— Вот так-то, Карл. Ты в состоянии убедить меня, что мы вправе не поверить этому? Что это фальшивка?

— Почерк Гитлера, насколько я могу судить. — Столь надолго отодвинутый на задворки сознания, образ Люсинды внезапно обрел поразительно четкие очертания, правда, всего на секунду. — Хотелось бы мне сказать, что он блефует. Что он ее и пальцем тронуть не посмеет. — При втором прочтении письмо показалось ему еще более зловещим. — Но я этого не понимаю. Насчет… Бугатти.

Элио глубоко вздохнул.

— Твой королевский лимузин вовсе не уничтожен. Этторе перестроил шасси самым кардинальным образом, использовав при этом изначальные наброски Гитлера. Машина заперта на территории завода. — Он поднял руку, предваряя вопрос Карла. — Нет, я ее не видел. Но у меня есть свои источники. И согласно этим источникам, Патрон… — Он деланно рассмеялся. — Я хочу сказать, Старик… он отказывается продать ее, даже не позволяет никому на ней прокатиться. Это на него не похоже — зайти так далеко только для того, чтобы как следует досадить кому-то. Но, должно быть, он решил, что вправе позволить себе подобный жест.

За чашкой черного кофе Элио объяснил, как нынешние суровые времена не пощадили даже Молсхейм.

— Ты ведь помнишь Фернана? Это он пишет мне и держит в курсе событий. Команда ропщет из-за постоянных задержек с выплатами, а рабочие перестали считать слово «профсоюз» бранным. За все эти годы Старик продал только два королевских лимузина. Поэтому он едва ли решится пожертвовать машиной, которую и изготовил-то только со зла. Согласно слухам, он собирается демонтировать корпус и сохранить только шасси. Или, возможно, разберет всю машину на запчасти. — Элио махнул салфеткой. — Вот почему твой любимый дядюшка так разволновался и решил взять на себя такие хлопоты.

Гривен взглянул на поданный им счет и, немного оробев, передал его Элио.

— Но ты, должно быть, выработал какой-то план.

Элио устало пожал плечами, подмигнул, полез в карман за бумажником.

— Дело за тобой, Карл. Иногда мне кажется, что ты правильно оценил Люсинду, а значит, мы можем просто порвать это письмо. — Элио надел пальто. — Хотя нет, неверно. Понятно, что за этим шагом последуют и дальнейшие.

Они вышли на улицу, прошлись, остановились под вывеской «Глорин-паласа».

— Что мы тут делаем? — спросил Гривен.

— Ты ведь здесь живешь, не забывай об этом! Или тебя надо подвезти домой?

Элио сказал все, что заранее собирался сказать, ему не хотелось причинять Гривену дополнительные страдания, он понимал, что со всей этой проблемой ему придется разбираться одному…

— Людей здесь хватает, — отмахнулся Гривен. — Кто-нибудь меня подменит. — Над головами у них то вспыхивали, то гасли лампочки — их было так много и они были так близко, что по волосам пробегали слабые разряды. — Я понимаю, что я не в полном порядке. Еще не в полном порядке. А может, никогда и не был в полном порядке. — Он посмотрел Элио прямо в глаза и долго не отводил взгляда. — Я много лгал. Я уже толком не помню, как оно с нею было. Когда я увидел лицо Люсинды, это был всего лишь взгляд из последнего ряда. Но я понимаю, что меня… принесли в жертву. А теперь, ты говоришь, она оказалась в руках у Гитлера? И он может вернуть мне все разом? — Гривен широко раскинул руки. — Тогда чего мы ждем? Зачем теряем время? Нам надо ехать немедленно!

Этим же вечером они выехали на юг, во Францию. Манера Элио вести машину претерпела большие изменения: по дороге он уделял все внимание своем древнему «Ситроену», проржавевшему и грохочущему на ходу.

— Я за гроши приобрел его в Амьене на прошлой неделе. Это теперь народный автомобиль. Нам не стоит привлекать к себе внимание, можешь мне поверить.

И это сработало. Пограничник просмотрел их документы и, зевнув, разрешил им проезд. Подождав, пока они не проедут Страсбург, Гривен спросил о гитлеровском письме:

— А он написал тебе еще раз, как обещал?

Элио глядел на дорогу.

— Возможно. Но меня не так-то просто найти. Вот почему я распорядился пересылать всю приходящую на мое имя корреспонденцию… — Как это ни странно, он продолжал смотреть на дорогу. — Туда, где мы остановимся.

— А что если мы ничего не узнаем?

