«Приготовьтесь к шествию в пустыне…»
Приготовьтесь к шествию в пустыне,
Путники усталые. Пора.
Научитесь, путники, отныне
В пламени гореть и не сгорать.
На пути источника не будет.
Не прострет над вами пальма тень,
Помолитесь, путники, о чуде,
Чтоб не стал последним этот день.
«Бессилью моему дай право стать усильем…»
Бессилью моему дай право стать усильем,
Моей душе, приникнувшей к земле,
Расправить дай поникнувшие крылья
И луч зари дай уловить во мгле.
Да вознесусь к Твоим селеньям горним,
Как к облакам возносится туман,
В бескрайние лазурные просторы,
В неизмеримый звездный океан.
«Когда в Еноне у Салима…»
Дух дышит где хочет и голос его слышишь, а не знаешь — откуда приходит и куда уходит.
Иоанн 3, 8
Когда в Еноне у Салима
Крестил водою Иоанн,
Богоисканием томимый,
И я пришел на Иордан.
Но был мне голос: в Иордане
Тебе креститься не дано.
Томимых жаждою познанья
Крещу я огненным вином.
Пожди еще. Минуют сроки,
Предел восполнится времен —
И будешь в огненном потоке
Испепелен и возрожден.
«Неизглаголанной печали…»
Неизглаголанной печали
Полна ушедшая любовь,
Но сердце чтит ее скрижали,
Их перечитывая вновь.
И совесть, страж неутомимый,
Не даст душе вперед шагнуть,
Пока ты, некогда любимый,
В былом мне заграждаешь путь.
Пока тебе я не простила
Разлуки смертную вину
И до конца не обвинила
Себя одну.
ИЗ КНИГИ «О ПРЕХОДЯЩЕМ И ВЕЧНОМ»
Блудница Роав
Остановись, прохожий, на мгновенье
Во имя ночи той, что я была с тобой.
Ты не узнал меня. Спина моя согбенна,
И седы волосы, и взор померкнул мой.
Но это я — Роав. Тебя из всех прохожих
Я одного возлюбленным звала.
С тобой одним на всем доступном ложе
Невестой чистою и любящей была.
С вершин [Фавора] ветер налетает,
Взметает прах всех четырех дорог
И, злобствуя над нами, раскрывает
Шатра убогий кров.
В Вефиле у тебя есть крепкая храмина
И мать твоих детей, любимая жена,
Но мы одни под звездами пустыни,
Что ты вошел ко мне, не будет знать она.
Не просит ласк дряхлеющее тело,
И поздно мне дитя твое зачать.
Я в эту ночь, припав к тебе, хотела,
Как встарь, на звезды поглядеть опять.
Ты вдаль уйдешь, но станет ночь теплее,
И я во сне услышу, как тогда:
«Роав, Роав, ты мне всех жен милее,
Ты мне сестра, голубка и звезда».
«У колодца ведра плескались…»
У колодца ведра плескались,
И всю воду я разлила
Оттого, что мысли мешались
И душа как в аду жила.
Вдруг подходит ко мне прохожий,
Не священник и не левит,
Но по виду служитель Божий,
И смиренно мне говорит:
«Дай мне пить, жена-самарянка».
«Нашел у кого просить!
У колодца я спозаранку
И воды не могу наносить.
Я в колодец ведро уронила
И разбила два кувшина,
Ты не знаешь, что со мной было».
Он сказал: «Ты блудница, жена,
И сегодня горишь в геенне,
И в сердце твоем нож
И своей, и чужой измены.
И всегда ты жаждешь и пьешь,
Угасить напрасно желая
Негасимую муку твою.
У меня же вода есть такая,
Коей жажду навек утолю».
Я молчала у ног пророка,
Но с груди моей камень упал.
А над нами высоко-высоко
Белый голубь летал.
«Гляжу с вниманием прилежным…»
Гляжу с вниманием прилежным
В полуоткрытое окно:
По синим пажитям неспешно
Влача пушистое руно,
Волнисто-снежными стадами
Плывут и тают облака,
А там, вдали за облаками,
Весь мир держащая Рука
И надо мною, и над ними
Незримо чертит письмена.
И не стереть ничье в них имя,
Ни одного виденья сна.
«Шел Иуда полями…»
Шел Иуда полями.
Трава под его ногой
Свивалась в черное пламя,
И камень стонал немой.
В страхе бежал с дороги
Пред ним скорпион и змей.
И русло менял в тревоге
Бегущий мимо ручей.
Смерти искал Иуда,
Но тщетно звучал призыв.
Свершилось новое чудо
Под кущею белых олив.
Ветви обвиться не дали
Проклятой петле вокруг,
И роща вся задрожала,
Как будто пронесся дух.
Пал Иуда на землю,
Как зверь, завыл, скорбя,
И услышал голос: «Я внемлю.
Я здесь. Я простил тебя».