— Что-то нужно, Макс? — интересуется фельдфебель. — Не забудь — через час у нас обед! Я уже распорядился согреть воды — будет горячий чай!

— Что ж я — враг своему желудку? Не забуду, ещё и раньше всех прибегу! Лопата мне нужна, надо слегка подсыпать земли, тогда ветки не будут так торчать во все стороны.

— А ты это правильно придумал! — уважительно кивает Мюртц. — Пожалуй, я кого-нибудь пришлю тебе на помощь, как закончат свою работу, разумеется…

Отказаться? Это будет выглядеть странно — среди нас мало желающих вкалывать в одиночку.

— Было бы неплохо… — удовлетворенно киваю ему. — Тогда я пока веток нарублю.

Возвратившись назад, первым делом лезу в кусты.

Пожалуй, лучшего места для могилы, чем этот окопчик, я уже не придумаю. Его только углубить слегка — и все.

Осторожно вытаскиваю тело бойца из окопчика. Кладу его рядом.

Так, зарубки — рост у него чуток меньше моего, сойдёт… Сбрасываю шинель и остервенело машу лопатой.

Двадцать минут — готово, на два штыка я эту ямку углубил. Нормально, никакое зверьё его теперь тут не достанет.

Вырубаю в кустах обрубок древесного ствола, обтесываю один конец, так он легче войдет в землю. На другом конце стесываю кору и делаю неширокую площадку — для надписи. Стук топора разносится над лесом — полное впечатление от активной работы.

Теперь штык в руки, вырезаем надпись.

«Боец Красовский Максим Андреевич. 1942 год».

— Макс! Что ты тут делаешь?

Резко оборачиваюсь — Фишке!

Вольдемар Фишке — наша взводная «партийная канцелярия». Единственный бывший член НСДАП, кроме ефрейтора в нашем отделении. Но Мюртц — нормальный мужик, он ни к кому не пристает со своими проповедями.

А вот Вольдемар… Ходят слухи, что он в дружбе с ГФП. Не знаю… но проверять это никому не хочется. Лучше его не задевать — спокойнее будет. Рано или поздно он тоже отстает, главное не слишком ему возражать.

Однако, что-то нужно ему отвечать!

— Могилу рою…

— Себе?

— Ну, я пока ещё жив… Русскому.

— Кому?! — искренне удивляется Фишке.

— Вон лежит тело. Похоронная команда его попросту не заметила, он заполз в кусты, чтобы тут умереть, вот и пропустили. Нехорошо это — вот так лежать под дождем в лесу. Представь — а если бы это был наш солдат?

Отчего-то мне совсем не хочется рассказывать ему о том, как на самом деле погиб мой прадед. Как здешние немцы относятся к снайперам?

— Макс! Ты что? Совсем двинулся умом? Это не наше дело! Доложи Мюртцу, тот передаст по команде и…

— И никто сюда не придет. Завтра-послезавтра командир полка проедет мимо, и про этот участок дороги все снова позабудут. Тело так и будет тут лежать.

— И что? — недоумевает наш партиец. — Пусть гниет! Это же недочеловеки! Ничуть не лучше обезьяны! Нет, ты точно повредился умом, а не только память потерял… Хорошо, что ефрейтор отослал меня тебе помочь, а то бы тут так с ним и возился бы! Сбрось его в яму — и все тут! Хотя…

Он обходит тело и присаживается на корточки. Вытаскивает из ножен штык.

— Ого! Да у русского золотой зуб!

— И что? — не понимаю его я. — Тебе-то какое дело?

— Не скажи… — покачивает Вольдемар головой. — Был бы стальной — другое дело! Это же золото, думкопф!

— Ты хочешь его выломать? — понимаю я.

— Ну, раз уж этого не сделал ты… а руки я потом отмою, вон в той ямке есть вода…

И что теперь?

Я буду хладнокровно смотреть на то, как эта сволочь выламывает коронки у мертвого бойца? Да и будь он не моим прадедом — такого нельзя допускать!

— Фишке! Это… это — недостойно истинного немца!

— Неужто? Расскажи это кому-нибудь из ГФП — то-то они станут смеяться!

Точно — он с ними в дружбе.

— И вообще, Макс, — поворачивается он ко мне. — Что-то ты неправильно себя ведёшь… смотри…

Р-раз!

Лопаты у нас хорошие. Прочные и остро заточенные.

И каски у Вольдемара нет… да и не сильно она бы ему помогла…

Я же не только голыми руками драться могу.

