Папа передохнул немного и снова начал ругаться:

— «Вечёрка» тоже хороша! Бриллианты на каблуках! Вилла навзморье! Мраморный — памятник любимой собачке! Создаетсявпечатление, будто у них артистам денег некуда девать. Что ниартист — то миллионер. А твоей Эльзе кушать было нечего… Вот тебе иобраз жизни!

— Бедная Эльза, — сказала тетя. — Если бы онаосталась у нас, жизнь ее сложилась бы совсем иначе. С ее голосом,талантом…

— Три дня отпуска за свой счет, — перебил папа. —Старый дурак! Заглотал крючок с фальши-, вой наживкой!

Папа ударил себя кулаком по лбу. Потом мы пошли домой. Мы большене стали говорить о наследниках, думать о наследстве и решили житьсвоим образом жизни.

Светлячок тети Насти

Всю неделю мы ждали дядю Костю. Он живет у Черта на Куличках.Это где-то в Арктике, у самого Ледовитого океана. Каждый день явыбегал на дорогу посмотреть, не показался ли дядя. Дорога былапуста. На ней кружились волчки из пыли да еще шагали мачтывысоковольтной передачи. Мачты были высокие и все на трех ногах.Настоящие великаны. Они шли и; гудели басом и несли на своихшироких плечах провода шириной в руку.

Дядя не показывался. Папа сказал, что нужно набраться терпения.Кулички — это далеко. До них не доедешь на электричке. Сначалалетишь туда на самолете, потом плывешь на пароходе и в конце концовпересаживаешься на собак.

Ах, как бы мне хотелось добираться до своего дома на собаках!Взял бы каюрскую палку, сел в саночки и… фьють! «Пошли, пошли,быстрей, эээ-й!»

Папа надо мной смеется. Нормальный человек, говорит он, нестанет жить у Черта на Куличках. Не станет он добираться до своейпостели на собзках. Чего хорошего — трястись в саночках, когдакругом зверский холод, и ветер дует со скоростью пятнадцать метровв секунду, и в небе полыхает Полярное сияние?

Полярное сияние лучше покупать в магазине. Двадцать пять рублейкилограмм, в красивой упаковке. Прекрасные конфеты!

Нет, папу не соблазнишь сиянием. Не на того напали! Не нужны емуи собаки. Папа больше любит трамвай. Входишь с задней площадки,платишь тридцать копеек — и езжай на здоровье. Ниоткуда не дует,тепло. Едешь и читаешь газету. В газете интересные новости:…найденсамородок золота весом в два килограмма… у носорога в зоопаркевырвали больной зуб… гардеробщик Алексей Плахов выиграл пофутбольному билету в Лужниках пианино… Интересно!

Попробуйте почитать газету, сидя верхом на олене. Нет, папа несядет ни на оленя, ни на тюленя, ни на моржа. Не будет он жить вяранге и в чум_е. Не станет он отапливать комнату рыбьим жиром. Всеэто для таких, людей, как дядя Костя. Он это любит. Он любит спатьна моржовой шкуре, ездить в жестком вагоне и кушать галеты вместосдобы. Он всегда стремится попасть в самое пекло. В самое жаркоеили холодное место.

— Разве бывает холодное пекло? — спросил я.

— Бывает, сыночек, — ответил папа. — Арктическоепекло. Восемьдесят градусов холода. От этого может бросить вжар.

Мне не терпелось встретить дядю Костю. И сегодня я снова выбежална дорогу и увидел… тетю Настю. Она шла с вокзала с маленькимчемоданчиком в руках.

— Мама! Тетя Настя приехала! — закричал я во всегорло.

— Не надо шуметь, — попросила тетя. — Не кричи,пожалуйста. И так голова трещит.

Мама даже испугалась, когда мы показались на дорожке —Что-нибудь стряслось? — спросила мама.

— Ничего, — сказала тетя и приложила платочек кглазам. — Ничего страшного. Меня оставил Владя.

— Что ты мелешь! Как это может быть? Он ведь всю жизнь былбезумно в тебя влюблен!

— Вот именно: был!

— Он взял вещи?

— Побросал все в чемодан, вызвал такси и уехал. Я даже незнаю куда.

— Чудовищно! — сказала мама, обняла тетю Настю заталию и повела на веранду.

Я шел сзади. Папа увидел нас, когда мы начали подниматься поступенькам.

— Боевой подруге славного товарища Туровского — наш могучийродственный привет! — прокричал папа и — тим-тара-рам-там,тим-тара-рам-там — заиграл на губах веселый марш.

Мама начала делать за спиной тети Насти разные знаки.

