Надо было разузнать, что тут творится, ибо пока она сидит в неведении, то полностью обезоружена, а ответы на те или иные вопросы помогут ей координировать собственные действия. У кого разузнать? Да, вот, хотя бы, у служанки. С этой девушкой Ира еще никогда не пыталась заговорить. Но теперь момент настал. Рассматривая, от волнения, носочки-чуни, которые носила служанка, Ира спросила ее о первом, что пришло в голову:

— Привет! Тебя как зовут?

— Лариса, — ответила та.

— А меня Ира.

— Я знаю.

— Откуда?

— Хозяин сказал.

Ира осмотрелась по сторонам, изучая стены, потом обшарила взглядом потолок. Вроде, никаких камер и микрофонов, по крайней мере — визуально, не наблюдалось. Не было даже того, во что бы удалось их спрятать. Разве только в шкафы с садо-мазохистскими игрушками.

— Почему ты все время ходишь в одинаковых халатиках? Это у тебя рабочая одежда такая? — продолжала спрашивать Ира, все еще не решаясь задавать прямые вопросы.

— У меня больше ничего нет, — ужала губы Лариса.

От последних слов новой собеседницы, в голове у Иры резко сработала неопределенная догадка. Дело в том, что сначала она думала о Ларисе, как о наемной служанке, — уборщице, горничной. Хотела даже сделать ей особое предложение: пусть подстроит ее побег, а взамен может забрать шубу из морского котика, стоимостью около тысячи долларов, модельные итальянские сапожки, кожаные штанишки, новейший френч, да и вообще все, что угодно, оставшееся в снятой Георгием городской квартире. Конечно, Ира понимала — это крайняя мера. И ситуация имеет много нюансов. Взять хотя бы для рассмотрения вопрос оплаты помощи Ларисы. Это означает, что они, после того, как провернут дело, должны будут встретиться в условленном месте. Но доверится ли ей Лариса? Ира бы сдержала обещание, однако служанка ее мысли читать не могла. Вдруг она решит: «Помогу ей, а та и был таков!». К тому же, Иру обуяла жадность. Сколько она не упрекала себя, дескать — сейчас не время и не место жадничать, обуздать свою скупость у нее не получалось. Если она даже вырвется из этого страшного дома, и доберется до города, то и сама-то не возьмет всего, что ей хочется, — надо будет драпать. И уж совсем в ее планы не входило расплачиваться последними своими вещами с некой Ларисой, прислуживающей этому гаду! Но, похоже, тут крылась какая-то тайна, раскрыв которую, можно было и сэкономить…

— Погоди, что значит — у тебя больше ничего нет? — захлопала глазами Ира, давая себе драгоценные секунды для обдумывания, чего же спрашивать и говорить дальше.

— У меня только три халатика, — объяснила Лариса. — Еще Георгий Федорович разрешает мне смотреть телевизор в гостиной, кушать его продукты, вязать на спицах.

— Вязать на спицах… Кстати, нормальных тапок в доме, что, нет? Я о твоих носках.

— Нет, нету. Георгию Федоровичу не нравится, когда на девушке надеты лишние вещи.

— Это я заметила, — Ира провела рукой по своему обнаженному бедру.

— И не более трех халатиков — тоже по этой причине. Они, конечно, меняются, но редко: Георгий Федорович привозит мне другие, только взамен износившихся или обветшавших.

— Так, получается, ты тут живешь и никуда не ходишь? Я правильно поняла? — сформулировала, наконец, уже добрых полминуты крутящийся на языке вопрос, Ира.

Лариса, вдруг, испугалась. Тень страха легла на ее симпатичное лицо, обрамленное красивыми волосами, имеющими, подобно волосам Иры, естественный русый оттенок.

— Нельзя никуда ходить! — сказала она взволнованно. — Георгий Федорович не разрешает покидать дом.

— Хочешь сказать, он держит тебя здесь силой? — Ира поморщилась от боли, так как Лариса сильно промокнула ватой ее разбитую губу.

— Не знаю, — еле слышно пролепетала ее собеседница.

— Ну-ка, посмотри на меня, — Ира приподнялась и села на полу, глядя в глаза Ларисы.

Лариса мгновенно потупила взгляд.

И тут Ира до конца все осознала. Получалось, прямо как в триллере! Запуганная жертва строгого хозяина. Туда — не ходи, сюда — не смотри, это не делай, сиди тихо и ни до чего не дотрагивайся! Сколько, интересно, она жила тут такой жизнью? Год? Два? Но, уж, точно не пару дней!

