Лезу в вещмешок и достаю бритвенные принадлежности. Ручеек поблизости есть, так что и морду выбрить я вполне себе успею.
— Максим! — окликает меня сосед, Петр Воропаев. — Ты куда?
— Побриться хочу. А что?
— Не успеешь. Сейчас дальше пойдем.
— Так нет же командира-то?
— Скоро будет, не волнуйся.
Хм, опять какие-то секреты… Ладно, хоть умоюсь!
Прячу принадлежности в мешок, сбегаю вниз и быстро ополаскиваю рыло. Ну вот, даже полегчало, ей-богу! Уже неторопливо поднимаюсь наверх. Перестраховщики, мать их за ногу…
Треск в кустах!
Быстро перекатываюсь к винтовке…
Но часовой спокоен.
Не волнуются и мои попутчики.
Из кустов выходит группа людей. В разномастной одежде и с оружием. Никанор шагает сбоку, что-то поясняя коренастому бородачу.
Так вот оно что! Здесь была назначена встреча! То-то и командир ушел, видать, первым хотел пообщаться…
Облегченно вздыхаю, наклоняюсь к мешку, завязывая горловину.
А когда поднимаюсь, встречаюсь взглядом с высоким худым парнем в полувоенной одежде. Военные брюки, заправленные в сапоги, пиджак… что-то знакомое…
По сузившимся глазам парня, понимаю — он тоже меня узнал. Но кто это? Где мы виделись?
Секунда — и он срывает с плеча винтовку.
— А ну! Хенде хох!
По-немецки?
Или я чего-то не догоняю?
Растерянно смотрю на остальных партизан.
— Ты чего, Митяй? — удивленно смотрит на него дядька Никанор. — С глузду съехал?
— Кто это такой? — тычет в мою сторону оружием парень. — Откуда он здесь?
— Да, Максим это… Мы его у Ерофеича забрали, вместе с этим, — кивает на Виктора наш командир. Он тоже удивлен происходящим.
— Да? А сдаётся мне, что это немец! Я с ним на штыках махался, в апреле ещё. Да и Олег эту морду запомнил, небось! Верткий, черт, ушел тогда от меня, даже винтовку как-то выбить ухитрился! Олег! — кричит он, не оборачиваясь. — Подь сюды!
Откуда-то из задних рядов подтягивается ещё один парень. Здоровый и крепкий.
— Глянь, Олежка! — кивает на меня Митяй. — Знакомая рожа?
— Дык… видел вроде где-то… хрен его знает, может и встречал когда?
— Да на поле он был! Когда Иваныча убило! Ты ещё по нему тогда стрелял!
— Ежели я по нему стрелял тогда, так он сейчас не на ногах тут стоял бы! А из могилы высовывался! Я тогда ещё и гранату туда зафигачил, от неё хрен бы кто увернулся!
— Да ты получше посмотри! — и худой внезапно делает выпад винтовкой в мою сторону.
Штыка у него сейчас нет, но получить стволом в глаз мне как-то неохота. Да и стоять под прицелом очумевшего парня — тоже не слишком приятно. Я даже не успеваю что-то сообразить, руки всё делают автоматически.
Взмах — отбив — рывок на себя. Лязгает затвор…
И обалдевший парень пятится назад, не сводя глаз с собственного оружия. Которое недвусмысленно уставилось ему в лоб.
Лязгают затворы, и на меня со всех сторон смотрят оружейные стволы.
— А ну! — кричит кто-то. — Опусти винтарь! А то щас из тебя сито сделаем!
— Да черт с вами, держите! — кладу винтовку на землю. — И психа своего уймите, чтобы на людей не бросался…
— А похож… — качает головою Олежка. — Такой же верткий да ловкий! Однако ж, я не промахиваюсь!
Раздвигая толпу, подходит собеседник Никанора.
— Ты кто таков будешь, резвун?
— Боец Максим Красовский. Из разведки я… окружили нас, ранило меня, отлеживался в деревне одной. Отсель — километров с полсотни будет. Как немцы её спалили, в лес ушел. Ребят, что в лагерь вели, отбил. С ними и воевал вместе. Документы есть, сберег! Показать?
— Давай! — подошедший внимательно их просматривает. К нему через плечо заглядывает и Митяй. Видно, как он удивлённо приподнимает брови.
— Тут нормально всё… — возвращает мне бумаги собеседник. — Однако ж… я своим ребятам верю! Где второй?
Народ расступается, и дядька подходит к Петрищеву. Присаживается на корточки.
— Ну, здравствуй, боец! Как звать тебя?