Папа играл, отбивая ногами такт.

— Да оставь ты, ради бога, — сказала мама. — Утети Насти большое несчастье. Ее бросил Володя.

— Вы меня разыгрываете, — сказал папа.

— Тебе серьезно говорят.

— Нет, — сказал папа. — Не на того напали. Меняпо дешевке не купишь.

Тетя Настя опять приложила платочек к глазам. Папа пересталлграть на губах.

— То есть как это — бросил? — спросил он.

На веранду вбежала серая курица, самая нахальная из всеххозяйских кур. Она одним глазом посмотрела на меня, взлетела настол и начала клевать пирог. Никто на нее и внимания необратил.

— С чего это началось? — спросил папа.

— С пустяков, с чепуховой размолвки.

— Тогда он придет, — сказал папа. — Вернется какмиленький. Еще будет просить прощения.

— Он не вернется, — сказала тетя. — Этонавсегда.

— Если это так, то он неблагодарная свинья, — сказаламама. — Ты вывела его в люди, сделала человеком. Ведь он былникем…

_ Я извлекла его из ямы, — сказала тетя.

_ Из какой ямы? — спросил папа.

_ Из оркестровой. Он был лабухом.

— Что такое лабух? — спросил папа.

— Лабух — это ничто, — сказала тетя изаплакала. — Это кличка рядовых музыкантов.

Весь вечер тетя рассказывала про дядю Володю и лабухов. Не дайбог с ними связаться. Просто ужас какой-то, а не люди. Целый деньони сидят в своей оркестровой яме, дудят и пиликают на разныхинструментах и знать ни о чем не хотят. Никаких запросов, никакихинтересов. Ее Володя тоже был типичным лабухом, тихим и беспечным.Когда он переехал к тете, он привез с собой два белых бантика подманишку, парадный черный костюм и три пары трусов, на которых былавышита ласточка. Вот и весь его гардероб.

— В то время Владя ни к чему не стремился, ни о чем немечтал. Как-то я спросила его:

«Есть ли у тебя возможность выдвинуться в своей оркестровойяме?»

«Нет», — ответил он.

«Можешь ли ты стать первой скрипкой?»

«Никогда».

«А второй?»

«Когда умрет Фанштейн, второй станет Гураль-ник».

«А вдруг умрет Гуральник?»

«Гуральник не умрет. Если он станет второй скрипкой, он будетжить вечно!»

«Это необычайно остроумно, — ответила я. — Но все жеобъясни: на что ты надеешься? К чему стремишься?»

«Я люблю музыку. Я играю на любимом инструменте, и мне…хорошо».

«Владя, — сказала я, — человек в жизни должен кчему-нибудь стремиться. Он должен иметь цель, мечту. Это жеисторический факт, что каждый солдат хочет стать генералом. Тебя неназначат первой скрипкой, попробуй стать композитором. Все говорят,что ты прирожденный мелодист»,

— Чудная мысль, — сказал папа.-1. Лучше продавать своимелодии, чем играть чужие.

— Правда. хорошая мысль? А с каким нечеловеческим трудоммне удалось ее вбить в его ленивую голову. Один бог знает, чего этомне стоило. Кончилось все это тем, что он начал сочинять и быстропошел в гору…

— Он способный, — сказал папа. — Мне бы егоспособности, я бы тоже не растерялся.

— Он способный, и талантливый, и здоровый как буйвол.Поверите, он не знает, где помещается сердце. Он никогда нежаловался на повышенное давление, на сердечные спазмы, на камни впечени. Ни одна традиционная композиторская хвороба не приставала кнему. Он мог сочинять по шестнадцать часов в сутки. Он сочинялпесни, марши, мазурки, фокстроты, музыку для фильмов о гнездовойпосадке картофеля, об угольных комбайнах, охоте на енотов и многомдругом. Мы прекрасно жили. Но я на этом не успокоилась.«Владя, — сказала я, — это же факт, что надо коватьжелезо, пока горячо».

«Что я еще должен отковать?» — спросил он,

«Муэыку для полнометражного фильма. Такой мастер, как ты, долженпереходить на большие формы».

Вот тут-то он и взбунтовался. Тут-то все и началось. Он началвопить, что он не музыкальная машина. Он не может ежеминутновыдавать новые мелодии. Ему надоела эта вечная суета, погоня заденьгами, за вещами, за славой. Он, видите ли, хочет обратно в яму.К своим скромным лабухам. Как было ему хорошо вечерами сидеть упюпитра и слушать праздничный шум, доносящийся из переполненногозала, и играть «Раймонду», а не мелодичную труху, которую сочиняетсам…