— Ну вот, Выртос, мы и встретились снова. На сей раз, видимо, надолго, — произнес следователь Быцко, внимательно вглядываясь в осунувшееся, небритое лицо парня. — Хочу предупредить: правдивые показания могут облегчить вашу участь.

— А что мне будет? — выдавил парень мучительный для него вопрос.

— Не знаю, это решит суд в зависимости от степени вашей вины и… поведения на следствии. Так что советую хорошо подумать.

Выртос угрюмо молчал, с трудом осмысливая услышанные слова, и вдруг закричал:

— Это не я, не я убивал!

— А кто, кто же это сделал?

— Грицкан и Савка, вот кто!

Юристам хорошо знакома подобная, так сказать, классическая ситуация: преступник все валит на сообщников, старается выгородить себя. Выртос рассказал следующее. В ночь, когда Грицкан и Савка позвали его с вечеринки, он не остался, как показывал ранее, а ушел с ними. Недалеко от дома стояла «Лада». Грицкан сел за руль, и они поехали. На вопрос Выртоса, где они взяли машину, Грицкан небрежно бросил:

— Так, пришили одного… И тебе кое-что досталось, — с этими словами он протянул Выртосу часы «Маяк». — Стекло вот только разбил этот чудак, когда… В общем, ничего, новое вставишь.

Разъезжали всю ночь и весь день. Катали знакомых девиц. По дороге в Бендеры, возле Гырбовецкого леса, остановились, чтобы сжечь оставшиеся в машине кепку и свитер Бершадского. Наступившая ночь застала их на шоссе в Оргеевском районе. Навстречу мчался грузовик с включенным дальним светом. Грицкан, водитель неопытный, растерялся, круто свернул на реконструируемый участок дороги; машина застряла в куче щебня, где и обнаружил ее утром автоинспектор. Грицкан велел снять номера и спрятал их в портфель. Потом он сказал, что машину нужно сжечь, чтобы не осталось следов. Попытался достать бензин из бака. Не получилось. Поджег так, без бензина. На попутных и пешком добрались до дома по улице Чапаева, утром номера зарыли на берегу озера.

Нужно было проверить показания Выртоса.

Эту небольшую группу людей можно было принять за гуляющих, если бы не строгое, деловое выражение лиц. Впереди шел Выртос, за ним — следователь, инспектор уголовного розыска, техник-лаборант прокуратуры республики и понятые. Вот и озеро. Возле телеграфного столба под номером 6765 Выртос остановился. Все увидели горку свежеразрытой земли. Несколько взмахов лопаты — и показались номера — 16—90 МДЯ. Потом все сели в микроавтобус и поехали в сторону Бендер. На 383-м километре автобус по указанию Выртоса остановился. Группа углубилась в лес, и все увидели небольшую горку золы. Эксперт-криминалист взял из нее пробы и осторожно спрятал в пробирки.

Предстояло уточнение многих деталей, сбор остальных доказательств. А пока что взялись за Савку. Тот отрицал все. Прошло несколько дней.

— Слушайте, Савка, — сказал на одном из допросов следователь, — запираться бессмысленно. Вы только усугубляете этим свою и без того тяжкую вину. Выртос во всем признался; и Грицкан тоже — в предсмертной записке.

Савка, услышав имя Грицкана, вздрогнул, недоверчиво взглянул на следователя:

— Разве Иван умер?

— Да, покончил с собой. Вот фотография, — Быцко протянул снимок останков преступника на рельсах.

Савка долго разглядывал эту страшную фотографию, потом произнес:

— Не верю. Это вы сделали фотомонтаж. Иван жив…

Быцко понял: парень боится, очень боится Грицкана, даже мертвого. Не без труда ему удалось убедить Савку, что Грицкана действительно нет в живых, и он заговорил. Как и Выртос, он все валил на Грицкана. Классическая ситуация повторилась.

— Объясните мне, Савка, — спрашивает следователь, ознакомившись с результатами только что закончившейся криминалистической экспертизы, — каким образом под ногтями жертвы — Бершадского — оказались хлопковые волокна зеленого цвета из той же ткани, что и ваша куртка?

— Не знаю… — глухо отвечал Савка, отводя взгляд.

