— Папа, папа! — закричали дети и устремились к высокой фигуре, стоявшей в дверях. Ну надо же! А мы сидели на полу! Я медленно поднялась, подобрала с пола гитару и положила ее на диван. Между тем барон перецеловал всех детей и, держа Мартину на руках, подошел ко мне.

— Мне очень жаль, капитан, — сказала я.

— Что жаль? — не понял он. Потом продолжил заговорщическим голосом, — а, понимаю, это должно было быть сюрпризом к Рождеству. Но не беспокойтесь — вам это удалось. Это действительно сюрприз! Дети, я не могу поверить в то, что слышал. Это звучало просто изумительно! Давайте продолжим! Нет, не зажигайте свет. Давайте прямо здесь. Идите сюда.

И он удобно устроился на полу, опершись спинкой о кресло и усадив маленьких девочек себе на колени.

— Вы разучили новую песню. Откуда она? Спойте ее снова.

— Новую песню? — как эхо отозвались дети. — Только одну?

— Что значит «только одну»? — не понял отец. Потом, словно спохватившись, он удивленно посмотрел на меня. — Вы чего-нибудь ждете, фрейлейн?

Я все еще стояла, не в силах поверить своим глазам.

— Н-нет, — промямлила я и опустилась на диван.

— О, нет, идите сюда к нам, прямо на ковер. Вы не считаете, что так гораздо уютнее?

Я никогда не сомневалась в этом. Я присоединилась к остальным, и мы снова запели. Это получился чудесный вечер. Снова и снова капитан прерывал нас возгласами:

— О, дети, дети, разве это не прекрасно?

Его восторг был совершенно искренним и очень заразительным. Он похвалил Марию и Агату за их игру, и, неожиданно для всех, взяв скрипку, стал мягко наигрывать мелодию одной из наших старых баллад. Тогда мы запели эту балладу и пропели все ее двадцать две строфы. Когда мы замолчали, гитара еще некоторое время продолжала играть, а скрипка мягко вторила ей. Никто не двигался. Неожиданно капитан остановился, будто очнувшись.

— Никогда не думал, что когда-нибудь снова смогу играть, — сказал он, глубоко вздохнув. Потом, подбросив дров в огонь, который уже начинал затухать, спросил:

— А теперь, дети, расскажите, что у вас нового? Как школа? Как ты, малышка? — он нежно положил голову Марии себе на плечо.

Сразу началась шумная болтовня. Когда дети рассказали все о себе, они, конечно, захотели узнать об охотничьей поездке отца. Девочки обнаружили, что карманы отца набиты кроличьими хвостами, которых так не хватало для мехового пальто медвежонку Тедди! Ах, как плохо, что уже было восемь часов, и уже пора ложиться спать!

На следующий день за обедом я спросила Марию:

— Где вы обычно вывешиваете рождественскую гирлянду?

— Что вывешиваем?

Я была ошеломлена.

— Разве вы не вывешиваете каждый год рождественскую гирлянду?

— Нет, никогда. А что это такое?

— Это большой венок, сплетенный из еловых веток, с четырьмя свечами, по числу воскресений в последнем предрождественском месяце. Обычно ее вывешивают в общей комнате. Она напоминает людям о приходе Рождества. Они зажигают свечи и поют рождественские песни.

— Ах, как замечательно! Может, и мы так сделаем в этом году? Папа, пожалуйста, купи нам большую рождественскую гирлянду.

— Нет, нет, не надо покупать. Мы сами можем легко ее сделать, — перебила я и пояснила капитану, что нам понадобятся две корзины еловых веток и, возможно, одно из колес от старого кабриолета, который я видела в гараже.

— Что еще?

— Катушка ниток, четыре восковых свечи и восемь ярдов шелковой ленты.

Капитан предложил съездить за этим в город. Все были озабочены тем, чтобы вовремя сделать рождественскую гирлянду. Садовника отправили за еловыми ветками, а мальчики побежали, чтобы помыть и принести в детскую колесо от кабриолета.

