Минут через двадцать автобус неожиданно затормозил, и господин Мюллер сказал, указывая на меня зубочисткой:

— Айген.

Я вышла, и тут же была окутана облаком дыма. Когда автобус, громыхая, скрылся за поворотом, я сдвинула на затылок шляпку и огляделась. Передо мной был всего один дом, на котором висела вывеска: «Гостиница».

— Вы знаете виллу Трапп? — обратилась я к мужчине, который, стоя в дверях, дымил трубкой.

Вместо ответа он неторопливо вышел на пыльную дорогу и, указав мундштуком через луг на группу видневшихся вдали высоких деревьев, изрек:

— Там.

Справа от железнодорожных путей, в указанном направлении, вдоль дороги тянулась высокая железная ограда, по-видимому, огораживавшая частный парк. С другой стороны огромные луга простирались у подножия высокой красивой горы Гэйнберг. Узкая дорога, казалось, вела прямо к ее подножию. Впрочем, поворот все же был, но так далеко, что добравшись до него, я успела несколько раз переложить вещи из одной руки в другую. Я пыталась заглянуть в парк, но кусты и деревья у ограды образовали непроницаемую зеленую стену. Возможно, это были те самые деревья, которые я видела с автобусной остановки. Тогда здесь должен быть дом. Скоро он показался. Железная решетка неожиданно оборвалась, открыв широкую подъездную аллею, и сквозь желтую листву высоких старых каштанов, за большой зеленой лужайкой я увидела краешек дома. Я остановилась и, нетерпеливо сдвинув назад надоедливую шляпку, огляделась вокруг. Так вот это где! Меня раздирали противоречивые чувства: еще не прошедшая грусть от неожиданной разлуки с возлюбленным святилищем и сильное любопытство, возбуждаемое экзотическим домом и настоящим капитаном, смешанное с легким страхом перед ним.

«Но ты же не можешь стоять здесь вечно», — сказала я себе.

Выйдя из-за деревьев на покрытую гравием подъездную аллею, я увидела большой серый особняк с маленькой башенкой в правом углу. С этой стороны его стены были покрыты густыми зарослями плюща. Мое внимание привлекли исключительно высокие окна первого этажа. Через них внутри виднелось какое-то бело-красное полотнище, свешивающееся со стены. Две ступеньки вели к массивной, двустворчатой дубовой двери. Когда я позвонила, она с легким скрипом распахнулась.

— Это вилла Трапп? — обратилась я к красивому мужчине, одетому в серый костюм с серебряными пуговицами.

— Да, мадам.

— Я новая учительница. Это вы капитан?

Ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Нет, мадам. Я Ганс, дворецкий.

— Добрый день, Ганс, — протянула я руку.

Он пожал ее, как мне показалось, немного поспешно. Потом, взяв сумку, провел меня в огромный холл с высоким потолком, предложил сесть и, прежде чем я успела вымолвить хоть слово, бесследно исчез. Я даже немного обиделась. В небольшой горной деревушке под Тиролем, откуда я была родом, мы ничего не делали в такой спешке. Мне хотелось поговорить с дворецким, о многом расспросить его, прежде чем я впервые в жизни встречусь с настоящим капитаном. Хотя, возможно, именно так должны вести себя дворецкие. Мне никогда не доводилось с ними встречаться. Ни у нас в горах, ни на учебе в Вене, ни в Ноннберге дворецких не было. Как и о капитанах, я знала о них только по книгам и фильмам.

Сидя в резном кресле темного цвета, чем-то напоминавшем наши монастырские, я с любопытством оглянулась вокруг в поисках экзотического оружия, шкур львов и тигров. Однако за исключением кое-какой старинной мебели, да двух висевших на стене картин, написанных маслом, ничего интересного в зале не было. Через огромные окна, которыми я любовалась снаружи, яркий солнечный свет падал на изящную винтовую лестницу, элегантной змейкой поднимавшуюся вверх. То красно-белое полотнище на стене, которое я видела через окно, оказалось огромным флагом, самым большим, какой я когда-либо видела. Он был, самое меньшее, тридцати футов в длину, красный-белый-красный, с огромным гребнем в центре.

Вдруг я услышала быстрые шаги за спиной, и звучный, немного резкий голос произнес:

— Вижу, вас заинтересовал мой флаг.

