И всё.

Больше в портфеле ничего нет.

— Хм… — вертит ящичек в руках командир. — И это всё? Ради такой фиговины мы сюда столько раз ходили?

Никто не успевает ему ничего сказать.

Словно вихрь проносится над полянкой! Гимнастерка на груди Егорыча лопается сразу в нескольких местах, и кровь брызжет прямо на стоящего рядом партизана! Впрочем, тому это уже не интересно — на моих глазах пуля сносит ему верхушку черепа.

Не сиди я на земле, куда меня пихнул кто-то из «конвоиров» (дабы я не загораживал им обзор), досталось бы и мне. Причем, неплохо досталось бы — как раз на линии огня нахожусь. А раз так…

Ничком падаю на землю и скатываюсь в разрушенную землянку.

А на полянке продолжается избиение. Иначе это охарактеризовать никак невозможно. Невидимые стрелки методично расстреливают мечущихся по лесу партизан. Судя по всему, все ключевые точки ими давно обнаружены и хорошо известны, так что они держат их под контролем. Ответная стрельба быстро стихает. Татакнул было «ДП» с опушки леса, но тотчас же захлебнулся, не успев выпустить и десятка пуль. Это даже не бой — побоище! Пули летят почти со всех сторон. Впрочем, почему — почти?

В бревна над моей головой они попадали уже несколько раз. И каждый раз — с новой стороны! Действительно, противник ведет огонь, практически, со всех сторон.

Нельзя сказать, что партизаны не пытались оказать сопротивления. Их винтовки и пулеметы открыли огонь почти одновременно с нападающими. И этот огонь не был бесполезным — стрельба из леса несколько поутихла. Надо думать, кое-кому резко поплохело.

Но, увы…

Те, кто устроил здесь ловушку, были людьми небесталанными, и их боевой опыт существенно превосходил таковой у партизан. Винтовки моих товарищей отвечали всё реже. Вот прозвучал последний выстрел… и наступила гнетущая тишина.

Приподнимаюсь над землей (насколько это возможно сделать со связанными за спиною руками). В нескольких метрах от меня стоят носилки с Петрищевым. Его шинель в нескольких местах пробита пулями, но он, как ни странно, ещё жив. На губах у него пузыриться кровь, но глаза открыты и в них ещё видна искорка жизни. Вижу шевеление руки — это он гранату там сжимает! Отрицательно мотаю головой — не спеши! Ведь некуда же пока бросать! Похоже, что он меня понял… рука разжалась. И то хлеб, под нашими ногами двадцать килограммов тротила, мало не будет. И толку с того никакого — противника-то рядом нет!

Наступила тишина, смолкли в лесу перепуганные обитатели. Стихли и выстрелы со стороны противника.

— Die erste Truppe — Vorwarts! Passen Sie auf! Schie't auf die geringste Gefahr!

Так… вот оно и началось. Вперед, стало быть… и стрелять при малейшей опасности. Ну, а ты чего ожидал? Официанта в смокинге и с бутылкой шампанского на подносе?

И что мы можем? Со связанными-то руками и полумертвым товарищем на носилках? Да не слишком-то до фига…

Ага, вот и первый мелькнул. Двигается легко, от укрытия к укрытию передвигается быстро и ловко пользуется малейшими складочками местности. Опытный чертяка… такого на мякине не проведёшь!

Второй.

Страхует первого, настороженно поводя вокруг стволом автомата. Пока тот не залёг, с места не двигается вообще.

Не вижу других, но они, наверняка где-то есть. Парочкой проверяющих здесь не обойдутся.

Бах!

Ага, контрольный.

Значит, кто-то из партизан ещё жив… был.

Бах!

Уже глуше и с другой стороны.

Точно, эта парочка тут не одна.

— Глаза закрой! — шепчу я ему. — Увидят же! Издаля стрельнут!

Под шинелью вижу движение руки — он откручивает колпачок на рукоятке.

«Ну что, Максим — приплыли? Сейчас немцы выйдут на полянку, и Виктор дернет за шнур. Сдетонирует ли заряд? Может… А может и не завестись, всё-таки от землянки носилки стоят достаточно далеко. Хотя, он ведь должен знать, где расположена взрывчатка. Но вот сработает ли основной заряд. Мне под ноги бросить — точно рванет, где-то здесь проложен детонирующий шнур, а этот-то сработает. Во всех случаях сработает, даже и от меньшего взрыва. Сколько немцев мы захватим с собой? Двоих, троих? Мало… Но, хоть кого-то, всё не так обидно будет».