— Не знаете? Тогда я скажу. Ваша жертва сопротивлялась, пыталась вырваться не из каких-то других, а из ваших рук, Савка. Хваталась за куртку. Отсюда и волокна под ногтями.

Преступник понял: следствие знает многое, и стал давать показания.

…Вечером двенадцатого апреля из дома по улице Чапаева, 41, вышли двое. Один держал в руках черный портфель. Направились к автостанции.

— Уже поздно, автобуса на Каушаны может не быть, — сказал Савка.

— Ничего, найдем машину. — Грицкан открыл портфель и показал своему приятелю тяжелый молоток. — Слушай меня. Остановим любую легковую. Ты сядешь сзади, я — рядом с шофером. Потом, когда выедем на шоссе, я попрошу водителя остановиться на минутку. Надо, мол, по нужде. И кашляну. Тут ты и стукнешь его вот этим, — и Грицкан передал Савке портфель.

На станции автобуса действительно не оказалось, и тут на свою беду подкатил так и неизвестно почему оказавшийся в Теленештах Бершадский. Узнав, что он направляется в Кишинев, попросили подвезти. Бершадский колебался недолго: по пути, тем более, что пассажиры не торговались. Выехали на пустынное в позднюю пору шоссе, остановились, и Савка нанес первый, несмертельный, удар. Еще живого Бершадского бросили на заднее сиденье. За руль сел Грицкан. Возле колодца Велешко он остановил машину, заставил Бершадского выйти, снять часы и раздеться. Тот с ужасом наблюдал, как Грицкан открыл багажник и вытащил заводную ручку. Савка крикнул:

— Что ты, не надо, сядем в тюрьму!

Грицкан зло усмехнулся:

— Не бойся, дурак. Вспомни: когда угнали летучку, чтобы взять магазин, — не сели. А клуб в Салкуцах — неплохо поживились, помнишь? А пластинки в каушанском ресторане? Тоже не сели. И сейчас не сядем, если только прикончим свидетеля. А не то смотри, — и Грицкан угрожающе поднял заводную ручку. — И тебе достанется.

Они говорили открыто, не таясь, о своих прошлых преступлениях, и Бершадский понял, что обречен. Слабый луч надежды затеплился, когда Грицкан почему-то спросил его:

— Ты кем работаешь?

— Слесарь я, такой же рабочий, как и вы…

— Рабочий, говоришь? Видали мы таких рабочих, — цинично процедил Грицкан.

Это было последнее, что услышал Бершадский, прежде чем блеснувший в темноте тяжелый металл рассек ему голову.

Человек был еще жив, когда его бросили в колодец. В последней отчаянной попытке он цеплялся за деревянный сруб с такой силой, что под ногти вонзились частицы древесины, извлеченные позднее и подвергнутые исследованию. От этих леденящих душу жутких подробностей даже следователю по особо важным делам республиканской прокуратуры Салионову, которому было поручено дальнейшее расследование, становится не по себе. А ведь он опытный юрист и повидал немало темных, оборотных сторон жизни. Эти двое убили человека хладнокровно, обдуманно, без тени колебаний, с особой, как творят юристы, жестокостью.

Медленно ползет лента магнитофона, бесстрастно и беспристрастно фиксируя признания преступников. Следователя интересует не только как, но и почему они убили. Неужели из-за поношенных тряпок, которые сами же сожгли, или старых часов? Вряд ли. Чтобы продать автомобиль? Нет. Продажа машины не входила в их планы, они не могли не понимать, что это сделать совсем не просто. Тогда неужели из-за нескольких рублей, которые были у Бершадского?

— Почему вы убили Бершадского? — задает следователь вопрос Савке.

— Чтобы покататься и поехать домой на машине, — спокойно, как само собой разумеющееся, поясняет он.

— Покататься, поехать домой… — машинально повторяет следователь. Ответ не укладывается у него в голове, — настолько чудовищно-инфантильным представляется это объяснение. В здравом ли уме этот молодой, с не лишенными приятности чертами лица человек. Акт судебно-психиатрической экспертизы свидетельствует:

Чем глубже вникал следователь в прошлую жизнь Грицкана, Савки и Выртоса, тем яснее становились ему истоки преступления. Скучной, бесцельной, неинтересной была эта жизнь.