– Мне не до шуток. Ты издеваешься надо мной? Зачем? Может быть, я в чистилище? Есть ли

шанс, что я попаду в более светлое место?

Над нами пронеслась стая шумных птиц.

– Ты уже готова поверить в чистилище?

– Так всё-таки необходимо искупление? Что я должна сделать? Умоляю, скажи мне, Ветер!

Мой голос сорвался на крик, который тут же подхватило эхо, взявшееся непонятно откуда.

Ветер встал. Я заметила, что его плащ остался чист, словно он сидел на сухой крыше.

– Мне становится скучно. Я думал, будет веселей.

Я поднялась вслед за ним. Соседние дома отчуждённо глядели друг на друга, а в сумрачном

доме напротив зажглось окно. Это пустынное здание. Только в одной квартире здесь по

ночам всё время горит свет. Она не заперта. Ни для кого, кто сделал свой выбор. Туда

приходят те, кто устал быть здесь. Говорят, это окно погубило множество жизней, и что на

него нельзя долго смотреть, иначе “жёлтый глаз”, как называют его горожане, заметит тебя и

заберёт против твоей воли.

– Видишь там внизу двух прохожих?

Я не ожидала, что Ветер снова заговорит со мной, поэтому поспешно кивнула, даже раньше,

чем успела заметить две фигуры – мужскую и женскую. Мужчина отставал от женщины на

несколько метров; он шёл не спеша, но складывалось впечатление, будто он следит за ней.

– В твоём мире они были любовниками, – продолжил Ветер. – Они оба отравились газом.

Это не было суицидом. А сегодня он зарежет её. Вот такая вот сказочка на ночь.

Я не сразу поняла, что он дал мне первый чёткий ответ, который сообщал: здесь обитают не

только самоубийцы. Какое-то время я смотрела на него, надеясь на дальнейшие пояснения,

но их не последовало.

– Расскажи мне про того мальчика, который умер в лаборатории. Целью игры было найти его

убийц. Если я найду их, то это что-то изменит?

Вопрос про умершего в лаборатории мальчика я задавала так часто, и так часто слышала в

ответ спутанную речь, что уже начинала забывать о его принадлежности к игре. Если что-то

сильно расстраивает, память недолго желает хранить это. Защитная функция мозга

включается, когда сочтёт нужным. Порой очень некстати для нас.

– Иногда здесь можно услышать его шёпот. Нужна лишь правильная ночь.

– Что было в нём особенного? Почему над ним ставили эксперименты?

– На твоём месте я бы спросил про его имя. Оно понадобится тебе, если захочешь мстить. Но

ты не узнаешь его, пока не вспомнишь своё.

Что-то кольнуло сердце, и скользнуло в желудок, отчаянно пискнув. Я не помнила своего

имени. Но как можно забыть такое? Я хорошо помнила имя пользователя и пароль своей

электронной почты, но не могла вспомнить главного. Саша и большинство знакомых звали

меня Дождинкой, но у меня же было настоящее имя!

– Подожди, я сейчас вспомню. Это какая-то нелепость. Я же знала его минуту назад...

– Не знала. Ты забыла его, как только попала сюда. Но ты ещё помнишь остальное, –сказал

Ветер, спихнув носком ботинка мой босоножек. – Знаешь, у тебя удивительно сильная жажда

жизни.

Я смотрела на падающий босоножек. Его полёт с крыши был невероятно долог и пленителен.

Мной завладел непостижимый приступ внезапного счастья. Что-то лёгкое и свободное

тянуло за ним. Я сделала шаг вперёд, чтобы заметить, куда упадёт босоножек. На долю

секунды я увидела вместо него белого голубя, который стремительно приближался к земле,

сложив чистые крылья, но это был лишь обман зрения – босоножек разлетелся на части.

– Жду тебя внизу, Дождинка.

Эти слова оборвали во мне странную эйфорию. Я быстро повернулась, чтобы сказать Ветру

какую-нибудь гадость, но его не было. Исчез так же незаметно, как возник. Ему стоит

позавидовать - очень удобная возможность. Со мной остались лишь отчаянье и горечь,

которые со злостью швырнули второй босоножек с крыши. “Нет! Я не буду. Не

сегодня”, – принял решение разум.