Но Петрищев меня не слышит, что-то там у него не заладилось. Так он в руку ранен! Прижал гранату левым бедром и правой рукой пытается колпачок отвернуть!

Шорох кустов — и на полянку вступает немец. И сразу же, с противоположной стороны, но чуть левее (чтобы не перекрывать товарищу сектор стрельбы) выходит второй. Первый из вышедших стоит за спиной Виктора и его лица не видит. А вот второй — тот различает всё очень отчетливо, и естественно, замечает шевеление руки. Ствол его оружия начинает двигаться вверх — сейчас он выстрелит. А Петрищев не успеет, это я уже хорошо понимаю. Сейчас немец застрелит его — и всё… останутся неотомщенными все погибшие здесь партизаны. Зазря, стало быть, пропадём…

— Kamerad! Ein Russischer auf die Bahre zuendet die Bombe!

Немец, к которому я обращаюсь, реагирует моментально, на автомате. Нажимает на спуск, и короткая очередь выбивает пыль из шинели Виктора. А секунду спустя, оба ствола (его и первого солдата) уставились мне в лицо.

— Wer bist du? Sprichst du Deutsch?

Ага, стало быть, им интересно кто я такой и почему предупредил их об опасности? Правильно говорят — любопытство сгубило кошку! Уж чего-чего, а качественной лапши на уши я вам сейчас обеспечу…

— Старший стрелок Красовски Макс! Был ранен, попал в плен… и теперь эти чертовы большевики таскают меня за собою по лесам…

— Зачем?

— Дикари…

— Документы?

Вот как бы мне сейчас пригодился мой зольдбух! Увы… он остался за подкладкой изорванной гранатными осколками куртки, которая сейчас валяется неведомо где в лесу.

— Эх, камрад, если бы у меня были сейчас не только документы, но ещё и глоток шнапса…

Солдат хмыкает и присаживается на корточки.

— Ну, положим, глоток шнапса ты заслужил… — он снимает с пояса флягу. — Глотни! А ты, Мориц, сбегай за обер-лейтенантом, похоже, этот вопрос по его части.

Руки мне, правда, немец развязывать не стал — осторожный! Флягу поднес ко рту и влил мне довольно-таки щедрый глоток.

Спустя несколько минут, на полянку выходят сразу несколько человек. Среди них шагает высокий стройный немец в фуражке. Ага, надо думать, это и есть тот самый обер-лейтенант.

Пытаясь встать на ноги, стоящий рядом солдат мне помогает.

— В чем тут дело, Нойберт? Что это за человек?

— Старший стрелок Красовски Макс, герр обер-лейтенант! Второй взвод пятой роты второго батальона 405 гренадерского полка 121 дивизии вермахта!

— Надо же! Четыреста пятый полк? Знаю-знаю… Как фамилия командира батальона?

— Майор Рихард Бохентин, герр обер-лейтенант! Командир полка — полковник Фридрих Франек!

— А как зовут командира взвода?

— Лейтенант Карл Морт, герр обер-лейтенант!

— Хм…

На поляну, между тем выходят остальные солдаты. Потихоньку вокруг нас собирается около трех десятков немцев. А офицер продолжает допрос.

— Как вы попали в плен?

— Наше отделение было направлено для расчистки дороги. Во время приема пищи на нас напали, бросили гранату… я очнулся уже в плену. Раненым, одетым вот в это… — кивком указываю на красноармейскую форму, которая сейчас на мне.

— И документов у вас, разумеется, нет…

— Нет, герр обер-лейтенант! В смысле — нет при себе! Возможно, они у кого-то из этих… — киваю на тела партизан.

— Герр обер-лейтенант! — отвлекает его внимание один из солдат. — Мы ищем вот это?

В его руках тот самый металлический ящик.

— Благодарю вас, Ройтман, это именно то, что нам нужно. Все здесь?

— Да, герр обер-лейтенант!

Ага… все они тут. Это хорошо. Мне бы ещё руки как-то развязать…

— Мориц! — вспоминает офицер. — Вы что-то говорили о бомбе…

— Это он крикнул, герр обер-лейтенант, — кивает на меня солдат. — Тот русский, что лежит на носилках, хотел что-то сделать, а он нас предупредил.