Едва ли может подлежать сомнению, что в общих чертах тот жеисторический процесс совершился в свое время и в Риме. Об этомсвидетельствуют следы, оставленные каждой из отдельных составныхстадий в этом процессе.

Так, в течение всей своей дальнейшей истории, при каждом новомзахвате завоеванной земли, Рим неукоснительно признает захваченнуютерриторию за ager publicus, за землю всего римского народа,как такового. Этот принцип применяется не только к отдельным частямзахваченной территории, но и к целым огромным провинциям. Как будетпоступлено затем с этим ager publicus, это другой вопрос; во всякомслучае, prima facie(«на первый взгляд») захваченная территория естьdominium populi Romani.

Но, как мы знаем, римская civitas состояла из известногоколичества родов (gentes). Каждый род занимал известную частьтерритории, которую и обрабатывал. На то обстоятельство, что иримляне сидели на земле родами, указывают родовые названиядревнейших сельских триб уже после того, как трибы стали делениемчисто территориальным (tribus Aemilia, Camilia, Claudia, Cornelia ит. д.). Право родового наследования и родовой опекисвидетельствует о том, что мы имеем здесь дело не с простымтерриториальным соседством юридически разрозненных семейств, а систорическим остатком прежнего родового землевладения.

Наконец, в свете общего исторического процесса получаетнадлежащее объяснение и римское преданиео heredium. Heredium представляет собою, по всейвидимости, не что иное, как лишь усадебное место. В источникахслово heredium сближается со словом hortus(«огороженное место;ферма»), а это последнее употребляется часто вместо villa. Ивпоследствии, при основании колоний, поселяющимся колонистамотводилось также по 2 югера, но лишь как место для усадьбы;остальная же необходимая земля отмежевывалась в одной общей черте.Ввиду всего этого вероятно, что предание о heredium есть лишьвоспоминание о той поре, когда усадебные земли стали окончательносчитаться неотъемлемой собственностью семьи, изъятой от таких илииных возможных распоряжений рода или общины (например, какого —либо передела).

Несмотря на далеко продвинувшийся процесс разложения общинной(civitas) и родовой собственности, долго еще в Риме сохраняетсяпредставление о том, что тот или иной участок, принадлежащий даннойсемье, есть только доля этой семьи в общей земле. Макс Веберправильно указывает, чтопервоначальная «квиритская собственность» (dominium ex jureQuiritium) обозначала только право на известный «жребий» в общиннойземле, на некоторую «quota» ее, что слово fundusобозначало более «надел», чем реальнуюплощадь земли.

Принадлежность того или другого участка семье носит еще долгохарактер не личной, а семейной собственности: участок, на которомсидит и которым живет семья, рассматривается не как вещь,принадлежащая лично домовладыке, а как общее достояние ихозяйственный фундамент целой семьи. Еще впоследствии сохраняетсяпредставление, что все члены семьи суть как бы сособственники наэту землю даже при жизни paterfamilias («quodammodo domini» —«некоторым образом собственники» — у Гая). Земля, принадлежащаясемье, входит в состав familia и этим именем часто обозначается.Ввиду этого и право распоряжения ею было в древнейшее время в рукахpaterfamilias далеко не таким полным, как впоследствии: остаткомдревнейших ограничений свободы домовладыки является, например, такназываемое формальное необходимое наследование сыновей, о которомбудет речь впоследствии. И лишь постепенно эти ограниченияотпадают, права paterfamilias усиливаются, и то, что раньшесчиталось общим наделом семьи, начинает рассматриваться как личная собственностьpaterfamilias. И только сэтого момента можно говорить об окончательном установлении вримском праве института частной, индивидуальной собственности. Ккакому времени приурочивается этот момент, трудно сказать;обыкновенно думают, что ко времени законов XII таблиц частнаясобственность уже окончательно сложилась.

