И на какой-то миг замерев под этим его взглядом, Агния разомпоняв три вещи.

Этот человек был не таким старым, как ей показалось вначале. Неее ровесник, само собой, но и не пожилой дядечка шестидесяти лет,как ей подумалось. Хотя, лет двадцать разницы между ними, наверное,имелось. Больше, чем вся ее жизнь.

Он действительно собирался сейчас уйти, и никак не отреагировална ее движение. Агния для него была не значимей надоедливей мелкоймошки.

И еще, самое последнее, и самое страшное – она в него влюбилась.Вот так – разом. С первого взгляда…

Или, нет, это потом, через пару лет, Агния пришла к выводу, чтовлюбилась в Вячеслава уже тогда, в первую встречу. А в тот моментона ощутила почти жгучую ярость, что ее не хотят слушать и невидят.

Видимо, ярость и гнев, ходят рядом с любовью. Тоже ведь,страстные чувства.

- Я не шлюхой пришла проситься, Вячеслав Генрихович! – громкозаявила она, не обратив внимания на то, что мужчина отворачивается.– А певицей!

Зоя Михайловна сдавленно ухнула за ее спиной, но тут жебросилась на подмогу ученице.

- Верно! Девочка очень талантлива, у нее мощный и глубокийголос, меццо-сопрано. Еще не полностью развитый, но она….

Не было похоже, чтобы Вячеслава Генриховича заинтересовали ихобъяснения. Мужчина продолжал курить и смотреть и на нее, и на ЗоюМихайловну безразличным взглядом.

- Щуплая ты,- хмыкнул он, вновь затянувшись. – И мелкая. Какаяпевица, …? Ты мне тут про «елочку» петь собралась, что ли? Тебелет-то сколько, дите? Хочешь, чтоб меня мусора загребли за труднесовершеннолетних? Еще и проституцию припишут, сто пудово ведь.Катись отсюда, дите, и не мозоль мне глаза. – Он отвернулся.

Агния поняла, что у нее один шанс. И сделала единственное, чтодействительно хорошо умела. Она запела.

Да, это была не консерватория. Акустика не та. Но ее голосу,голосу дочери двух известных оперных певцов, и это помешать немогло. И пусть ее меццо-сопрано еще не было зрелым, пусть неполностью еще раскрыло все возможности, не зря им восхищались всепреподаватели их консерватории. И не только они.

Агния, не задумываясь, выбрала партию Розины из «Сивильскогоцирюльника». Она очень любила эту оперу. И настолько часто напеваласама себе, что и сейчас отрывок из той сам пришел на ум.

Впрочем, долго петь ей не дали.

- Это что за белиберда? – Вячеслав Генрихович смотрел на неераздраженно. И вот то недоброе, что было в его глазах, проступилачетче. – Ни хрена не понял из этой фигни. Дуй отсюда, и быстро,пока я добрый.

Он резко вдавил окурок в пепельницу, стоящую на столике.

М-да, явно не угадала с отрывком. Еще никогда Агния нечувствовала себя настолько униженной. Ее до жути обидело то, какотносился и держал себя с ней этот мужчина. Ясно, что она пришла наположении просителя, но разве так можно с людьми?! И правда –бандит, что еще скажешь?!

Нет, точно, она не тогда в него влюбилась. Тогда Бороввсколыхнул в ее душе только ярость.

Да и его пособники, открыто и с издевкой смеющиеся над ней, неулучшали самоощущения Агнии. Глаза обожгли подступающие слезы, ноона сумела их подавить. Плакать могут слабые, те, о ком есть комупобеспокоиться. Ей сейчас не до подобной роскоши.

- Я спою любую песню, которую вы выберите, только…

- Свободна. – Не дослушав ее, Вячеслав Генрихович развернулся ивышел из зала.

Агния не знала, что на нее нашло. Наверное, от усталости из-запостоянного напряжения и поиска выхода, чувство самосохранения издравый смысл напрочь отказали. Хотя, какой здравый смысл, когдаона пришла проситься на работу к бандиту?

Не дав себе времени на размышления и сомнения, Агния так резворванула следом за этим страшным мужчиной, что ни его помощники, ниЗоя Михайловна, ни Щур не успели ее перехватить.

- Скажите мне песню, и я буду исполнять ее. Какую угодно. –Торопливо и громко тараторила она в спину удаляющегося бандита,спеша за ним по тесному коридорчику, тускло освещенному однойединственной лампочкой. – Мне очень нужна работа. Деньги. А я умеютолько петь, понимаете? Я готова петь, что угодно…

Он толкнул дверь, не обращая на нее никакого внимания, и вышел вхолодную октябрьскую ночь, прикуривая новую вонючую сигарету. Агниявылетела на холод следом за ним.

