— Карл! А тебе не кажется, что последние модели «Бугатти» стали слишком ручными? Такие машины должны быть грубыми, должны производить впечатление, будто вот-вот порушат все вокруг.

Это произнесла соседка Гривена по имени Моника. Резвая блондинка с веселым смехом, от которого у него мурашки побежали по коже. Она поддакивала каждому его слову, но, казалось, и впрямь слушала его с живым интересом. Но ведь в этом и заключается ее ремесло, не так ли?

Вино, разговор, все на свете, включая Монику, словно само собой перебралось затем в комнату Карла. «Спокойной ночи, Карл», — сказал Элио в холле, но когда Гривен повернулся к нему, тот вместе с Соланж уже исчез. Таким образом они остались вдвоем с Моникой.

— Послушай, Моника. Ничего не получится. У меня не было женщины уже… — Его мысли поплыли. — Скажем, я тогда был другим.

И вдруг его нервы сдали, он рванулся в номер и захлопнул за собой дверь. Попытался уснуть, стискивая в руках подушку, — наполовину это напоминало объятье, наполовину — процесс удушения.

Через несколько часов — или всего лишь минут? — он проснулся от того, что заскрипели половицы, привидение в ночной сорочке проскользнуло по комнате, — и прежде чем он успел включить свет, прежде чем успел просто пошевелиться, женщина нырнула к нему под одеяло, прижалась всем обнаженным телом.

— У каждой из нас есть ключи, — прошептала Моника. — Не сердись. И ничего не бойся. — Он почуял запах пачулей; язык, губы, зубы принялись обрабатывать ему мочку уха, шею. — Тебе это нужно, Карл. — Ее соски проделали путь по волосатым участкам его тела от груди до паха. — И не тревожься насчет денег. Это мы так здороваемся. — Кончики пальцев заскользили у него под коленями, обняли с внутренней стороны бедра. — Если хочешь, представь себе, будто это не я, а какая-то другая. Я к этому привыкла.

Гривен не мог, да и не хотел сопротивляться. Но даже в те мгновенья, когда он стал пленником ее тела, то пускаясь в бегство, то забираясь как можно глубже в темницу, Гривен, пытаясь следовать совету, данному Моникой, все время вспоминал о том, как оно было. Изгиб ее бедер, бледную кожу, лобок, малые губы и легкий запах маргариток, исходящий из них, воистину незабываемые волнообразно-вращательные движения. Но ему так и не удалось привести в эту комнату Люсинду. Вместо этого предпринятые усилия унесли его прочь — туда, где ее заперли, заточили, держат в заложницах, терзают грубыми и безжалостными лапищами молодчиков из СА. Гривен рванулся обнять ее за талию, унести в безопасное место, — но все его усилия закончились внезапным семяизвержением.

Судя по той стремительности и таинственности, с которыми Моника извлекла откуда-то и подала ему полотенце, она вполне могла оказаться сумчатым животным.

— О Господи, Карл! Ну и жеребец! — Что-то мурлыкая, она сняла его остаточное напряжение несколькими мастерскими прикосновениями. — Ну, и как ты себя чувствуешь?

Гривен пробормотал все, что положено говорить в таких случаях, включая «как, тебе уже пора?», как раз перед тем, как она, на миг показавшись в полоске света из коридора, перепорхнула к себе в комнату или (как он меланхолично подумал) еще к кому-то в постель. Остаток ночи он провел в размышлениях, кто и кому на самом деле угрожает, кто и к кому на самом деле спешит на выручку.

Гостиница «Сплендид» проснулась поутру, залитая столь ярким солнечным светом и заполненная столь оживленной деятельностью команды подметальщиц под началом мадам Ильзе, что и Гривен поневоле почувствовал себя как бы возродившимся. С утра здесь не оказалось никаких волооких одалисок, потягивающих до полудня дымящийся шоколад. Моника, стянув волосы тесемкой, работала наравне со всеми. Включая электропылесос, она состроила Гривену насмешливую гримаску. Тут спустилась по лестнице и сама владелица заведения. Хлопнула в ладоши, постучалась во все двери, сообщая, что пришла пора выпить кофе.

— Доброе утро, Карл! Гости так редко остаются у нас до утра. Присоединяйтесь к нам.

Элио вышел из комнаты в пиджаке и в галстуке. Вид у него был скорее рассерженный.

— О Господи, Ильзе! Куда я попал — на гарнизонную службу?

Хозяйка, пожав плечами, кивнула Монике.

— Видишь оно как, дорогая. Мужчинам мы не нужны. В данный момент.

Они уже выходили из борделя, когда Элио крикнул:

— Ильзе! Прости!

— Да все в порядке. — Голос доносился уже откуда-то с лестницы. — Только добавь цинка в свой рацион.

Элио криво усмехнулся.

— Когда тебе доставляют почту?

— Примерно в два. Соланж может занести…

— Спасибо, не надо. Карл дождется ее здесь.

— Хорошо, что предупредил, — сказал Гривен, когда шаги на лестнице стихли. — А куда ты сам направляешься?

— По пятницам Фернан всегда приезжает в город к бакалейщику. Мы с ним пообедаем, хотя сам он об этом еще не догадывается.

— Я бы тоже мог…

— Не валяй дурака, Карл. — Он вздохнул. — Фернану и вдвоем-то со мной людям показаться на глаза страшно. А стоит ему увидеть тебя — и его хватит удар.

— Погоди-ка. — Гривен взял его за рукав. — А что ты рассказал…

И он мотнул головой в сторону лестницы.

Элио насупился.

— Еще почти ничего. Но они, конечно же, все выведают. Хотя эти дамочки не чета Люсинде. Они умеют держать язык за зубами.

Гривен поразмышлял над этим замечанием, помогая Монике переставлять мебель, чтобы выгрести отовсюду пыль. Довольно скоро появились и первые посетители, и Гривен на какое-то время удалился к себе в комнату. До него не доносились стоны страсти; должно быть, здешние стены были хорошо обиты. В конце концов он вернулся в холл и уселся в ожидании почтальона.

Соланж проглядела сравнительно небольшую пачку писем. С присущей ей проницательностью она положила нужное письмо — то, которое он надеялся и страшился получить — на самый верх.

Гривен, стараясь сохранять самообладание, неторопливо поднялся по лестнице, вошел в комнату, закрыл дверь. Никогда еще он не чувствовал себя настолько незаменимым. Хотя имя адресата, разумеется, свидетельствовало об обратном. «Господину Элио Чезале» — вот кому было прислано это письмо. Но господин Элио никак не распорядился насчет того, что Гривен не имеет права вскрыть конверт в его отсутствие. Даже если бы конверт сам по себе не расклеился…

Но нет, он не мог позволить себе это. Гривен откинулся на подушку, закрыл глаза и, собрав всю волю в кулак, заставил себя уснуть. Когда он проснулся, солнечный свет и тени распределялись уже совершенно по-иному. Почти полседьмого. И вот он уже мчится к двери ответить на стук, но выясняется, что это всего лишь Ильзе, удивляющаяся, с какой стати на него напала сонная болезнь.

— Нет, спасибо, — ответил он на любезное предложение прислать ему что-нибудь или кого-нибудь. Нет, она не видела Элио. Конечно, он скоро вернется. Да уж, разумеется. Вернется с ленча, который длится уже семь часов. А конверт так и лежит нераспечатанным. Гривен забрал его в ванную и пустил горячую воду. Вскоре клей размок и конверт удалось вскрыть, не надорвав его.