мая 3-го, 1907

Прошлым вечером я действительно был не в состоянии продолжать мои записи в серьезном тоне. Мысль о том, что тетя Джанет устроит мне выволочку как в старые добрые времена, вызвала у меня смех, и я так хохотал, что ничто на свете не мог воспринимать всерьез. О, тетя Джанет не подведет, что бы ни случилось. В этом-то я уверен, а значит, и волноваться на сей счет незачем. Вот и хорошо, и без того хватит причин для беспокойства. Однако не буду сдерживать ее: пусть пересказывает мне свои видения, возможно, я кое-что узнаю из них.

За прошедшие сутки я, бодрствуя, просмотрел несколько принадлежащих тете Джанет книг, которые принес к себе. Вот так так! Неудивительно, что славная старушка суеверна, если она напичкана вещами подобного рода! В каких-то из этих историй, вероятно, содержится доля правды; те, кто записал их, наверное, верили, что они правдивы, по крайней мере часть из них. Но что касается связности или логики, здравого смысла или умозаключений, то, похоже, у их сочинителей были куриные мозги! Эти оккультисты-компиляторы, кажется, собирают только голые неприкрашенные факты, которые подаются ими самым безыскусным образом. Их заботит лишь количество фактов. Но одна подобная история, хорошо проанализированная и логично прокомментированная, была бы убедительнее для постороннего, чем несметное число прочитанных мною.

Дневник Руперта. Продолжение

мая 4-го, 1907

В стране явно что-то назревает. Горцы еще более беспокойны, чем прежде. Постоянно куда-то направляются, главным образом ночью или перед рассветом. Я провел много часов в моей комнате в восточной башне, откуда мог видеть лес и подмечать признаки этого их перемещения. Но при всех этих активных действиях никто из них не перемолвился со мной ни словом. Конечно же, это меня разочаровывает. Я надеялся, что горцы поверили мне: та сходка, на которой они хотели палить из ружей в мою честь, внушила мне крепкую надежду, что я стану для них своим. Но теперь ясно, что они не полностью доверяют мне, во всяком случае, пока не полностью. Ладно, незачем сетовать. Все абсолютно справедливо и правильно. Пока я ничем не подтвердил свою любовь к этой стране и преданность ей. Я знаю, те люди, с которыми я познакомился, доверяют мне и, думаю, ко мне расположены. Но доверие народа — это другое дело. Такое доверие надо завоевать; тот, кто завоюет такое доверие, должен его оправдать, а это бывает возможным только в пору тревог. Ни один народ не наградит полным доверием чужестранца в мирное время. С какой стати? Мне не следует забывать, что я здесь чужестранец и что подавляющему большинству обитателей этой страны даже имя мое неизвестно. Возможно, они узнают меня лучше, когда Рук с оружием и боеприпасами, которые он купил, вернется на небольшом военном корабле, раздобытом им в Южной Америке. Когда они увидят, что я все передаю нации без каких-либо условий, тогда, вероятно, начнут верить мне. А пока остается только ждать. Все образуется со временем, я не сомневаюсь. Ну а если нет, то умираем лишь раз!

Но так ли? А как же моя Леди в саване? Однако не следует думать о ней здесь, в галерее. Любовь и война — несоединимы, их нельзя смешивать, если до этого дошло. Мне надлежит быть мудрым; и если будет в каком-то смысле трудно, я не должен подавать виду.

Но одно несомненно: что-то назревает, и это, наверное, столкновение с турками. Из сказанного владыкой на сходке можно заключить, что они намерены атаковать синегорцев. Если так, то нам надо подготовиться, и возможно, я смогу быть полезен здесь. Необходимо организовать наше воинство, у нас должен быть какой-то способ поддерживать связь. В этой стране, где нет ни дорог, ни железнодорожных путей, ни телеграфа, мы должны установить некую систему сигнализации. С этогоя сразу могу и начать. Я разработаю код или же приспособлю уже использованный мною ранее в иных обстоятельствах. На верхушке замка установлю маяк, который можно будет видеть отовсюду с большого расстояния. Обучу несколько человек умению подавать сигналы. А тогда — если будет потребность — я смогу доказать горцам, что я из тех, кто достоин жить в их сердцах…

Вся эта деятельность, возможно, успокоит во мне боль иного рода. Поможет, по крайней мере, занять мысли на то время, пока я дождусь следующего посещения моей Леди в саване.