Потом мы принялись за работу. Дети брали ветки из корзины и подавали их мне, а я завивала их вокруг колеса, привязывая нитками. Возились мы долго, так как делали большую гирлянду. На одинаковом расстоянии друг от друга закрепили на колесе четыре шипа, чтобы прикрепить к ним свечи. Когда мы кончили и стали прибираться в детской, выметая мусор и приводя все в порядок, вернулся из города капитан. Свечи сразу были посажены на шипы, лента разрезана на четыре одинаковые части, которые мы привязали к гирлянде так, чтобы потом с их помощью подвесить гирлянду к потолку. Наша первая рождественская гирлянда была готова.

— Чем я могу помочь? — спросил капитан. Я замялась.

— Это надо бы подвесить к потолку в центре общей комнаты. Но поскольку общей комнаты в доме нет, то, может быть, мы повесим это в детской, прямо над этим столом?

Взяв молоток и гвозди, капитан взобрался на стол. Мы все вместе держали гирлянду, пока он прикреплял ее к потолку. Неожиданно он остановился, не донеся молоток до гвоздя и, посмотрев на меня, нахмурился.

— Что значит, в доме нет общей комнаты? Что вы имеете в виду?

— Но ее действительно нет, — ответила я.

— А большая гостиная, малая гостиная, библиотека, музыкальная комната?

— Нет, — настаивала я, — это не одно и тоже. Общая комната — это та, в которой живет вся семья. Отец, мать и все дети вместе работают, играют, читают и пишут в ней. Тогда это действительно общая комната.

Капитан закончил и слез со стола. Отступив на шаг, мы залюбовались замечательной большой гирляндой с четырьмя свечами. Она не только придавала комнате праздничный вид, но и принесла с собой приятный запах рождественской елки.

— Что же мы будем делать с ней дальше? — спросила Агата.

— Очень просто. В первое воскресенье предрождественского месяца вся семья соберется ночью под гирляндой, и ваш отец будет читать Евангелие. Потом он зажжет одну свечу, а мы все вместе будем петь рождественские песни. На следующей неделе мы зажжем две свечи, затем — три, а потом все четыре.

— Откуда вы все это знаете?

— О, этот очень древний обычай — лишь один из многих.

— Один из многих? У вас в запасе есть для нас еще?

— Может, кое-что и есть, — засмеялась я.

— Ну что ж, — сказал капитан, собирая остатки гвоздей и беря молоток. — После ужина давайте встретим ночь под рождественской гирляндой в нашей новой общей комнате.

Последние слова явно относились ко мне. Было ли это только попытка подразнить меня, или же он решил подвергнуть критике мое замечание относительно общей комнаты, я не поняла. Этот вопрос мучил меня все время, что я была здесь: семья собирается только во время принятия пищи. Дети и не предполагали, что можно собираться вместе по другим поводам. Мальчики почти все время были в своей комнате, старшие девочки — в своих, и баронесса Матильда снова и снова повторяла им, что им нечего делать в детской вместе со своими младшими сестрами. Когда, последнее время, старшие дети стали приходить к нам, вежливо стучась в дверь детской и вежливо спрашивая: «Можно нам войти?», мне хотелось ответить им: «Прекратите эти церемонии. Разве вы не одна семья?»

Однако, все это было не мое дело. Это был лишь один из множества неписанных законов, действовавших здесь. Я просто не могла понять, что может быть хорошего в этом, если держать детей, принадлежащих одной семье, разделенными на три группы, которые, разумеется, противостоят друг другу. Я пыталась выяснить это у баронессы Матильды. Она не смогла объяснить. Единственное, что я узнала из разговора с ней, что таков обычай большинства аристократических домов — приглашать воспитательницу для старших детей, няню — для младших, и, возможно, наставника для мальчиков.

Что до меня, меня не касалось общее положение дел в доме. Предмет моих забот, было сказано — детская, и мне совершенно нечего делать с Рупертом, Вернером, Агатой и Марией, за исключением школьных занятий с последней. И я буду поступать верно, если буду отсылать от себя старших детей, вместо того, чтобы учить их петь всех вместе. Зачем тут общая комната? Я чувствовала себя довольно неловко, когда думала о баронессе Матильде. Ни за что на свете не согласилась бы я обидеть ее, но иногда она меня просто раздражала. Разве, рассуждая таким образом, могла она додуматься до идеи о новой общей комнате, о том, чтобы дети были вместе? Но я утешала себя: ведь она всегда во всем спрашивала разрешения у капитана, говоря, что нужно делать только то, что ему было по нраву. Но детскую объявил нашей новой общей комнатой он, а не я.