Я вернулась обратно на чердак, но не успела сделать и несколько шагов, как поранила ногу.

Как же мне надоело калечиться! Пришлось ступать очень осторожно, вглядываясь в

полутьму помещения. Вскоре я услышала какой-то шорох в дальнем углу. Глаза уже

привыкли к темноте, и через несколько секунд я увидела мужской силуэт, сидящий у стены.

Подумав, что это Ветер, я пошла к нему. Когда я приблизилась, по чердаку скользнул

лунный свет, и передо мной развернулась отталкивающая сцена: молодой светловолосый

парень, корчась от боли и что-то быстро шепча, резал себе вены грязным бутылочным

осколком. Я стала тихо пятиться назад, но он заметил меня – поднял голову и впился в лицо

настороженным взглядом.

– Кто ты? Ты пришла помешать мне?

Я отрицательно покачала головой и спросила:

– Зачем ты делаешь это?

У меня не было сомнений в том, что он душевнобольной, но, по опыту, я знала: чтобы

спокойно уйти, надо немного поговорить с психопатом, суметь усыпить его неадекватную

бдительность.

– Они управляют мной. Управляют через эти провода, которые вшили в меня! Но я не

позволю им делать это. Ни за что!

Он яростно затряс головой и снова принялся резать руки. Я успела отступить на три шага,

прежде чем парень снова заговорил со мной.

– Они идут. Ты слышишь? Теперь не спастись! Помоги мне, Иллюзия. Они отключили мне

ноги. Без тебя я не справлюсь!

Он пополз ко мне, повторяя свою просьбу о помощи, пока его речь не превратилась в

неразборчивый шёпот. Что-то из прошлого выжигало его мольбу на теле и заставляло

оставаться здесь. Я протянула ему руку, но как только её коснулись его израненные пальцы,

я вскрикнула и убежала с чердака.

Я спускалась пешком по бесконечным пыльным ступеням, оставляя на них красные следы.

Это были не только следы моей боли. Следы вечного стыда и презрения к себе за свою

трусость, свой эгоизм и тот ад, против которого я восстала, от которого убежала, только для

того, чтобы найти его в себе.

Я уже знала такой стыд. Тогда Андрей был ещё жив. Всё лето в доме напротив играла одна

песня. Я не помню текст этой песни, не знаю, что за группа её исполняла. На уме осталась

только одна строчка: “когда осенний первый дождь напомнит вам, что меня нет”. Это был

рэп, а мы с братом не очень приветствовали это музыкальное направление. Мы злились и

желали, чтобы скорее наступила осень, чтобы он скорее остался только воспоминанием. А в

конце сентября дождливым вечером у дома напротив собралась большая толпа. Я не поняла,

что случилось, и спросила об этом в местном чате. Через несколько минут одна девушка

написала, что оттуда выбросился какой-то мальчик.

Пошло оживлённое обсуждение, люди с огромным интересом говорили о его смерти,

жестоко шутя, в тайне от самих себя радуясь тому, что они живы. Я долго сидела у экрана,

зачем-то всё это читая, пока на клавиатуру не стали падать слёзы. Потом я выключила

компьютер и открыла окно. Я прошептала: “Прости меня! Прости нас с братом, прости за то,

что не услышали твоего крика, прости, что мы смеялись, прости нашу жестокость!”

Часть меня верит в то, что это был не тот человек, из чьей квартиры всё лето звучала песня, и

убеждена в том, что, если даже это был он, мне совершенно не за что себя винить. Другая же

часть души до сих пор стыдится моих тогдашних мыслей и слов, которые никогда не сгниют

вместе с прошлогодней листвой.

Однажды я поделилась этой историей с Вадимом, и пожалела об этом. Мы встречались с ним

почти полгода. Это был сильный человек с жестоким характером и чёрным сердцем. Меня

привлекала его уверенность в себе, его манеры и поведение – он вёл себя так, словно он

властелин мира. Как-то на вечеринке по случаю его крупного выигрыша в лотерею (Вадиму

всегда очень везло, его даже называли любимцем судьбы) я подошла к зеркалу, чтобы