близка к обмороку. Этой машине совершенно нечего было делать ночью на пустой проселочной дороге, посреди поля, с которого даже нечего было украсть, кроме недавно пробившихся ростков. Поблизости не горел костер, возле которого выпивала бы веселая компания, в машине не играла музыка — оттуда вообще не доносилось ни звука, и было невозможно понять, есть там кто-нибудь или нет.

Увы, отступать было некуда, и Настя нерешительно двинулась вперед, инстинктивно прижимаясь к противоположной обочине и уговаривая себя не трусить. Подумаешь, машина! В конце концов, там, в машине, вполне могла оказаться парочка, не нашедшая лучшего места для занятий любовью. Правда, тогда было непонятно, почему они выбрали для своих развлечений чистое поле, да не просто поле, а дорогу к пригородной платформе, по которой нет-нет да и проходил кто-нибудь — вот, как Настя сейчас. Впрочем, Настя тут же успокоила себя тем, что люди попадаются разные. Некоторые ловят особенный кайф, когда рискуют попасться кому-то на глаза, а некоторые вообще напиваются до такой степени, что им уже безразлично, где совокупляться — хоть на дороге, хоть на стреле подъемного крана, хоть в канализационном люке.