- Ни один Палач не сравниться с вашей совестью, – спокойно отозвался Вейдер. – Вы свободны, король.

Бейл Органа решил атаковать противника:

- А ваша совесть, если она бывает у ситхов, не подсказывает, что вы вмешиваетесь не в свое дело?

- Нет.

- Что до этих детей Лорду Вейдеру? Вы все время уклоняетесь от ответа!

- Лорду Вейдеру дела до этих детей, может, и нет, – очень медленно проговорил ситх, – А вот Энекину Скайуокеру, – он выдержал паузу, – очень даже есть.

Мон вздрогнула.

- Милорд, что вы этим хотите сказать? – спросила она, уже догадываясь.

«Это же так очевидно!»

- Нет. Нет. Нет, – понял вдруг Бейл. – Это не может быть правдой.

- Почему же нет? С удовольствием выслушаю вашу версию...

- Я читал заключение о вашей смерти. Прошло два года, как вы пропали.

- Я был между жизнью и смертью. Эти два года.

- Энекин Скайуокер и Дарт Вейдер – один и тот же человек? – Мон все еще не верила.

- Один человек! Как же я сразу не догадался! – и Бейл начал смеяться.

Обычная истерика – нервная система короля не выдержала.

Но на него никто уже не обращал внимания. Мон смотрела только на Вейдера.

А Вейдер?

Разобрать, куда смотрел Милорд и о чем думал, – не было возможности.

Непроницаемая маска привыкла все скрывать. Скрыла и на сей раз.

ГЛАВА 31. ПО КОЛОДАМ ЛЕТ

- Сердцем я поверила, что вы – Энекин. Но умом... вероятно, если бы вы сняли маску...

- В принципе, это возможно... но вряд ли вам что-то докажет. Я сильно изменился... а в прошлом мы были знакомы не слишком хорошо.

- Мы и сейчас знаем друг друга лишь как противников. Слабые места. Привычные отговорки. Предпочитаемый стиль словесного фехтования. Простите, Милорд, но сейчас вы для меня – не совсем человек. Не в смысле внешности... просто мы мало общались по-человечески. Больше ругались и интриговали.

- Однако внешность вас тоже интересует. Знаете, почему я ношу эту маску?

- Вы... пострадали в сражении?

- Меня почти убил бывший друг. Почти... и от этих событий остались не только внешние шрамы.

- И теперь вы боитесь кому-то доверять?

- Боюсь? Мне сложно сочетать с собой такую характеристику.

- Страх не всегда подразумевает бегство. Иногда он заставляет атаковать...

- Теперь буду знать, почему вы так язвительны, а Бейл наговорил мне гадостей.

- Уходите от темы.

- Знаю... и, частично, вы правы. Мне, действительно, сложно «раскрыться» – в прямом и переносном смысле.

- А в каком сложнее?

- Окольная дорога, чтобы узнать, сильно ли я изуродован? И не появится ли у вас тошнота при одном взгляде на «союзничка»?

- Зачем же вы... а, впрочем, плевать! Ответите на вопрос?

- Интересная вы дама, сенатор Мон. Пожалуй, мне бы тоже хотелось узнать, каковы вы под маской, будь я на вашем месте, а вы на моем... так что отвечу. Вначале хорошего было мало... но, когда я видел собственное лицо в последний раз, результат казался... почти удовлетворительным. Линнард хорошо поработал.

- Рада это слышать.

- Предпочитаете, чтобы я все же выглядел, как человек?

- Я приняла бы вас в любом виде. Внешность важна... но не настолько. Для меня, по крайней мере. Однако я рада. Рада, что у меня не будет искушения вас... пожалеть.

Зачем он это делает? Мысль, преследовавшая Дарта Вейдера все это время. Тогда, когда они молча – с ощущением какой-то сопричастности, общей тайны шли по коридору. Тогда, когда он посторонился второй раз в жизни, пропуская в медитационную камеру другого... другую... ту же, что и в прошлый раз. Зачем он это делает? Не ради политики – эти сказки можно смело оставить за дверью. Политика подразумевает дистанцию. Работа – тоже. Нет ничего хуже, чем смешивать работу и личную жизнь... что?!!!

Вот как вы запели, Милорд. Значит, личная жизнь. У человека, который столько лет отрицал наличие у себя не только частной жизни, но и вообще – жизни за порогом работы. И даже чувств. Романтика... тьфу! Похоже, Палпатин снова был прав... а ты – снова выглядишь дураком.

