Я бы понимала бы еще сколь угодно долго.

Но тот день переломил все.

Забота.

Мне хотелось найти что-то положительное в тебе. И я нашла. Ты перевербовал меня просто фактом своей просьбы.

Я отвыкла быть одна. Отвыкла от своей самодостаточности. Мне нужно видеть тебя рядом. Слышать голос. Я не знаю, смогу ли остаться надолго без тебя.

Когда рядом нет тебя – нет и меня. Мне все равно: что я, где я. Хочу ли есть, ли спать.

А поняла я это, когда ты попросил меня выпить снотворное.

Не приказал. Попросил.

Даже если я узнаю, что тот молодой лейтенант ошибся, и ты на самом деле отдал приказ, а не просьбу.

Не важно.

Потому что, все произошло раньше. Много раньше. В начале моей политической жизни.

Тоненькая девочка с огненной копной волос. Я всегда была рыжей. Чужой для всех. А еще я всегда была умной. И когда я смотрелась в зеркало и вздыхала, что не похожа на очередную идеальную красавицу, модную либо у нас на Чандриле, либо на Корусканте, то кто-нибудь непременно подавал реплику: Зато ты умная.

Я никогда не была одна наедине с собой. Обычно рядом были люди. Охрана, помощники, секретари.

Зато ты умная.

Фраза, от которой сводило скулы и хотелось что-то сделать. Разбить зеркало, либо крикнуть, что хочу быть дурой.

А еще мне хотелось остаться наедине с собой. И когда это случалось – я была почти счастлива.

Я представляла себе тот идеал, того человека, которого смогу полюбить. Это была маленькая отдушина. Нерациональная и пустяковая, но порой она приводила меня в равновесие. Мой спокойный и рассудительный характер зависел от двух вещей: умения отвлекаться и мечтать.

Но голос рассудка, логичный до тошноты потом обычно наказывал меня, говоря, что такого человека не существует.

А сейчас тот же голос ехидно подначивает:

«Человека, может, и нет, зато вот ситх – очень даже существует!»

Да, ситх существует.

И если он скажет: «Ты умная», то в его голосе не будет сожаления или упрека. Первый раз около тебя человек, который может это признать, не ощущая себя неполноценным.

- Вейдер. Ваше имя. Давно ваше. Сколько же лет?

- Почти двадцать. Если не считать два безымянных года, когда я был вне жизни и смерти. Поэтому сейчас еще не так плохо.

- Хм. Как давно Милорд смотрелся в зеркало?

- Разве это важно?

- Вчера? Месяц назад? Или год?

- Как вы могли заметить, тут зеркал нет. А там где они есть – я отражаюсь в шлеме и маске. Потому как снять могу все это только здесь. Или на Корусканте у Линнарда.

- Подождите, – Мон сунулась в карман, и выяснила, у платья их нет в принципе. – Экран. У вас же здесь экран связи!

- И что?

- Активируйте его и затемните. И получите зеркало.

- Хорошая идея.

- Испытанный способ – смотреть на себя там, где можно увидеть отражение, когда под рукой нет ничего. Кусок транспарастила, пластика окна, даже зеркальная панель комлинка.

- Ни за что бы не придумал так использовать связь...

- Просто – вы не женщина.

Иронично поднятая бровь:

- Да, спасибо, я помню.

- Ну и как вам: нравится отражение?

- Мне нравятся отражения представителей другого пола. И подлинники.

- А серьезно?

- А стоит?

- Стоит!

- Встречный вопрос: а вам?

- Что мне?

- Не прикидывайтесь, что не понимаете. Вам – нравится?

Испуг. Попытка сохранить лицо. Чтобы никто не узнал. И мысль: «зачем?».

Зачем вся маскировка, попытка сохранить лицо – когда он форсъюзер. Когда он знал ответ до того, как задать вопрос.

- Значит, вам нравится, но вы хотите, чтобы я об этом не узнал. Скрытничаем? Забыли, что бесполезно?

То, что это не совсем бесполезно и что есть железобетонные методы некой Падме Амидалы Наберрие – распространяться не хотелось.

- Простите. Обычная реакция. Не знаю, отвыкну ли я от нее. Вряд ли.

Серый лед дрогнул и начал таять.

- За что вы извиняетесь? – тон серьезен, но в голосе теплота. От него, от холодного и ироничного ситха – неожиданно.

- Я должна была сразу честно сказать. И вот сейчас даже легче. Знайте, вид у вас намного лучше того, на который не смела надеяться, и на порядки расходится с тем, что ожидала, – Мон осознала, что сказала (или подумала, все-таки подумала?) больше, чем могла себе позволить, и решила обратить все в шутку: – На мой вкус, если бы смогли обходиться без всего этого, – она указала на шлем, – то разбили бы не одно женское сердце.

За иронией – попытка скрыть нечто важное. Тоже привычка, по сути. И остается только отвечать в тон:

- Благодарю. Предпочитаю душить. Намного, знаете ли, честней и гуманней. Чем разбивать сердца.

Ответить в тон:

- И почему я не замечала ваше чувство юмора?

- Потому, сенатор, что вы не задевали меня... Мой цветущий вид... труды Зейна Линнарда и всей имперской медицины. Пусть они вас не вводят в заблуждение.

Полушутка, полуправда. Игры. Поняла. Стала серьезней. Много серьезней.

Хватит играть? Уже хватит?

- Говорят, что у вас протезы, – спросить перехватившим горлом.

- Один.

- Где?

- Правая рука.

Мон дотронулась до темной перчатки, провела указательным пальцем. Легко. В одно касание. Перчатка, искусственная рука и легкое касание, но Темный Лорд отшатнулся, а потом снял обе перчатки.

- Правую не отличить от левой, – дотронуться рукой до пальцев правой ладони, потом левой, – она даже такая же теплая, как эта.

Темно-серые глаза? С чего она взяла это? Синева морей, теплая синева.

- Да. Не отличить. Наука и прогресс: рука так же все ощущает и так же может болеть.

- Вероятно, все-таки отличит тот, кто отправится в нокаут.

- Вероятно, да.

- Скажите, а зачем вам тогда перчатки?

- Еще один барьер от мира. От тактильных контактов. От ненужной информации.

Переплелись пальцы рук. На миг. Расцепились.

- А костюм? Камера? Что еще не в порядке?

- Легкие. Ожог и отравление легких.

- Но ведь можно имплантат...

- Можно. Но, видите ли, сначала никто не думал, что я выживу. А потом мне было некогда. Все-таки операция – это долго. И искусственные легкие могут не прижиться. Это снова несколько месяцев, – а то и лет! – оказаться запертым в лаборатории Линнарда:

- Но преимущества же неоспоримы!

- Зейн Линнард считает так же. И своих попыток не оставляет.

- Теперь у него есть союзник.

- Да, я уже понял все свои перспективы на ближайшее будущее... и думаю...

- О чем?

- Убежать – не получится. Избавиться – тоже.

- Только через труп.

- Вот я и думаю: – многозначительно произнес Вейдер.

- За убийство с вас спросят, – предупредила госпожа сенатор строгим голосом. Но голос никого обмануть не мог. В глазах прыгали лукавые огоньки.

- Да ну?

- Вам не помогут даже смягчающие обстоятельства.

- Поправьте меня: вы мятежный сенатор, я ситх с разрешением убивать от Императора:

- С удовольствием вас поправлю, – елейным голосом. – Я уже не мятежный сенатор. Благодаря вам, Милорд, я уже в кабинете правительства. Я придумала блестящий план, по выходу из кризиса и уничтожению Альянса и дискредитации повстанческого движения и их лидеров. А вы не просто ситх, а Главком. Так что так. Спросят... вот увидите. Я даже знаю кто.

- Его Галактическое Величество. В первую очередь.

- Ага. Что-то вроде: Вейдер, а куда вы дели такого полезного для Империи работника?

Оба рассмеялись.

- Вы можете смеяться? И продолжаете считать себя неполноценным и больным... Уу... Вам доктор Линнард непростительно потакает.

- И вы теперь его приструните? С удовольствием посмотрю.

- Месть?

- Ну что вы? Небольшой реванш.

Снова смех.

- А все началось на «Тантиве».

- Нет, – серьезно произнесла Мон. Раньше.

- Раньше?

- Раньше. Когда у меня были длинные волосы.

- У вас были длинные волосы? Не представляю.

- Но вы же можете увидеть!