Дневник Руперта. Продолжение

мая 18-го, 1907

Две прошедшие недели были хлопотными, и возможно, они окажутся важными по своим последствиям — время покажет. Я всерьез думаю, что эти две недели позволили мне занять новое место среди синегорцев, но, конечно же, среди тех, кто живет в этой части страны. Я уже не вызываю у них подозрения, и это немало, хотя они еще не облекли меня своим доверием. Полагаю, это когда-нибудь произойдет, но незачем пытаться подталкивать их. Насколько я могу судить, они уже готовы использовать меня в своих целях. Охотно приняли идею сигнализации и жаждут потренироваться ничуть не меньше, чем я жажду обучить их. Это может доставить им (я думаю, действительно по-своему доставит) удовольствие. Все они прирожденные воины. И совместная проба сил отвечает их желаниям и служит повышению их боеготовности. Думаю, я могу понять ход их мыслей и те идеи национальной политики, которые стоят за этими соображениями. Во всем, что мы вместе испробовали, они доказывают, что неодолимы. От их воли зависит, принять ли предлагаемое мною, иными словами, они не опасаются возможности давления и руководства с моей стороны. Таким образом, пока они держат в секрете от меня свою политическую стратегию и ближайшие цели, я бессилен причинить им вред, но могуоказать услугу в случае необходимости. Учитывая все сказанное, это много. Они уже видят во мне личность, а не просто человека из толпы. И я абсолютно уверен, что им импонирует моя личная bona fides. [97]Ну да, политика, политическая ситуация сыграла роль в том, что я приближен к ним.

Однако политика — вещь временная. Это замечательный народ, но если бы они знали немного больше того, что знают, они бы понимали, что нет мудрее политики, чем доверие. Но я должен контролировать себя и не судить их строго. Бедняги! Тысячу лет подверженные турецкой агрессии, вынужденные противостоять силе и обману, конечно же, они будут недоверчивыми. И все прочие страны, с которыми они вступали в какие-то отношения, — за исключением моей родины — обманывали или предавали их. Тем не менее они прекрасные солдаты, и вскоре мы сформируем армию, с которой нельзя будет не считаться. Если бы я смог заручиться их доверием, я бы попросил сэра Колина приехать сюда. Он был бы превосходным главнокомандующим. Его прекрасное знание военного дела и способности тактика очень пригодились бы здесь. Я загораюсь при мысли о том, какую армию он бы создал из этого великолепного материала, армию, особо обученную для ведения боевых действий в условиях Синегории. Если я, всего лишь любитель, имеющий опыт одной только организации дикарей самого свирепого нрава, сумел сплотить синегорцев, отдельных воинов со своим индивидуальным стилем ведения боя, сумел объединить в некое целое, то великий полководец, такой, как Макелпи, сделает из них непревзойденную военную машину. Наши шотландские горцы, когда они прибудут сюда, подружатся с ними; горцы всегда находят общий язык друг с другом. А тогда у нас будет несокрушимая сила. Только бы Рук поскорее вернулся! Хочу увидеть, как эти новейшие ружья «Инжис-Мальброн» будут надежно складированы в замке, а еще лучше — розданы горцам; это первое, что я сделаю, — раздам оружие. Я убежден, что, когда эти люди получат из моих рук оружие и боеприпасы, они лучше поймут меня и ничего не будут держать от меня в секрете.

Эти две недели, в те моменты, когда я не тренировал горцев, не совершал обходов вместе с ними, не обучал их сигнальному коду, который усовершенствовал, я занимался тем, что изучал ближайшую к замку сторону гор. Не выношу покоя. Для меня мука — ничегонеделание в моем теперешнем состоянии ума: я имею в виду мою Леди в саване… Странно, но меня не смущает слово «саван», как смущало поначалу; в нем не осталось прежней горечи.