– Мне только что позвонила старшая медсестра из городской больницы в Труро, – сказал Керси. – Один из тамошних пациентов полагает, что видел Хильду Клемо в субботу днем поблизости от Трегеллеса. Он часто приезжает сюда порыбачить с берега и направлялся к давно облюбованному тихому местечку у Пэбиер Пойнт. Вероятно, нам следует кого-то послать к нему.

– Как он оказался в больнице?

– Дорожно-транспортное происшествие в воскресенье вечером. Он влетел на своей машине в изгородь и сильно поранился. Только нынче утром немного оправился и узнал новости.

– Да, отправь туда кого-нибудь. Пусть поедет Люси, когда закончит дела наверху.

Уайклифф повернулся к Поттеру, возле которого, как обычно, на краешке стола стояла большая чашка с чаем.

– Поищи в телефонном справочнике даму по фамилии Мелвилл-Трис. Может начинаться с «достопочтенная миссис», если только она еще жива. Последний известный адрес – Аллестон Мэйнор.

– Простите, что вмешиваюсь, сэр, – сказал вдруг констебль Ричарде, один из местных полицейских, – но я знаю очень старую женщину, чья фамилия как раз Мелвилл-Трис. Она живет вместе с дочерью на Хелиган-Уэй в трех километрах от городка. Дом называется Стэнли Хаус. Мне помнится, что прежде она сама или ее семья владела Аллестон Мэйнор.

Почти тут же Поттер нашел искомое в телефонной книге:

– Вот она, сэр. «Мелвилл-Трис, достопочтенная миссис М., Стэнли Хаус…»

– Попробуй поговорить с ней по телефону и спроси, сможет ли она повидаться со мной через полчаса.

Ответ был получен положительный.

Уайклифф взял себе в водители констебля Ричардса – розовощекого юнца, которому, казалось, самое место было еще на школьной скамье. Полиция стремительно молодеет, черт побери!

– И давно служишь, Ричарде?

– Три года, сэр. Мне двадцать два.

Двадцать два. В этом возрасте Уайклифф уже пять лет ухаживал за Хелен, и они собирались пожениться.

– Женат?

– Планирую это дело на будущий год, сэр.

Стэнли Хаус оказался малопривлекательным прямоугольным строением без всяких архитектурных излишеств. Построил его, должно быть, какой-нибудь твердолобый корнуоллец, разбогатевший на глиноземе, цинке или меди еще в начале прошлого столетия. Вдоль фасада была устроена терраса с балюстрадой, выходившая на поросшую рододендронами лужайку, по периметру которой были высажены деревья. Когда хозяин стоял на террасе и оглядывал свои владения, у него наверняка возникало ощущение, что жизнь прожита не зря. Но теперь ни о нем самом, ни о его семье и памяти не осталось.

– Чем могу быть вам полезна, старший инспектор?

Для своих восьмидесяти восьми лет достопочтенная миссис Мелвилл-Трис была невероятно осаниста и подвижна до бойкости. Голос звучал чуть надтреснуто, но дикции ее была свойственна та точность и четкость, что отличают людей из самых верхов общества.

Уайклифф объяснил цель своего визита в надежде, что старая леди окажется столь же снисходительной, сколь она была корректна.

– Видите ли, мистер Уайклифф, наш прежний дом в Аллестон Мэйнор был разрушен неприятельской авиацией во время войны. Это случилось при одном из ночных налетов на Плимут. Как нам рассказывали, немецкий бомбардировщик попал под атаку наших истребителей и вынужден был сбросить бомбы наугад. Одна из них упала во двор позади нашего дома. Задняя стена была разрушена напрочь, но фасад уцелел. Тем не менее архитекторы отсоветовали мне заниматься ремонтом, сказали, что дом нужно отстраивать заново, о чем не могло быть и речи. Впрочем, старый дом так или иначе был для нас слишком велик.

Она улыбнулась.

– Помню, когда упала бомба, мы с моей дочерью Гвендолин сидели в малой гостиной и слушали по радио комика Томми Хэндли.

Гвендолин, ныне располневшая матрона лет под шестьдесят, кивала и улыбалась, но рта не раскрывала.

Над камином висел портрет матери с дочерью-девочкой, написанный в стиле Блумсбери.

