1930
* * *
Чуть подует ветер влажный
Заструит в окне листву
Весь в чернилах лист бумажный
Косо ляжет на траву
И шурша в траве зеленой
С теплым утром заодно
Рифма девочкой влюбленной
Запоет в мое окно.
Так, от шалости воздушной,
От движенья ветерка,
Станет плотью непослушной
Простодушная строка.
1931
* * *
К прохладе гладкого стола
Прильну щекой, ресницы сдвину, —
И от угла и до угла
Вдруг вижу плоскую равнину.
Далекий голос за стеной,
В вечерних сумерках гитара,
А подо мной и предо мной
Моя привычная Сахара.
В пустыне марева и сны,
Воздушные лучатся токи,
Я сплю. И брызги тишины
Мне горько увлажняют щеки.
А там, где черный лак стола
Пронизан пламенем стакана,
Как бы два яростных крыла
Восходят в золоте тумана.
И с замираньем сердца жду,
Вот, вот взлетит в огне и громе,
Со звоном лопнут стекла в доме,
И, оглушенный, упаду.
1931
* * *
В тот день отчетливей и резче
Труба под солнцем протрубит,
И древле связанные вещи
Сойдут с расплавленных орбит.
Смеясь и плача, ангел звонкий
Провеет вихрем по земле
И распадется пылью тонкой
На письменном моем столе.
И вспыхнет легкая страница
Тревожного черновика,
И в сердце вытлеет строка,
И перестанет сердце биться.
Но знаю, знаю, в мире новом,
Затеряна, оглушена,
Душа, — земным коротким словом
Ты будешь насмерть сражена…
Тогда в своей печали строгой
Чужое имя назови,
Исполненное боли многой
И меда горького любви.
* * *
Должно быть, нá море туман, —
Волна на брызги не скупится;
Должно быть, старый капитан
До самой смерти не проспится.
Клянясь убийственной божбой,
В вонючих переходах трюма
Кто топором, кто острогой
Уж запасается угрюмо.
Пожалуй, кровь и потечет,
Смешается с тюленьим жиром,
И ветер яростный над миром
Со стоном тучи повлечет.
И в ночь кромешную, сверкая,
Ракетой вырвется беда,
И закипит волна морская,
Ломая встречные суда, —
Обрушатся дожди потоком
В густую, в грозовую тьму,
И только я, во сне жестоком,
Игры веселой не пойму.
Перебегая рысью валкой
Сквозь дымные струи и свист,
Зло отшвырну намокшей палкой
Приставший по дороге лист,
Забьюсь в подъезд чужого дома,
Затиснусь в дальний уголок, —
И полетит под грохот грома
По лужам чей-то котелок.
1931–1945
* * *
Сегодня снег. Окно вагона
Легчайший запушил мороз,
Еще четыре перегона —
И переменят паровоз.
Сорвутся лыжники гурьбою
И разбегутся кто куда,
И только я с моей судьбою
Считать останусь провода.
За телеграфными столбами
Холодный воздух пуст и гол,
Лишь справа черными зубами
Поскрипывает частокол.
И слишком, как-то слишком близко,
Открытая со всех сторон,
Топографическая вышка
Прочерчивает небосклон.
Так вот она, земля живая, —
Она мне снилась не такой —
Вернусь по линии трамвая
В привычный сумрак городской.
Пойду по улицам без цели
Бродить и слушать до зари,
Как злобно звонкие метели
Гнут городские фонари.
1931
* * *
Бреду в сугробе, и без шубы
Летишь навстречу ты сама,
Кружась; тебя целует в губы
В тебя влюбленная зима.
Я восхищаюсь и ревную,
И насмотреться не могу,
А ветер кофточку цветную
Оглаживает на бегу.
Смеясь, несется лик румяный,
И вдруг — беда, скользит нога, —
И ты на пышные снега
Упала северной Дианой.
ГОСТЬ
Колоколец не звучит,
Гулкий ставень не стучит,
Ель под снегом не скрипит.
В доме пусто, город спит.
Я лежу в моей постели,
Книга плавает в руке, —
Слышу — в старом сундуке
Мыши будто присмирели —
Что читаю? Всё равно мне,
Этой книги не пойму,
Этой жизни не приму,
Этой памятью не помню.
По страницам ветер бродит;
Из распавшейся строки
Сквозь трамвайные звонки
Поздний гость ко мне выходит.
Кто он? Чем он сердцу дорог?
Думать трудно, думать лень —
Наплывает зимний день
Из-за выбеленных шторок.
Вот сомкну глаза от света, —
Не припомню ль в полусне,
Кто там бросил в сердце мне
Белый отблеск пистолета?
Поздно. Ставень не стучит,
Колоколец не звучит,
Не качается сосна.
Косо дует от окна.