«И с каких это пор тебя это волнует?», – противный внутренний голосок. Еще несколько дней назад ты, снисходительно улыбаясь, убеждал Линнарда, что тебе совершенно плевать на здоровье и внешность. Главное, чтоб в обмороки на мостике не падать, а остальное – детали. Броня скроет все: и шрамы, и мысли, и чувства. Да, говорил. А теперь втайне надеешься, что врач хорошо сделал свою работу. Признайся, ведь ты боишься. Боишься жалости вместо... чего? Любви? Ну, так далеко заходить мы и не планировали.

А кто может планировать чувства?

«Посмотри: в твоей речи уже появилось мы... откуда это?» – снова этот язвительный голосок... наверное, от здравого смысла. – «Сильно у тебя в прошлый раз... запланировалось, а, плановик-затейник?»

Тряхнуть головой, отгоняя сомнения. Отогнались они, как же...

А все-таки? Какой реакции ты ждешь от этой женщины – вчерашнего врага? Да хоть потенциального соратника и лучшего друга, – сие совершенно не повод пускать ее в душу!

«Трус».

«Все люди боятся. Они боятся боли, тюрьмы, рабства, пыток и смерти. Они боятся потерять свою жизнь. А я? Похоже, я боюсь признаться, что все еще жив. Назло судьбе, назло этому жестокому миру, забывшему о сочувствии».

«Вот сочувствия-то ты и пугаешься больше всего. Ведь это слово значит – разделить свои чувства с кем-то посторонним. Не с Императором, который читает тебя своим опытом и Силой, в этом нет твоей заслуги. Не с Линнардом, который знает о тебе слишком много в силу профессии, за это ты его почти ненавидишь. С незнакомкой. С врагом. С женщиной».

«...у меня не будет искушения... вас пожалеть»...

Говорят, жалость – один из вернейших путей к сердцу женщины.

«А с каких это пор тебе нужно ее сердце?»

Они любят сирых, убогих и обиженных. Любят жалеть, – но не смотрят на них, как на равных.

«А ты ищешь иную любовь?»

«Боюсь, что, примирившись с маской, она все же отстранится от человека под ней».

«Ее мнение столько для тебя значит?».

«Мы оба – два моллюска в глухих раковинах, просто ее раковина невидима, а моя – имеет вещественное обозначение. Броня. Доспехи. Сколько раз Линнард спрашивал, зачем тебе этот маскарад. А, бесстрашный Лорд ситхов? Что ты теперь скажешь своему доктору – и своему Императору?»

«Только то, что я хочу попробовать. Пусть это не по-джедайски, пусть меня снова заденет чужое мнение – пусть. Все равно – хочу. Потому что это – жизнь. Эмоции, чувства, вкус, запахи и всё прочее, в чем ты себе сознательно отказывал много лет».

«Возможно, я ошибаюсь...»

Привычно опуститься в кресло, отрезая себе пути к отступлению. Мягкое жужжание механизмов – здесь все исправно и практически бесшумно. Дроид снимает шлем и передает владельцу. Блестящие захваты на черном металле. Привычно задержать дыхание, наблюдая, как черная маска скользит вверх, к потолку. Встать и повернуться к замершей за спинкой кресла женщине... сделать первый вдох, увидев свое отражение в ее глазах.

Она так ждала этого момента, – и все же его пропустила. Видимо, не выдержала, отвела глаза, когда между черной броней и черным же шлемом появился белый кусочек кожи.

Страшно – сама хотела. Сама напросилась – и все же страшно. Как будто прикасаешься к истории, ведь Лорд Вейдер – это человек в маске. Увидеть просто человека на месте легенды. Он поворачивается к ней, держа черный шлем в руках. Удивительно тихо... ах да, респиратор тоже не нужен. Еще одна деталь пугающего, но привычного облика отброшена, чтобы уступить место... чему?

Самый большой искус – и, одновременно, самый тяжелый удар – буквальное исполнение желаний. Не зря волшебные существа детских сказок у взрослых испокон веков слыли недобрыми... они, взрослые, просто не понимают, чего хотят. Дети честнее... мужчина делает шаг вперед, – на деле – крохотный, но кажущийся гигантским в ограниченном пространстве камеры. Сейчас она может рассмотреть его лицо, – но лишь на секунду скользит по нему взглядом: черный шлем в руках притягивает, как магнит. Мон протягивает руку и почти дотрагивается до знаменитой на всю Галактику личины... думала ли она когда-нибудь, что посмеет?.. Мотма испуганно отдергивает ладонь: на секунду возникает ощущение, что Вейдер обезглавлен. Но на деле нет – он рядом, живой и с головой на плечах.