— А ты знаешь, что у него нет никакого права держать тебя здесь, взаперти? — повысила голос Ира.

Лариса не отреагировала, лишь сильнее сжала в ручонках бутылочку с раствором фурацилина и вату.

— Ладно, не будем об этом, — Ира поняла, что оказывать сейчас давление на бедную девушку — пустая затея. — Только я ни в жизни не поверю, что тебе не хотелось отсюда удрать…

Лариса вдруг заплакала, — тихо, одними глазами.

— Ну что ты, не плачь, — Ира протянула руку и погладила ее по голове. — Я представляю, сколько тебе здесь пришлось пережить. Над тобой он так же издевался, как надо мной?

— Только сначала. Потом он утерял ко мне интерес. Сказал, что я слишком вялая и терпеливая. Мои действия его не удовлетворяли. — Лариса вытерла слезы ладошкой.

— А чем я ему не смогла угодить? — недоуменно спросила Ира.

— Мне кажется, ты, наоборот угодила. Может, даже слишком. Ты кричала, причитала, словно бедная овечка. Ведь он, когда доставляет девушке ужас и боль, и так-то, становится, от возбуждения, что ли… мягко говоря, странным и рассеянным, — как не от мира сего, а если слышит мольбы, тогда вообще теряет над собой контроль, и не понимает, что делает. Ты, наверное, и сама многое заметила.

Да, Ира заметила особенности поведения бородача. Но только сейчас до нее дошло, с чем они связаны, — Лариса раскрыла ей глаза, — Георгий тащится от возбуждения до такой степени, что теряет голову.

Он был уже на седьмом небе, когда только предвкушал все, увозя ее из Череповца на своем джипе. Потому машина и виляла по дороге, проваливаясь во все ямы! А, раздев ее с помощью ножа, и помучив клипсами бородач словил кайф в тысячу раз сильнее прежнего. Вот тебе и приступ эпилепсии! В городе это, очевидно, не проявлялось из-за того, что тот себя сдерживал. Но тут была его территория.

Уразумев, наконец, все, касающееся сумасбродности Георгия, Ира сконцентрировала внимание на других важных вопросах. Таковыми являлись две сложные головоломки: как отсюда сбежать и, если сразу это сделать не получится, каким образом подготовиться к побегу.

Тем временем, Лариса робко рассказывала дальше:

— Потом Георгий Федорович сказал, что любая девушка, которая здесь побывала, остается тут навсегда. Я думала, он меня… убьет. Но не убил.

Слава богу, не убьет! У Иры отлегло на сердце. Но все равно он психованный подонок, сумасшедший сукин сын!

— А, что, в доме еще есть девушки? — спросила Ира.

— Нет, и, по-моему, кроме меня и тебя, у него тут больше никого никогда и не было. Собственно, я бы не пожелала нашей участи ни одной девочке на свете, — продолжала Лариса. — Ведь жизнь здесь, как мне кажется, хуже смерти. Именно по этой причине я, однажды, и пыталась убежать. Даже вышла как-то вечером, когда стемнело, на крыльцо. Только не удачно. Там стоял Георгий Федорович…

— И что? — нетерпеливо заерзала на месте Ира.

— Он мне объяснил, что я не смогу это сделать. За дорогой, с помощью каких-то инфракрасных лучей следит специально нанятая охрана. Лучами, о которых я упомянула, прилегающая к дому территория отделена от единственного здесь пути сообщения. То есть вдоль дорожного полотна, в обе стороны, на протяжении нескольких километров, тянется особая система сигнализации. У охранников приказ — никого не впускать в усадьбу и не выпускать, без ведома хозяина. Их пост располагается у красного шлагбаума, метрах в ста — ста пятидесяти отсюда. Видела его?

Заграждение-то Ира видела, а вот, что у ее мучителя отчество — Федорович — не знала. И еще так плохо зная человека, поехала с ним в это ужасное место!

— Для демонстрации Георгий Федорович взял тогда моего котенка — Мурзика. Я его сюда привезла. — Лариса опять заплакала, на этот раз сильнее. — Повел меня к дороге. Не к шлагбауму, естественно, а поодаль от него, причем существенно, и опустил котенка на землю. Мурзик пробежал метров пятнадцать и был уже почти у асфальта, но сигнализация сработала, я сама слышала вой сирены. Буквально через десять секунд после ее срабатывания появились охранники на джипе. Они выстрелили в Мурзика электрошокером, еще смеялись, что двадцать тысяч вольт в кота выпустили. Двадцать тысяч! Представляешь?! Человек от такого, может, со временем и пришел бы в себя, но котенок — поджарился.