Было бы в высокой степени важно составить себе хотя бы самоеобщее представление о количественном распределенииземли междуотдельными семейными хозяйствами в древнейшее время, но,разумеется, никакого статистического материала у нас нет. Некоторыеуказания, однако, быть может, дает нам распределение граждан поимущественным классам в так называемой реформе Сервия Туллия. Какизвестно и как об этом будет сказано далее, в основу разделенияграждан было положено количество принадлежащей каждому земли. Приэтом в первый зачислялись граждане, имевшие свыше 20 югеров земли,во 2–й от 15 до 20, в 3–й от 10 до 15, в 4–й от 5 до 10 и в 5–й от2 до 5 югеров. Если мы вспомним, что один югер равняетсяприблизительно 1/4 нашей десятины, то мы увидим, что гражданепервого, высшего класса, суть не что иное, как лица, имеющие более,чем 5 десятин, то есть не что иное, как средние, достаточныекрестьяне. Если мы примем, далее, во внимание, что эти гражданепервого класса составляли 98 центурий (80 пеших и 18 всаднических)из общего числа 193 центурий, то (при предположении, что центурияесть по численности более или менее одинаковая боевая единица),окажется, что в момент реформы в общем составе римского населениятаких полноземельных крестьян было более половины. Наконец,обращает на себя внимание слабая прогрессия земельных норм: от 2 до5, от 5 до 10 и т. д. югеров; она указывает на то, что большойхозяйственной дифференциации еще не существовало, что о каких —либо особенно крупных хозяйствах еще и речи быть не может. Если быкласс крупных помещиков — землевладельцев к тому времени успел ужеобразоваться, если бы он занимал уже сколько нибудь заметное местов хозяйственной жизни страны, это неизбежно сказалось бы и на самомпостроении классов. Вот почему все теории, строящие ту или инуюгипотезу (например, относительно происхождения плебеев) напредполагаемом экономическом расслоении древнейшего римскогонаселения, оказываются лишенными фундамента: резкого расслоения ещене существовало.

Кроме земледелия, без сомнения, были уже известны и другие источники доходав качестве подсобных.Наибольшее значение из них имело скотоводство с выпасом наобщественных выгонах. Как известно, еще впоследствии, в периодреспублики, значительные части ager publicus предоставлялись дляэтой цели. В общем бюджете семьи продукты скотоводства — pecus —играли роль оборотного капитала: ими путем обмена удовлетворялисьтекущие нужды семьи. В древнейшее время в Риме скот играл рольденег; об этом свидетельствует самое название последних pecunia(от pecus); кроме того, посвидетельству источников, еще в начале периода республикиимущественные штрафы назначались в виде известного количества скота(например, Lex Aternia Tarpeia определяет законный maximum штрафа,за пределы которого не должен переступать магистрат, в 30 быков и 2овцы).

Были известны, конечно, и ремесла.Предание рассказывает нам даже о том,что еще Нума(один из легендарных римских царей — Нума Помпилий)организовал ремесленников в цехи. Рассказ о Нуме может бытьлегендой, но несомненно, что некоторые корпорации ремесленниковочень стары. Отдельные виды мастеров, имеющих значение в военномделе, занимают особое место и в рядах сервиановских центурий(центурии плотников и слесарей — tignarii и ferrarii и две центуриивоенных музыкантов — cornicines и tibicines).

Наконец, зарождалась и торговля. Некоторые из современных ученыхдумают даже, что уже в начале своей исторической эпохи Рим былкрупным торговым центром, жил торговлей — даже заморской. Вподтверждение ссылаются на предание о торговом договоре сКарфагеном 508 г. до Р. Х. (Эд. Мейер и др.). Такое мнение,однако, решительно опровергается всем тем, что мы знаем обэкономическом укладе древнего Рима. Мы знаем уже, что всяэкономическая жизнь этого времени базируется на земледельческом ипритом натуральном хозяйстве. Еще законы XII таблиц рисуют намкартину крайне несложного хозяйственного быта. Развитая и дажезаморская торговля привела бы к гораздо большему расслоениюобщества по имуществу, чем то мы в действительности наблюдаем. Носамое решительное опровержение указанного мнения дает состояниесредств обмена, то есть характер древних римских денег.