- Вячеслав Генрихович…

- Тебе хоть четырнадцать есть, кроха? – Мужчина глянул на неескептичным взглядом. – Тебе спать сейчас надо в кровати, подбдительным оком родителей, а не по кабакам шляться. Тем более,таким. Дуй отсюда, пока неприятностей не отгребла по полной.

- Мне шестнадцать! – Уверенно заявила Агния, остановившись прямоперед ним, чтобы Вячеслав Генрихович не мог ее игнорировать.

Он насмешливо изогнул брови на это заявление, и онапочувствовала смущение.

- Будет шестнадцать. – Поправилась она со вздохом. Он смотрел стой же насмешкой. – Через пять месяцев. – Честно призналась Агния.– А родителей у меня нет. Погибли. Одна бабушка осталась. Но она…немного не в себе. – Как можно деликатней попыталась описать онасостояние единственного родного человека. – А я не хочу попасть вдетдом или интернат. И сама позабочусь о себе, и о ней. – Зло идерзко, чтобы спрятать боль от нахлынувшей тоски по родителям,заявила она.

Что-то во взгляде Вячеслава Генриховича изменилось. Возможно,там появилась жалость. Но сейчас было не до гордости. Агния готовабыла принять и жалость, если та поможет. А может, Агния простохваталась за соломинку и обманывала саму себя, ища сострадание там,где не было ничего, кроме безразличия и жестокости.

- Давно сирота? – Его голос оставался таким же безразличным инасмешливым.

- Нет. Месяц. – Она проглотила комок в горле и повыше вскинулаголову, стараясь быть наравне с собеседником.

Хотя, видит Бог, это казалось почти невозможным, ВячеславГенрихович превышал ее ростом головы на две.

Он как-то скупо кивнул и глубоко затянулся, посмотрев на черноенебо, затянутое тучами.

- Это тебе не театр, малышка, или где ты там привыкла петь. Это– кабак, и люди тут собираются… особые. Им «Владимирский централ» иКруга подавай.- Он глянул на нее свысока, так, как на пятилетнихкарапузов, играющих в песочнице, смотрят взрослые.

Наверное, имел право. Она для него, и правда, карапуз.

- Ты хоть приблизительно представляешь, что такое пьяные мужики,привыкшие решать дело кулаками, а то и поножовщиной? И тысобираешься здесь петь? Девочка, не смеши никого. Это уже если невспоминать о том, что у меня есть певицы, которые сживут тебя сосвету, загрызут, чтобы не терять заработок. И которые, непобрезгуют и перепихнуться с клиентом, чтобы лишний рубль получить.Хоть это и запрещено. А что ты будешь делать, если к тебе полезут,если в углу зажмут? Их ведь не остановит, что тебе шестнадцать, безпяти месяцев. – С издевкой заметил он, выпустив облако дыма в еесторону. – Тебе в куклы играть надо.

Ее бросало то в жар, то в холод от его слов. Было и страшно, ипротивно, и непонятно, и стыдно отчего-то. Но отступить она немогла.

- Можно подумать, что в ваш круг, только с паспортом пускают! –Огрызнулась Агния.

- «Ваш круг». – Передразнил ее Боров и расхохотался. Грубо,скрипяще. – Ты послушай себя только. Ты что тут делаешь,принцесска? Ни фига же не понимаешь, куда лезешь, да? Думаешь,здесь все так весело и мы в игры играем? Сказок начиталась, веришьв добрых и благородных разбойников? Так их тут нет. – Он хохотнул,затянувшись так, что сигарета выгорела до фильтра. – Небось,понятия не имеешь, с кем разговариваешь. – Вячеслав Генриховичприщурился, глядя на нее. – И не понимаешь, что я могу прихлопнутьтебя сейчас, как муху, одним ударом. А потом развернусь и уйду. Ини фига мне за это не будет. И не вспомню я о тебе, как и онадоедливой мошке.

Он хотел ее напугать. Это было ясно как день. И что скрывать,ему это удавалось просто прекрасно. Агния поверила, поверилакаждому слову. Даже тому, что он сейчас с размаху разобьет ейголову, или что там надо разбить, чтоб убить. Глядя на огромные,нескладные ручищи Борова она могла поверить, что ему это несоставит трудностей.