М-м-да…

Положеньице…

И что теперь делать?

Минут через пятнадцать всех позовут на обед. Тогда-то нас и хватятся. И как далеко я успею за это время убежать? Без еды, с одной винтовкой и тремя патронами?

Найдут.

И быстро — Мюртц служил лесником, умеет находить следы и ходить по лесу.

Ну, троих-то я завалю… а дальше? Прижмут огнем и гранатами забросают — не хочу.

Значит — надо чтобы не нашли.

Значит — ефрейтора валим первого. Ага, если я его увижу — он-то ведь тоже не лопух.

И прадеда не похороню по-человечески… обоих нас не похоронят.

Что делать-то?

— Извини, дед Максим, — наклоняюсь я к нему. — Обожди ещё чуток, лады? Ведь больше же ждал…

Скатился с края ямы комок земли, толкнул руку погибшего бойца. Словно дернулась она в успокаивающем жесте — мол, не переживай, дождемся!

Снимаю с его пояса ножны со штыком. Хороший штык у СВТ — широкий, ножевой. В рукопашке — самое то. А вот на винтовке… Лучше бы старый, тот удобнее. Ну да ладно, у меня еще один есть — на поясе висит. Да ещё топор! И лопата — её же нельзя в лесу оставлять, непорядок! Не поймет меня хозяйственный ефрейтор. Правда, я навьюченный буду… не как верблюд, но, около того. Ну и ладно, меньше подозрений вызову.

Народ уже собрался у повозки и нетерпеливо притоптывал ногами, ожидая последних подходящих. Орднунг — есть все должны сесть одновременно. И одновременно же — закончить.

— Макс! — окликает меня ефрейтор. — А где Фишке? И что это ты сюда приволок?

Винтовка лежит у меня на плече неправильно, прикладом вверх, таким образом, что вперед торчит тускло поблескивающий штык.

— Там в кустах валяется убитый русский! — кивком указываю направление. — Вот это я у него забрал — она с оптическим прицелом!

— Да? Ну, а Вольдемар куда запропал?

— Он что-то там нашёл… ну, у этого русского. Вот и задержался немного. Сказал, что сейчас прибежит.

Мюртц хмурится, видимо, знает об этой привычке нашего партийца.

— Ну, тем хуже для него! Поздно приходящим — кости! Начинайте, парни!

Подхожу к телеге. Все уже столпились возле неё, тянут руки к нарезанному хлебу и исходящему паром котлу с чаем. Все без оружия — винтовки стоят в козлах метрах в пяти от телеги. Только Мюртц не выпускает из рук автомат. И в десяти метрах от нас прохаживается часовой. У него оружие за плечом — как и положено по уставу. Слава Богу, что показанный мною «альпийский хват» пока у нас не прижился. Было бы существенно хуже, перехватить оружие из этого положения — пара пустяков.

Аккуратно снимаю с плеча лопату и втыкаю её в землю. Беру СВТ правой рукой за ствол, прямо возле места крепления штыка. А левой перехватываю чуть дальше.

Странный хват?

Кто б спорил…

Ни выстрелить, ни штыком ткнуть… никого это движение не настораживает.

А про приклад — забыли?

Про то, что СВТ в общем-то немало весит, и приклад у неё окован снизу сталью? Толстая такая пластинка, миллиметра три толщиной…

Но ведь так прикладом не бьют!

А кто это вам сказал?

По-всякому бьют… и так тоже.

Некрасиво? Да.

Неэффективно?

А вот, мы сейчас и посмотрим…

Левая рука вперёд, правая — на себя!

И окованный сталью приклад, с каким-то гудением разрезав воздух, лупит Мюртца точно в лоб!

Такого удара не выдержит никакая голова — даже чисто арийская. А он у нас — вообще австриец.

Словно сбитая бабка из старой игры, ефрейтор слетает с повозки на землю.

Поворот направо!

Приклад снова рассекает воздух. И на землю падает ещё кто-то из солдат.

На колено!

Руки — обратное движение, протянуть вперед… приклад толкает меня в плечо. Выстрел!

Не успевший ничего понять часовой кулем оседает на землю. Винтовку он снять так и не успел.

Вскакиваю на ноги. В винтовке ещё два патрона, и первая пуля достается Франку — он бросился к оружию. Нет, парень, извини, но моя жизнь дорога мне больше.

Ножевой штык со свистом разрезает воздух, и кто-то хватается руками за горло.