Де Санглен увел генерала Лозу в кабинет. Счастливый Яков Иванович уверовал в то, что напал на след польской графини, и с воодушевлением взялся допрашивать генерала-провиантмейстера.

—

Ну наконец-то! Посмотрите сюда! — дождавшийся своей очереди Ривофиннолли протянул мне бумагу.

—

Что это?

Я едва не подпрыгнул, прочитав первые сроки. Запись была сделана по-французски небрежным почерком: «Достоверные сведения. Франц Леппих в Москве. На него работает сто человек, а то и более. Изготовление зажигательных снарядов. Власти намерены сжечь город».

—

Вот это да! И вы молчите! — попрекнул я итальянца.

—

Так мне же слова не дали сказать, — фыркнул он.

—

Обнаружили у мадам Домерг? — спросил я.

—

Да, это записка ее мужа, — подтвердил Ривофиннолли. — Вчера допрашивал мадам Домерг. Записку, что нашли у собаки под ошейником, написала она. Клялась и божилась, что никакого умысла в пользу Наполеона в переписке их не было. Дескать, благоверный муж сообщил ей о тайнике, где прятал заначки. А она отправила ему подтверждение, что деньги нашла. Проверил тайник и обнаружил вот это. Глупый народ эти актеришки.

Я промолчал. Выходило, что тайна раскрыта. Несмотря на все ухищрения, французские агенты добыли исчерпывающие сведения о деятельности Франца Леппиха. А ведь государь говорил, что касательно зажигательных снарядов и плана сжечь город делались только устные распоряжения, даже в секретной переписке на случай возможной утечки обсуждалось сооружение воздушного шара.

Нетрудно было догадаться, что ценные сведения добыла Изабель Арнье, проживавшая в доме генерала-губернатора.

—

Давно я так не потешался! — проговорил Ривофиннолли. — Вот полюбуйтесь-ка!

Он поднял со спинки стула два роскошных парика, один черный, другой рыжий, и потряс ими в воздухе.

—

Что это? — спросил я.

—

К сожалению, прибыл Дурасов и забрал мадам Домерг в свой оборот, — сказал итальянец.

—

Опять Дурасов, — вздохнул я.

—

Но до его появления мадам пустилась в некоторые откровения, — продолжил Ривофиннолли. — По ее словам, мосье Домерг так любил лицедействовать, что одним только театром не ограничивался.

—

И что же?

—

Время от времени он надевал парики, сюртук — вот. — Ривофиннолли указал на одежду, сваленную на стуле. — И в таком виде прогуливался по улице, а чаще всего цеплял рыжую шевелюру и торчал в «Волчьей долине». Со слов мадам Домерг, вдохновение таким образом черпал. Бывало, днем по улицам да кабакам прогуливался, а вечером шел в театр роли играть.

—

«Волчья долина» — что это?

—

Кабак на Ленивом Торжке, — пояснил Ривофиннолли, — за Большим Каменным мостом.

—

Превосходно! — воскликнул я, осененный мыслью. — Эти обстоятельства мне на руку, ими я и воспользуюсь!

Я надел парик на голову, посмотрелся в зеркало и сам себя не узнал: на голове рыжая копна, щеки закрыли рыжие бакенбарды. Дело портили только черные брови, но я растрепал чуб, и волосы достали до переносицы.

—

Давай сюртук, — велел я итальянцу.

—

Что вы делаете? — удивился Ривофиннолли.

—

Пойду-ка в кабак «Волчья долина», пропущу стаканчик, — улыбнулся я.

—

Вы же не думаете, что кто-то примет вас за Домерга! — воскликнул итальянец.

В эту минуту появился де Санглен.

—

Не знаю, радоваться или… — Он умолк на полуслове, смерил меня взглядом и обратился к Ривофиннолли: — Кто это?

—

Как? Вы не узнаете меня? — произнес я намеренно приглушенным голосом.

—

Вы актер? — спросил Яков Иванович.

—

Актер поневоле, — ответил я обычным голосом.

—

Андрей Васильевич! — изумился де Санглен. — Вас не узнать.

