Изменить стиль страницы

«Не схожу ли я с ума?..»

Не схожу ли я с ума?
Дальше некуда идти…
О, зеленая тюрьма,
О, замкнутые пути…
Тот же странный лесовик
К тем же пням привел меня
И корягою приник
У березового пня.
И русалки хохот злой.
За туманами реки
Над болотистой землей
Зеленеют огоньки
И порхают, и блестят,
Душу в топь свою маня.
Вспыхнул искрой чей-то взгляд.
Чур меня!
17 июня 1930, Погост

«Тучи синими горами…»

Тучи синими горами
Стали по краям.
Ветер сизыми волнами
Ходит по хлебам.
Ходит-бродит, свищет-ищет
Счастья своего.
Потеряв свое жилище,
Не найдет его.
1930, Погост

Разлюбленному другу

Не гляди на меня так печально,
Разлюбивший, разлюбленный друг.
Исцеляет костер погребальный
Неисцельный измены недуг.
Что-то бросили, что-то разбили,
Что-то не было силы поднять.
Но довольно бесплодных усилий.
Улетевшего сна не поймать.
11 августа 1930, Томилино

«Тучи синими горами…»

Е.Н.Б.

Ирис мой лиловоглазый,
Цвет Мемфисских берегов
Окроплен росой алмазной
Над кинжалами листов,
Вглубь моей подземной крипты
Ты приносишь мне отсвет
Древней мудрости Египта
И грядущих зорь привет.
28 августа 1930, Томилино

Памяти С.С. Цявловской

Упал на сердце молот. И разбилось,
Хрустальное, под молотом судьбы.
Но тела жизнь неумолимо длилась,
Как будто рок скосить ее забыл.
Всё в мире стало тяжким сновиденьем,
И лишь осколки острые в груди
Не уставали каждое мгновенье
Живую боль утраты бередить.
В преодоленье пытки молчаливо
Безлико дни и годы протекли
И тенью ужаса и боли терпеливой
В глуби зрачков недвижимо легли.
Но пробил час пощады и свободы,
Открылась узнику измученному дверь.
За ней не будет больше мук бесплодных,
Ни снов обманных, ни потерь.
30 августа 1930, Москва. Почтамт

Сергеюшке(письмо)

Помнишь глинистую гору,
К Ганину крутой подъем,
На лесистые просторы
Вид с пригорка за углом?
Дуб в осеннем одеянье,
Медь и золото листвы.
Уток шумное плесканье
Меж стеблей речной травы,
Там, где Корбух вод убогих
Тину черную несет.
За железною дорогой
С огурцами огород.
Помнишь старицу слепую,
В дверь ее твой громкий стук,
И конфету зачастую
Из ее дрожащих рук.
Вспомни Лавру, вспомни фрески,
Сергиево житие.
И росы алмазной блески,
Что служили нам питьем.
На Козихе утром летним
В час прогулочных забав
Вспомни солнце, вспомни ветер,
Вспомни старую Баб-Вафф.
14 сентября 1930, Сергиев Посад

«Стой в своем стойле…»

Стой в своем стойле,
Жуй свое сено,
Плачь, если больно,
Жди перемены:
Крякнет на бойне
Олух дубовый,
Выйдешь из стойла,
Сбросив оковы.
15 октября 1930, Москва

«Рябит, рябит, и, как стекло, дробится…»

Рябит, рябит, и, как стекло, дробится
В поганой луже здесь и там,
И вдруг алмазным диском отразится
И побежит, сверкая, по струям.
И как тогда не видно черной грязи,
Ни мелкости убогой мутных вод,
А только золото, и жемчуг, и алмазы,
И голубой небесный свод.
20 октября 1930, Москва

«Прилетели новые птицы…»

Прилетели новые птицы
И запели новые песни.
Старой птице в их ряд тесниться,
Песни их распевать неуместно.
Но в глубинах темного леса,
Если больно и плохо спится,
Допевает в глуши безвестной
Свои песни старая птица.
8 ноября 1930, Москва

«Ноябрьское небо хмурится…»

Ноябрьское небо хмурится.
Нескончаемый серый поток
Намокших людей на улице
Течет, куда гонит рок.
Звонки дребезжат трамвайные,
Как безумный, автобус ревет,
В лихорадке отчаянья
Ускоряя времени ход.
Оголтело за пищей мечется
По рынкам голодный люд.
Неувязка, распад, нелепица…
И это жизнью зовут.
10 ноября 1930, Москва