Органически тяготея к экзистенциальной проблематике и испытав мощное воздействие философской мысли Льва Шестова, укрепившего ее сомнения в ортодоксальном православии, М.-М. отразила в своей поэзии довольно стройную философскую картину мира.
В ее основе — гностическое [180]представление о том, что земной «мир лежит во зле» [181]. Человеческая жизнь расценивается как звено в цепочке воплощений:
Земная реальность — греховная, «черновая», враждебна божественному и «ниспослана как некий урок, чистилище, быть может. И кто не хочет и не может пройти через нее, остался недовоплощенным… Окрылиться, стать тем, что Данте называет “angelica farfulla” (бабочка Ангел) можно только через строго реальный путь воплощения. Христос, сын Бога живого, был здесь плотником» [183]. «Задачей человеческого духа является искупление, достижение спасения, стремление вырваться из уз греховного материального мира» [184], который нельзя не полюбить, но нельзя и принять. Красота и боль земного мира и уязвляют:
и преисполняют сочувствием ко всему живому (а значит, и ко всему, обреченному умереть). Однако это не тютчевская «прелесть», умиление увяданием [185]:
Скрытая борьба жизни и смерти осуществляется в любом процессе ежесекундно, и глаз привыкает видеть мир сквозь эту призму (через очки смерти [186]):
Путь к другому, прекрасному, миру лежит через врата смерти. Поэтому смерть есть благо, освобождение, предел земных страданий, «знак для опыта, разрушающего прежние структуры сознания» [187].
«Величайшая из тайн, именуемая Смертью» [188]— мысль, о которой М.-М. помнит всегда, а 30 ноября 1947 г. резюмирует: «Люблю я только искусство, детей и смерть». В стихах ее «работница Божья смерть» сопровождается эпитетом «милосердная», она «не страшна»; «таинство смерти так жутко и сладко». «Ближе к гибели, ближе к цели» — всегда актуальный для нее девиз.
Одну из своих рукописных книг она называет «Ad suor nostra morte» («К сестре нашей смерти», итал.; 1918–928). Название этой книги, антонимичное названию книги Бориса Пастернака «Сестра моя жизнь» (написанной летом 1917 и изданной в 1922), восходит к одному источнику — «Песне о Солнце» Франциска Ассизского, последовательно обращающегося к брату Солнцу, сестре Воде, брату Ветру, сестре Земле и сестре Смерти. При очевидной антонимичности формул «сестра моя смерть» и «сестра моя жизнь», их первое слово акцентирует сестринское (братское) отношение и интимную открытость миру, дочернее (сыновнее) доверие к Сотворившему его таким, каков он есть. Христианский урок макабра (memento mori) логически и эмоционально связан с призывом прямо противоположного свойства (memento vivere).
«Можно написать очень нейтральное стихотворение по содержанию, образам и прочее, но звуки будут расставлены так, что это будет к смерти» [189]. А можно почти всю жизнь писать стихи о желанной смерти, но звуки и энергетические импульсы их будут вести к жизни. Поэтический мир М.-М. представляет именно этот — весьма необычный — второй случай.
«Человек умирает только раз в жизни, и потому, не имея опыта, умирает неудачно. Человек не умеет умирать — смерть его происходит ощупью, в потемках. Но смерть, как и всякая деятельность, требует навыка. Надо умирать благополучно, надо выучиться смерти. А для этого необходимо умирать еще при жизни, под руководством людей опытных, уже умиравших. Этот-то опыт смерти и дается подвижничеством. В древности училищем смерти были мистерии. У древних переход в иной мир мыслился либо как разрыв, как провал, как ниспадение, либо как восхищение. В сущности, все мистерийные обряды имели целью уничтожить смерть как разрыв. Тот, кто сумел умереть при жизни, не проваливается в Преисподнюю, а переходит в иной мир. Не то чтобы он оставался вечно здесь: но он иначе воспринимает кончину, чем непосвященный» [190]. Эти слова Флоренского многое могут объяснить в поэтической философии смерти М.-М.
Повторяющийся мотив умирания при жизни роднит М.-М. с Эмили Дикинсон («Кончалась дважды жизнь моя…»).
В теософской концепции, повлиявшей на М.-М., смерть рассматривается как рождение к подлинной жизни:
В этой системе главная работа духа — это работа по преодолению земного порога бытия. Отсюда любимые образы-символы у М.-М.: проросшее зерно, хризалида (покинутое бабочкой тело куколки), ласточка, мотылек, крылья [191]. Любимый глагол: унестись.
Горе, болезнь, муки — необходимые ступени восхождения духа, поэтому они принимаются там, где речь идет о себе.
180
Ср. обобщение Бердяева: «Новое религиозное сознание не может не иметь гностической стороны. Гнозис переводит от внешнего, экзотерического, исторического христианства к христианству мистическому, эзотерическому, внутреннему», утверждая «индивидуальный мистический опыт, личные пути духа, личную духовную дисциплину и достижения» (Бердяев Н. Новое христианство (Д.С. Мережковский)// Русская мысль. 1916. № 7. С. 57. http://www.vehi.net/merezhkovsky/berdyaev.html).
181
Стихотворение М.-М. «Если мир лежит во зле…».
182
Гностическое представление о ступенях, или сферах, мира отражено в стихотворении «Как страшно жить в семи слоях…».
183
Из письма М.-М. к О. Бессарабовой от 3 августа 1917 г. (Бессарабова. Дневник. С. 219).
184
Лосев А.Ф. Гностицизм // Философская энциклопедия. Т. I. М., 1960. С. 375.
185
Как увядающее мило!
Какая прелесть в нем для нас,
Когда, что так цвело и жило,
Теперь, так немощно и хило,
В последний улыбнется раз!..
186
Шестов Л.И. На весах Иова // Шестов Л.И. Сочинения. В 2-х т. Т. II. М., 1993. C. 27.
187
Аверинцев С.С. Мистика // Аверинцев С.С. Собр. соч. / София-логос. Словарь. Киев, 2006. С. 311.
188
Малахиева-Мирович В.Г. О смерти в современной поэзии // Заветы. 1912. № 7. С. 98.
189
Красовицкий С. Катастрофа в раю. М., 2011. С. 5.
190
Флоренский П. Сочинения. В 4 т. Т. 2. М., 1996. С. 167.
191
Ср. дневниковую запись 1937 г.: «Самое важное из того, что может дать нам любовь в дни молодости — Мост к миру и человеку через душу возлюбленного, Крылья, Ощущение бессмертия».