«Смуглая и стройная рабыня…»
Смуглая и стройная рабыня
С Моавитских гор,
Я любила в розовой пустыне
Авраама царственный шатер.
Зачала я сына Аврааму.
Чрево, плод несущее, — алтарь!
Неужели покоряться станет
Госпоже неплодной — мать-Агарь?
Но страшна жены бездетной ярость.
И молил, и плакал Измаил.
Обрекла его изгнанью Сара.
Господин меня не защитил.
Я и отрок в розовой пустыне
От рассвета горького утра
Целый день под небом жгуче-синим
Вдаль идем от милого шатра.
Не слышна мне жажда и усталость,
Не палит меня палящий зной.
Только страшно, что в пустыне алой
Первенец погибнет мой.
«Горних высей высота…»
Горних высей высота,
Дольних мыслей суета,
Чад сгоревшего огня
Ждут ответа от меня.
Растроилась жизнь моя:
Дух — в заоблачных краях.
«Я» души — в земном бреду.
Сердце — в огненном аду.
Что в ответ могу сказать?
Буду завтра бресть опять
В трех мирах тройным путем,
Всё тоскуя об Одном.
«Тревожно, грустно и светло…»
Тревожно, грустно и светло
Над сердцем облако прошло,
Блеснули алые края —
Мечта закатная моя.
Пробилось золото лучей —
Отсвет далеких светлых дней,
И снова сумрак предночной,
Угрюмо сизый и немой.
«Пролетит и не вернется птица…»
Пролетит и не вернется птица,
Проблестит и канет в ночь зарница.
Это облако ты видишь только раз,
Не зажжется пламень, что погас.
У сухих цветов ожить нет силы.
Мертвецы не встанут из могилы.
Только сердце свой пройденный путь,
Глупое, всё думает вернуть.
«Глухой и слепой…»
Глухой и слепой,
Горбатый и старенький,
С клюкой и сумой
Сижу на завалинке.
Теплеет апрель
Теплынью богатою.
Весенняя прель
Просырила заплаты.
Кружит по руке
Мурашка залетная.
Кружит налегке,
Сестра беззаботная.
Клюкой бы не смять
Траву подорожную.
Жизнь и ей благодать —
Дыхание Божие.
«Однодневка в золотом уборе…»
Однодневка в золотом уборе
Залетела в комнату мою.
Поискала солнца и простора,
И цветов, что сладкий сок дают.
И устав от поисков напрасных,
Крылышки сложила и легла
На кругу моей коробки красной
И без лишних жалоб умерла.
«Стонет зверь в лесном капкане…»
Стонет зверь в лесном капкане,
В мышеловке бьется мышь,
Тонет судно в океане.
Ты, уснувший, мирно спишь,
Упоен вином покоя,
И не слышишь, как вдали
Твари в смертной муке воют,
Тонут в море корабли.
«Шелесты. Нежные лепеты…»
Шелесты. Нежные лепеты.
Теплые капли в листах.
Шорохи. Росные трепеты
В розовой кашки лугах.
Тень мимолетного облака.
Легкий серебряный дым.
Матово-белое, доброе
Мягкое солнце за ним.
«Если мир лежит во зле…»
Если мир лежит во зле —
Отчего так ясны звезды
И цветов осенних гроздья
В золотой лампадной мгле
Так торжественно прекрасны?
И чиста любовь моя
И из чаши бытия
Смерть, как жизнь, принять согласна.
«Окончив речь свою, прославил…»
Окончив речь свою, прославил
Христа и к небу взор поднял,
Безмолвствуя, апостол Павел.
И весь ареопаг молчал.
Потом слова зашелестели
То тут, то там, — и вспыхнул смех:
«Чьи кости мертвые истлели,
Он оживить мечтает тех.
Презреть слова его пустые!
Танатос жертв не отдает.
Пойдемте пить и есть, живые,
А мертвый в гробе пусть гниет».
И только женщина рыдала
Одна, по имени Дамарь,
И сквозь рыдания шептала:
«Услышь, мой друг, мой брат, мой царь!
В Аида черную обитель
Ты заключен не навсегда,
Сойдет к нам Эрос-воскреситель
И воскресит нас в день Суда».