– А Писсарро?… – спросил Уайклифф. – Как я понял, у вас было две его работы?

– Да, верно, и теперь, задним числом, я понимаю, что они, вероятно, были самым ценным с материальной точки зрения нашим имуществом. Однако в то время я не предавала этим холстам большого значения. Они появились в нашей семье очень давно. Мой дед по отцу купил их в конце семидесятых или начале восьмидесятых годов прошлого столетия, когда состоял при посольстве в Париже.

Подобные разговоры лучше всего вести за чаепитием, с чашками фарфора «Ройал Уорчестер» и осборнскими бисквитами. Но в этой комнате была какая-то несообразность; она напоминала Уайклиффу ризницу методистской церкви. Мебель являла собой весьма эклектичный ансамбль, и хотя по большей части она явно происходила из старого дома, сейчас казалась такой же неудобной, как современные образцы в мебельных салонах.

Миссис Мелвилл-Трис подошла к одной из книжных полок, нацепив на нос очки, достала старый журнал, раскрыла его и подала Уайклиффу.

– Эта статья была опубликована в июне тридцать девятого. Вообще-то в ней рассказывается о нашей бывшей усадьбе, но про картины Писсарро здесь тоже есть.

Статья оказалось девятнадцатой из длинной серии «Сельские усадьбы Англии». Дом в Аллестон Мэйнор характеризовался в ней как «превосходный образчик маломасштабной сельской архитектуры конца XVIII века». Следовали снимки вида дома снаружи, интерьеров основных комнат и наиболее примечательных предметов обстановки, включая цветные репродукции двух полотен Писсарро.

– Если хотите, могу вам этот журнал одолжить.

Уайклиффу сразу показалось, что набросок Хильды вполне мог быть сделан с одной из этих картин.

– Картины погибли при бомбежке?

– Вовсе нет! Наша большая гостиная вообще почти не пострадала. Однако нам посоветовали все-таки немедленно покинуть дом, и мы перебрались к моему кузену. Местные власти выставили у дома охрану, и продолжалось это, по меньшей мере, несколько дней. По справедливости, всех больше тревожили тогда многочисленные жертвы в городе. А когда приехали эксперты, чтобы оценить нанесенный нам ущерб, обнаружилось, что картины пропали. Полиция сделала все, что могла, но и у нее в те годы были куда более важные заботы.

– И с тех пор о дальнейшей судьбе картин вы ничего не знаете?

– Ничего – до вашего появления сегодня. Вы считаете, мы сможем их вернуть?

Уайклифф отвечал осторожно:

– Это маловероятно. Должен признаться, что связь этих полотен с моим расследованием пока неясна. Может статься, ее нет вообще. Еще только один вопрос: вы не припоминаете торговца антиквариатом по фамилии Рул? Он держал салон на Куин-Мэри-стрит.

Она заметно оживилась.

– Генри Рул? Конечно, я его прекрасно помню! Пока был жив мой муж – как резервиста флота его призвали, и он погиб в первые месяцы войны – у него с Генри были какие-то совместные дела. А потом он стал для нас настоящей опорой, когда возникли тысячи проблем из-за той бомбы. Кстати сказать, именно он нашел для нас этот дом.

Миссис Мелвилл-Трис была слишком хорошо воспитана, чтобы приставать к сыщику с дальнейшими расспросами. Уайклифф же сделал все от него зависящее, чтобы поблагодарить очаровательную старушку за помощь в самых светских выражениях. Они расстались, выразив друг другу самые лучшие пожелания.

Когда Уайклифф вернулся в машину, он первым делом сравнил репродукцию в журнале с рисунком Хильды и заключил, что у нее был доступ либо к оригиналу, либо к такой же репродукции.

Его молодой водитель спросил:

– Возвращаемся в штаб, сэр?

– Нет. Едем на ферму Трегеллес. Знаешь, где это?

Ветер все усиливался, с вершины холма им открылся вид на залив, где свинцовое море густо пенилось белыми барашками.

У ворот фермы была припаркована какая-то машина. Оценщик за работой, подумал Уайклифф. Его столь скорому возвращению Джейн Рул удивилась, но была теперь с ним почти радушна.

– Ну, что на этот раз?

Он показал ей репродукции из альбома.

– Не доводилось ли вам видеть где-нибудь одну из этих картин или сразу обе?