— Виктор… Петрищев я…
— Ну а я — Иван Егорыч буду. Так и познакомились, считай! Ты в отряде давно?
— С начала… с самого, как через линию фронта перешли. Пулеметчик я.
— Максима знаешь?
— Как же… лежали рядом, выздоравливали. Он за мной ходил…
— А раньше встречались? Он тоже из ваших?
— Нет… Нас от склада немецкого отбили, там меня и ранило. А потом… фрицы на хвост сели. Вот Максим-то нас и спас — засаду они устроили. Побили немцев. Тогда и его ранило.
— Сам это видел?
— Нет. Лежал я… в овражек нас всех унесли. А потом туда и его притащили. Его же бойцы и принесли — гранатой фриц шарахнул. Одежу всю порвало осколками.
— А одет он в чем был? Сейчас-то все на нём целое!
— Куртка была… похожие на фрицах видел. Да штаны… их не помню, — Виктор прикрывает глаза.
Егорыч встает и поворачивается в мою сторону.
— М-м-да… задачка!
— Слышь, Иван Егорыч! — встревает сбоку какой-то шустрый парень. — Дозволь, я его поспрошаю?
— Ну?
— Ты фильм «Чапаев» видел? — поворачивается ко мне парень.
— Видел.
— Сколько очередей по белякам Анка даёт?
А вот хрен его знает! Не помню я этого!
— Кажись, три…
— А вот и нет! — торжествующе поднимает парень вверх палец. — Ошибка тут твоя!
Очень даже может быть. Не стану спорить, ещё что-нибудь ляпнуть свободно могу.
— Ладно! — машет рукою в воздухе командир партизан. — В общем, так! До выяснения всех дел, оружие мы у тебя отберем. А как до лагеря нашего дойдём, там и поспрошаем. Рация есть, запросим кого надо. Там и разберемся. Митяй!
— Тута я, Иван Егорыч!
— За ним присматривать будешь! Но, чтоб без глупостей, а то — знаю я тебя!
Вот и повернулась в очередной раз ко мне фортуна своим седалищем. Только и удовольствия, что носилки не тащу. Оружие и патроны у меня забрали, руки, правда, вязать не стали, что уже хорошо. И вещмешок оставили. А вокруг меня вертятся Митяй с товарищем, подозрительно поглядывая по сторонам. Даже и не знаю, кто им рассказал про Ломакина, но после этого мои конвоиры совсем помрачнели. Будто это я виноват в его исчезновении! Да и все, вновь прибывшие, косятся в мою сторону с нездоровым интересом. Можно подумать, я тут всем крепко задолжал или, не менее основательно, напакостил. Но сделать я пока ничего не могу, будем подождать, как говорится в Одессе…
А, между тем, путь наш подходит к концу. Это стало ясно из отдельных, донесшихся до меня, слов. Почему, из отдельных? Так я иду теперь не со всеми! Ведут меня (скорее уж, конвоируют) чуть в стороне от всего прочего отряда. И к Виктору пустили далеко не сразу, только, когда он вторично об этом попросил.
Присаживаюсь около носилок. Мои «конвоиры» так и мельтешат перед глазами.
— Эй… парни… — поворачивает к ним голову Петрищев. — Вы бы это… прогулялись, что ли?
— Не положено! — солидно возражает Митяй. — Мы на посту!
— Тебе же русским языком говорят! — урезониваю я его. — Вокруг народу — толпа, куда я денусь?
— А ты ещё поговори у меня!
— Я вот сейчас встану… — медленно и с нарастающей злобой отвечаю ему, сжимая кулак. — Ты и глазом моргнуть не успеешь! И не сильно тебе винтовка поможет!
Олег кладет руку на кобуру нагана.
— А вот эту штуку я тебе воткну пониже спины! Да поверну там пару раз! Мушку, поди, спилить ещё не успел?
— Парни! — твердо говорит Виктор. — А не пошли бы вы к…
Вот уж не ожидал от него таких словесных оборотов!
Смутившиеся «конвоиры» отходят. Недалеко, но разговору больше не мешают.
— Максим… ты уж извини меня…
— Да ладно! Переживём как-нибудь! И не в такие переделки попадал — вывернусь!
— Смотри… Что-то мне тяжко, словно взгляд чужой вцепился.
— Да говорил я уже Никанору… — безнадежно машу рукой. — Он и слушать не стал! Дескать, наш это лес, а ты тут чужой! Что, мол, в этом понимаешь?!
Виктор как-то обмяк.
— Тогда это… ты сам смотри.
— Не боись! Ещё и на свадьбе твоей погуляем!