Да, в случае с Гитлером все вполне могло оказаться и так, сейчас он это припомнил. Привести в действие людей и события, не больно-то задумываясь о том, как все сложится дальше.

— Раздумья, Карл, изволь предоставить мне. Ты перенапрягаешься. — Лицо Элио исказилось. Он потрепал Гривена по плечу. — Прости. Или назови меня говнюком.

— Но я не могу сделать этого. — Такие определения лучше держать про запас. — Ты ведь, должно быть, очень любишь Люсинду.

У Элио раскрылся рот, наружу высунулся кончик языка. Но он тут же отвернулся от Карла и уставился на пастбище, усеянное блеющими овцами.

— Конечно, Карл. Без нас с тобой она пропадет. — В течение ближайшего часа они любовались знакомым пейзажем, который Гривен, строго говоря, однажды простившись, не рассчитывал увидеть вновь. Гора, где жили сестры. Но «Ситроен» вильнул в другую сторону, к самому городку Молсхейм. Они подъехали к четырехэтажному зданию с остроконечной крышей и с тюльпанами на окнах. «Гостиница Сплендид» — гласила вывеска над входом. Элио выключил мотор, и он, затихая, издал треск наподобие китайской новогодней шутихи. Это относительно того, чтобы не привлекать к себе ничьего внимания.

— Пошли, Карл. Они сами позаботятся о машине.

Едва войдя в дом, Гривен почуял здешний запах. Хвойное масло и креозот, причем чересчур обильно, как в больнице. О Господи! Неужели Элио ехал в такую даль лишь затем, чтобы снова упрятать Гривена в психушку? Нет, это исключено. Там, в главном холле, вокруг очага расставлены изящные кресла. Но никаких посетителей, только метущая пол красивая молодая женщина. За стойкой администратора другая дама, тоже красивая, но постарше, слегка остолбенела при виде Гривена вместе с его багажом. Она моргнула, всмотрелась попристальней и тут же широко, заговорщицки улыбнулась.

— Элио! А мы и не знали, когда тебя ждать. — Она подставила щеку для поцелуя. — Мадам Ильзе очень обрадуется.

— Спасибо, Соланж. — Он представил Гривена, затем облокотился о стойку. — Ну, а как насчет почты? Есть для меня что-нибудь?

Она проверила в картотечных ящиках.

— Только это.

Элио обескураженно присвистнул. Ничего из Цюриха. Но беспокоиться им с Гривеном не о чем, по крайней мере, пока. С лестницы донеслись тяжелые шаги, послышался оглушительный женский голос.

— В следующий раз, придя сюда, сразу требуй Марию-Луизу. Она нимфоманка, можешь мне поверить. — Женщина появилась на лестничной площадке вдвоем с лысоватым человечком, явно готовым сейчас провалиться сквозь землю.

— Элио! А я уж решила, что ты простился с нами навеки!

Она бросилась к нему, принялась трепать его по щекам. Воспользовавшись суматохой, ее недавний собеседник пробормотал слова признательности и скрылся.

— Бедняга, — сказала мадам, когда дверь за клиентом захлопнулась. — А как дела у вас, мсье? Соланж уже показала вам наших лучших…

Элио кашлянул.

— Он со мной.

Ильзе Бовуа не столько пожала руку Гривену, сколько обследовала ее, как опытная хиромантка. Крупная, видавшая виды женщина (сколько ей лет — сорок пять? пятьдесят?) с атлетическими формами, прорисовывающимися под тканью серого твидового костюма. Понимающее и милое лицо. Не слишком чувственное, хотя лица в этом смысле часто обманывают.

— В вашей жизни произошли серьезные и драматические перемены, — заявила она. — Впрочем, поговорим об этом позже. — Она улыбнулась Элио, значительно более домашней улыбкой. — Вы оба поужинаете сегодня вечером с девочками!

В семь вечера они присоединились к двадцати четырем дамам («За едой мы никогда не говорим о делах, господин Гривен!») за длинным столом. «Девочками» можно было назвать далеко не всех — их возраст колебался от восемнадцати до сорока пяти, — все были приодеты в соответствии с ролью, уготованной для каждой из них хозяйкой дома. Румяные щеки, ослепительные зубы, гибкие тела в тонких блузках и юбках. На дальнем конце стола Элио, Соланж и девица с конским хвостиком по имени Камилла жарко спорили о сравнительных достоинствах гидравлических и кабельных тормозов. В чем, собственно говоря, не было ничего удивительного. Молсхейм — город маленький, и девицы, конечно, успели изучить страстишки своей клиентуры.