—

Конечно, я не сойду за Домерга, нет, — согласился я с Ривофиннолли. — Но дружки Домерга подумают, что я его посланник, а парик и сюртук для того, чтобы подать им знак.

—

Не принимайте их за глупцов! — воскликнул итальянец.

—

Они наверняка знают об обыске у мадам Домерг и скорее примут вас за полицейского или провокатора! — поддержал его де Санглен.

—

И в том, и в другом случае они как-то проявят себя, — сказал я.

—

Ни к чему теперь тратить на них время, — возразил Яков Иванович. — Нужно что-то предпринять в отношении графини Коссаковской.

Де Санглен сказал о полячке с таким воодушевлением, что мне пришло в голову: может, это и впрямь не призрак? В конце концов, о том, что Ланг и Розен добросовестно исполнили поручение и убили полячку, я знал только со слов Ривофиннолли.

—

Вот какая картина складывается! — Яков Иванович с удовлетворением потер руки. — Наш генерал, — он кивнул на дверь кабинета, где оставил Осипа Николаевича, — свел знакомство с девицей, иностранкой, назвавшейся графиней Селинской. При этом она регистрируется под другим именем, объясняя свои поступки желанием скрыться от мужа. Согласитесь, подозрительно, если учесть, что их брак, как вы сказали, давно превратился в фикцию.

—

Селинский и впрямь женился на иностранной поданной. И что? — спросил я.

—А то, — с триумфом произнес де Санглен. — что никакая она не графиня Селинская, а только выдает себя за таковую. Потому-то она и опасается встречи с мужем и не только с мужем, а с любым, кто знает настоящую графиню Селинскую.

—

Вы думаете, что это графиня Коссаковская? — промолвил Ривофиннолли.

—

Уверен, — ответил де Санглен.

—

Живая и невредимая? — спросил растерянный итальянец.

—

И беременная? — вставил я.

—

Ну, это дело немудреное, — отмахнулся директор Высшей воинской полиции и с тяжелым вздохом добавил: — Одна беда — она опять ускользнула от нас. Где теперь ее искать, совершенно непонятно.

—

Да уж, — протянул я.

—

Ладно, графиней-то мы займемся, — сказал Яков Иванович. — Вы вот что, Андрей Васильевич, вы скажите, что с Моховым и Косынкиным делать? Арестовать-то мы их арестовали. Так ведь даже не знаем, за что.

Он уставился на меня, а мне в эту минуту было совершенно не до Косынкина и не до Мохова.

—

Я знаю, что делать! — воскликнул я. — Она сама к нам придет.

—

Кто? — удивился де Санглен.

—

Потом объясню, мы теряем время, — с этими словами я направился к выходу.

—

А что с этими? — закричал Яков Иванович.

—

Держите пока, — ответил я и, задержавшись в дверях, добавил: — Николай Михайлович Карамзин нам поможет.

—

Кто? — воскликнул де Санглен.

—

Наш историограф, — ответил я и покинул штаб.

Глава 20

Большой Каменный мост, словно нож, отделял заплесневевший край от съедобной части пирога. По одну сторону моста возвышались величественные кремлевские башни, а по другую теснились трущобы. И как только директор французской труппы осмеливался наведываться сюда, пусть даже и днем?!

Трактир «Волчья долина» занимал двухэтажное здание, грязное и ветхое. Перед входом стояли несколько пустых подвод. Я представил себе, как лет сто назад здесь торговали прямо с телег, за что Торжок и прозвали Ленивым.

Перед тем как войти в кабак, я задержался: неведомая сила заставила меня обернуться и выйти к берегу. На другой стороне Москва-реки находилась Берсеневка. По правую руку от меня высились над рекой палаты Аверкия Кириллова. К горлу подкатил комок: я вспомнил, как глубокой ночью сидел с ворохом бумаг и разбирал расписки и отчеты об израсходованных деньгах… Интересно, по- прежнему ли Московская казенная палата занимает этот особняк? История была жуткая, но по прошествии времени неприятные воспоминания потускнели, а светлые, радостные сохранились. А теперь и их предстоит разрушить. Так что лучше не вспоминать, не давать волю чувствам.