Это был он — капитан!

Высокий, красиво одетый джентльмен, стоявший передо мной, до обидного мало напоминал морского волка, которого рисовало мое воображение. Его самоуверенный, немного высокомерный вид, вероятно, испугал бы меня, если бы не теплое, сердечное рукопожатие.

— Очень рад, что вы приехали, фрейлейн…

— Мария, — подсказала я.

Он окинул меня быстрым взглядом. Я вдруг ясно осознала, как должно быть нелепо выглядит мое платье, а предательская шляпка, разумеется, опять съехала на нос. Впрочем, его глаза почему-то остановились на моих туфлях.

Мы по-прежнему стояли в холле. Закончив осмотр, капитан сказал:

— Прежде всего я хотел бы познакомить вас с детьми.

Он достал из кармана странной формы, с орнаментом, латунный свисток и, сунув его в рот, издал несколько замысловатых резких трелей.

Должно быть, я выглядела удивленной, так как он пояснил, как бы извиняясь:

— Слишком долго звать всех детей по именам, и я придумал каждому отдельный сигнал.

Я, конечно, ожидала услышать громкое хлопание дверей, гомон веселых голосов, торопливые шаги детей, перепрыгивающих через ступеньки и съезжающих по перилам. Вместо этого на лестнице показалась торжественная процессия, возглавляемая девочкой лет шестнадцати с серьезным выражением лица, — четыре девочки и два мальчика, одетые в матросские костюмы. В полном молчании они спускались вниз, чеканя шаг. Мгновение мы изумленно таращились друг на друга. Я никогда не видела таких безупречных маленьких леди и джентльменов, они никогда не видели такой шляпки.

— Это наша новая учительница, фрейлейн Мария, — представил меня капитан.

— Здравствуйте, фрейлейн Мария, — эхом откликнулся хор из шести голосов и последовали шесть безупречных поклонов.

Это было нереально. Это не могло быть правдой. Я опять сдвинула на затылок нелепую шляпку. Видимо, этого оказалось достаточно. На блестящий паркетный пол упала отвратительная коричневая вещь и, прокатившись, остановилась у крошечной ножки прелестной пухленькой девочки лет пяти. Ехидное хихиканье нарушило тишину. Лед был растоплен, и мы все засмеялись.

— Это Иоганна, — представил отец хихикавшую девочку. — А это наша малышка, Мартина.

«Что за чудный ребенок», — подумала я. Она осторожно спрятала руки за спину и вызывающе посмотрела на меня.

— Гедвига уже ходит в школу, — указал отец на ее сестру.

Все три девочки носили длинные челки, тогда как у четвертой, которую капитан представил как «моя старшая дочь Агата», были длинные вьющиеся волосы, охваченные широкой белой лентой. Я сразу почувствовала симпатию к этому юному ребенку с необычно серьезным выражением лица и легкой застенчивой улыбкой. Всем сердцем я желала стать добрым другом детям.

Однако пытаться подружиться сейчас не было времени, так как их отец продолжал:

— Это наши мальчики. Руперт — старший, и Вернер.

Руперту, казалось, была присуща отцовская, немного суховатая манера держаться. Вернер был пареньком с темными бархатными глазами, которого мне сразу захотелось обнять.

— Кто же из них моя ученица? — спросила я капитана.

Легкая тень набежала на его улыбающиеся глаза, когда он отвечал:

— Ее здесь нет. Я отведу вас к ней.

Легким кивком он отпустил детей.

Пока мы поднимались по лестнице, он объяснял:

— Мы уже несколько лет мучаемся с ней из-за слабого здоровья. С тех пор, как она переболела скарлатиной, сердце у нее испортилось. Сейчас у нее грипп, и не похоже, что он скоро пройдет. Бедная малышка!

На втором этаже капитан открыл дверь, и мы опять поднялись по ступенькам узкой винтовой лестницы на третий этаж, в большую солнечную комнату с балконом. Опершись спиной о гору подушек, на старинной деревянной кровати сидела маленькая девочка.

— Это Мария, — сказал капитан, обращаясь к крохотному личику, отдававшему желтизной, с темными кругами под большими черными глазами, и мягко продолжил: