Я осторожно вышла за дверь в сени и плотно притворила ее за собой, заглушая громкую песню. Быстрыми бесшумными шагами дошла до входной двери, осторожно толкнула ее и шагнула в ночь. Прихватив припрятанную сумку, я тихо прошла мимо серой Жучки, бросив ей кусок колбасы. Собака уже отлично знала меня потому, что именно с Жучкой все это время тайком от Матрены, я делилась своими скудными порциями. Поэтому она промолчала, когда я прошла мимо ее деревянной будки. Калитка с тихим скрипом закрылась, и я уверенными шагами направилась в сторону полей, на запад. За эти дни жизни в доме Матрены я узнала, что Екатеринослав находился в пяти верстах от села на запад. Я узнавала это постепенно, как бы невзначай задавала простенькие и ничего не значащие вопросы Макару, Митрию или Кузьме.

Как только спящее село исчезло из виду, я бегом пересекла поле, окаймляющую его лесопосадку и углубилась в степь. Сердце гулко билось где-то в горле, кровь стучала в висках, и от волнения жутко хотелось пить. Только теперь, когда остановилась передохнуть и промочить горло, я заметила, что южная душная ночь напоена ароматом диких степных трав, вокруг оглушительно стрекотали сверчки в высокой траве, и пахло пылью дальних дорог. Над головой в темно-синем ночном небе ярко сверкали далекие звезды, укутанные в белесую дымку млечного пути, который так редко можно увидеть на ночном небе в очень ясную погоду и только далеко от города.

Я с наслаждением улеглась на спину и, закинув руки за голову, смотрела в небо, пытаясь найти знакомые мне с детства созвездия. Папа увлекался астрономией и у него даже был любительский телескоп, на даче мы частенько до полночи проводили на чердаке и рассматривали далекие звезды. Попутно он рассказывал мне различные интересные факты из жизни звезд. Я замирала от осознания того, что возможно смотрю на одну из населенных планет, и кто-то из разумных существ также как и я с напряжением вглядывается в черные глубины Вселенной, пытаясь понять — есть ли еще где-то разумная жизнь.

Я сладко потянулась, отгоняя радужные воспоминания о своем далеком детстве. Глаза уже слипались, и усталость брала вверх. Решив, поспать до рассвета, я побрела в поисках места для ночлега. В холодных лучах ярко светившего месяца все было призрачным. Вскоре такое место нашлось. На прямой поверхности степи, кое-где попадались редкие островки с низкими деревцами и густым кустарником. Один из таких островков попался мне на пути и я, с радостью предвкушая сон, залезла в густую траву и моментально уснула.

Глава 5

Утренняя прохлада заставила меня сжаться в плотный комочек, и поджать под юбку озябшие ноги. Мое сознание потихоньку просыпалось, и я даже ждала, когда Матрена, уже ставшим привычкой, тычком в бок разбудит меня, но я в этот же миг вспомнила, что сбежала из дома разбойника Митьки. Эта мысль обожгла меня, и я тут же вскочила на четвереньки, испуганно озираясь по сторонам. Вокруг меня была высокая трава и густой кустарник, надежно скрывающий от взглядов посторонних. Страх, что меня найдут, был очень силен. Я прислушалась. Не было ни единого звука, выдающего присутствие где-то поблизости людей. Набравшись смелости, я высунула голову из кустов и огляделась вокруг. В степи не было ни души. Уже светало. На серовато-жемчужном небе погасли звезды, серп месяца все еще слабо светил на небе. Восток ярко пламенел всеми оттенками алого цвета. Над плоской и безграничной степью стоял птичий гомон. Казалось, каждая пичужка исполняла свою партию в этом удивительном утреннем концерте. Я вдохнула свежий воздух и вернулась в свои кусты, наскоро позавтракав и запив еду морсом, снова двинулась строго на запад. Яркие лучи восходящего солнца светили мне в спину, нагревая порядком озябшее под утро и промокшее от росы тело. Роса — капли слез на травинках, блестела в золотистых лучах, как маленькие капельки расплавленного золота. На небе не было ни единой тучки, предвещая жаркий и безоблачный день.

Все утро я шла без устали и избегала больших и широких дорог. Пару раз я останавливалась перекусить припасами из погреба Матрены, и снова двигалась в обозначенном для себя направлении. Уже порядком припекало, хотя солнышко не достигло зенита. Поднялся ветер, который нес серую пыль, обжигал лицо жарким дыханием и сушил губы, заставляя меня мечтать о своем замечательном карамельном блеске для губ, который так и остался лежать в моей сумочке. Вздохнув, лишний раз я вспомнила, о том, что сумочка осталась у Ромки в квартире и как по глупости сумела угодить в эту эпоху. Если бы не мое упрямство, то была бы я сейчас у себя дома, ходила на практику и безмятежно мечтала о столь долгожданных каникулах, а вместо этого, я мотаюсь в пыли по полям и степям в поисках Часов Времени, чтобы наконец-то вернуться в свой век. От досады на себя, я сильно прикусила губу и едва сдерживала накатывающие на глаза слезы. Это же ведь не проявление моей слабости, просто ветер и пыль в глаза… Верно?

Вдалеке завиднелись первые деревянные дома и широкая пыльная дорога, ведущая в город. Было видно, как по направлению к Екатеринославу медленно тянулись две повозки груженные сеном и карета, покрытая толстым слоем степной пыли. В воздухе стоял оглушительный скрип колес телег и говор лениво переговаривающихся между собой возниц. Я остановилась еще довольно далеко от них, одернула запыленный подол платья, пригладила волосы и переплела косу. Жутко хотелось умыться и принять душ, как так я сильно вспотела и нижняя рубаха неприятно липла к телу, а еще — почистить зубы, ну, в общем, воспользоваться всеми благами цивилизации, к которым я привыкла за свои двадцать лет жизни.

Я, сторонясь большой дороги, нырнула в прореху в ближайшем ко мне плетне и, прокравшись чьим-то огородом, опасаясь собак и хозяев, вылезла на узкую улочку. Руководствуясь давно известным мне правилом: язык и до Киева доведет, я двинулась вверх по улочке, углубляясь в поселок. Глазами я искала возможный источник информации в виде одного из местных жителей. Окраина города была практически безлюдной, кое-где встречались женщины с корзинками или ведрами, некоторые работали во дворах перед своими белыми хатами. Я пыталась у некоторых хозяек выведать дорогу на главный рынок города. Но все попытки были неудачными. Все женщины уходили от прямого ответа, словно чувствуя во мне чужую. Видимо, здесь очень не любили чужаков. Даже дело было вовсе не в моем несуразном платье с чужого плеча или холщевой сумке, перекинутой через плечо, а скорее всего в странном для этой эпохи выражении лица или глаз. В общем, это что-то отпугивало народ, и я так и брела наугад по узким пыльным улочкам.

Морс в бутылке уже давно закончился, а полуденное солнце нещадно пекло. Жутко хотелось пить, и мне уже начинало казаться, что мой рот полон пыли и песка. Уже битый час, мне приходилось устало петлять по узким улочкам, прищуриваясь от ярких лучей солнца, попутно припоминая, свои новенькие, недавно купленные модные очки от солнца. Вот сейчас они мне очень бы пригодились. За них я отдала бешеные по нашим меркам деньги, утешая тем, что линзы там из стекла и куплены они в оптике. Я с ностальгией опять вспомнила о своем доме, и прибавила шагу. Теперь я выглядывала кого-то во дворах лишь только для того, чтобы попросить напиться воды из колодца.

В глаза мне бросилась давно небеленая хата, с покосившимся плетнем, крыша была выложена старой соломой. Перед входом на лавке сидела пожилая женщина, ее испещренное морщинами лицо было необыкновенно добрым и оно хранило какой-то неуловимый отпечаток горя. Ее небольшой дворик был несколько запущен. Перед домом под окнами цвели яркие мальвы, утопающие в сочной высокой траве. В этой самой траве резвился мальчик лет семи-восьми, одетый в белую длинную рубашку, его голова с волосами цвета спелых колосьев, мелькала среди кустов. Добрые глаза старушки с любовью следили за мальчиком, и было ясно с первого взгляда, что мальчишка ее внук.