РЮГЕН
На горизонте редкий мрак,
Дождей широкие ладони, —
Как пламень жертвенный, маяк
Зажегся в сумрачной Арконе.
Идут на север стороною
Едва приметные суда,
В тиши тревожной иногда
Лишь чайка вскрикнет надо мною.
Всё глуше, глуше шорох важный
Доходит из дубровной мглы, —
И вдруг со стоном ветер влажный
Сгибает черные стволы.
О, как терзает, как возносит
Он ветви в бурной вышине,
О, как он мучит сердце мне,
Как этой муки сердце просит.
* * *
Зверь обрастает шерстью для тепла,
А человек — любовным заблужденьем, —
Лишь ты, душа, как мохом поросла
Насильственным и беглым наслажденьем.
Меня томит мой неизбежный день,
Ни счастья в нем, ни даже возмущенья —
Есть голода высокая ступень,
Похожая на муки пресыщенья.
* * *
И дождь, и мгла. Не всё ль равно?
Артист в душе, творец без цели, —
Он нежной музыки зерно
Качает в жесткой колыбели.
Пусть спотыкается смычок,
Из грубых пальцев выпадая, —
Но царственно провалы щек
Захлестывает прядь седая.
Невыразимая мечта
Им безраздельно овладела, —
И строже тонкие уста,
И выше сгорбленное тело —
Дождями вымытый сюртук
Вбирает жадно ритм и звуки, —
О, пламень глаз, о, сердца стук,
О, в ветер брошенные руки!
Зачем же хмурая толпа,
Зажатая под воротами,
Так равнодушна, так скупа,
Так небрежет его мечтами?
И вот — высокое чело
Склонилось долу и остыло, —
Как будто то, что быть могло,
Ничтожнее того, что было.
1928
* * *
Порой, как бы встревоженный слегка,
В пустом кафе не замечаю скуки,
И кажутся чарующими звуки
Небрежного и грубого смычка.
И вот — гляжу по-новому туда,
Где, к телу скрипки припадая бровью,
Худой румын торгует без стыда
Поддельной страстью, злобой и любовью.
Так длится ночь. Дымятся зеркала,
В окно плывет несвежая прохлада,
На скатерти сигарная зола
Крошится в бурых пятнах шоколада.
Я слушаю. И мысль во мне одна, —
Душа, как поле осенью, изрыта,
Захлестана, дотла разорена,
И оттого — всем радостям открыта.
1928
ТЕНИ ПОД МОСТОМ
Где ночи нет, а день не нужен,
Под аркой гулкого моста
Азартом заменяя ужин,
Они играют в три листа.
На свалке городского хлама,
В лоскутьях краденых мешков, —
Не всё ль равно? валет и дама
Решают судьбы игроков.
Вот загораясь жаждой гнева,
Убийца с золотым зрачком
К веселому соседу слева
Уж надвигается бочком.
Но, с ловкостью привычной вора
Тасуя карты, шутки для,
Сосед опасному партнеру
Сдает учтиво короля —
Так, забавляясь и играя,
Подобные летучей мгле,
Легко любя и умирая,
Они проходят по земле.
О, не гляди на них тревожно, —
Освобожденным и нагим
Доступно всё и всё возможно,
Что снится изредка другим.
1928
* * *
Когда прожектор в выси черной
Свой узкий распускает хвост
И над общественной уборной
Подрагивает гулко мост, —
И затекает дождь за ворот
Растерзанного пиджака,
Мне кажется, что мост и город
Вдруг уплывают в облака —
Кто может знать? Но бег тревожный,
Весь этот шум и лязг и звон —
Весь этот мир — быть может, ложный
Мучительный и краткий сон.
И вдруг под фонарем проснется
Бродяга в ржавом котелке,
Он рук моих крылом коснется,
Он уведет меня к реке.
И я увижу с изумленьем
Сквозь своды тяжкие воды
Лазурь, пронизанную пеньем,
И белых отроков ряды.
И крылья обретая тоже,
Уже летя, уже трубя,
Я в том, который всех моложе,
Узнаю с трепетом тебя.
1928–1952
БЕССОННИЦА
1